Война закончилась, львёнок (СИ) - "Линадель"

— …я решил, что это безопасней для меня. Откажись я тогда — то гнил бы в Азкабане. Никто не позволил бы мне расхаживать на свободе, когда есть риск, что я примкну к своим бывшим соратникам, — зельевар сделал паузу, отпивая вино и сверкнул глазами, — и вот, я в отряде по поимке Пожирателей смерти. Министерство думает, что я под контролем, окруженный мракоборцами, и они мне верят.

— А я вот не очень, — рявкнул Родольфус, сверля взглядом Снейпа, — говорю тебе, надо убить его прямо сейчас и шлюху его тоже. Нельзя верить этому…

Селвин поднял руку и Лестрейндж, сцепив зубы, замолк. Гермиона отметила это. Несмотря на то, что Селвин вел себя со своими приспешниками вполне нормально, они или боялись, или уважали его, слушаясь беспрекословно. Гермиона вздрогнула, когда двери в зал с гулким эхом открылись и вошел мужчина, очень похожий на Родольфуса. Девушка поняла, что это Рабастан. Он прошел к Селвину и, наклонившись к его уху, что-то сказал. Тот кивнул и махнул рукой, показывая, что он может сесть, если хочет.

Повисло молчание. Селвин сидел, задумчиво глядя на Северуса и потягивая вино. Он о чем-то размышлял, поглаживая свою бородку, остальные не смели ничего спрашивать. Осушив бокал, он отставил его.

— Где Алекто? — огляделся Селвин, но не увидел ее и бросил Треверсу: — Пусть принесет еще вина.

Треверс кивнул и вышел через боковую дверь. Селвин рассматривал ее, остальные тоже кидали заинтересованные взгляды. Гермиона начала подрагивать от холода. Огромное помещение плохо отапливалось, и девушка чувствовала холодные сквозняки, касающиеся голой кожи. Мунганд, который все это время не отрывал от нее хищного взгляда, медленно подошел к Селвину и преклонил колено.

— Ты обещал, — сказал он, подняв волчьи глаза на главного.

Селвин положил руку ему на голову, словно собаке, и, вздохнув, кивнул.

— Только никакой физической силы, — небрежно бросил он, — пока что.

Леденящий душу страх охватил Гермиону, когда оборотень повернулся к ней и достал палочку. Ей было стыдно признаться, но сейчас она из последних сил заставляла себя стоять ровно. Все внутри вопило бежать и прятаться.

— Северус, надеюсь, ты…

Это последнее, что слышала Гермиона, прежде чем адская боль сбила ее с ног. Ведьма не почувствовала боли от падения на холодный пол, потому что совсем другая пронзила все ее тело. Она выгнулась, сжимая зубы, ломая ногти о каменный пол, по которому шкрябали ее пальцы в надежде зацепиться за что-то, что уменьшило бы эту пытку. Это была сумасшедшая агония, пронзающая каждую клеточку тела. Гермиона не могла даже вздохнуть нормально.

Сквозь туман боли она слышала, как Пожиратели смеются. Отвратительный смех полный торжества и извращенного удовлетворения.

Вдруг все прекратилось и тело, которое было напряжено до предела, расслабилось.

— Мунганд, не сильно ты видимо хочешь отомстить, раз она даже не визжит, — язвительно выдал Родольфус, — тебя научить, как надо?

— Отвали, Лестрейндж, — зарычал Мунганд, подходя к Гермионе и пихая ее носком сапога, — я только начал.

Гермиона чувствовала, что по виску стекает кровь. Она не слабо приложилась об пол, раз разбила голову. Девушка повернула голову к окнам, чтобы не встречаться взглядом с Мунгандом. Метель усилилась, отстраненно заметила она, наблюдаяя, как снег бьется об окна.

— Круцио.

Это ненастоящее. Ненастоящее. Агония снова пронзила все ее тело, будто в насмешку ее мыслям, и боли не было конца. Гермиона сжала зубы так сильно, что, казалось, они скоро раскрошатся. Боль заставляла извиваться, биться, царапаться.

Снова передышка. Гермиона лежала тяжело дыша. Она была в таком тумане, что даже не могла разобраться сути их разговора. Пожиратели о чем-то спорили. Лестрейндж опять подначивал оборотня. Девушка лежала замерев, не в силах пошевелиться. Молясь, чтобы это был конец. Но она знала, что до конца еще далеко.

— Давай я покажу тебе, — с чувством собственного превосходства сказал Лестрейндж. Послышалась какая-то возня, потом он раздраженно вскинулся, — не хочешь услышать ее голосок? Серьезно?

— Мунганд, — раздался голос Селвина, без привычного холода, он был обычным — человеческим, — отойди, дай Родольфусу поработать. Я отдам ее тебе в конце, обещаю. Давай, Лестрейндж, заставь ее умолять…

Лестрейндж был одним из тех, кто пытал родителей Невилла, — прокручивала в своей голове Гермиона отрешенно. Пусть оборотень убьет ее. Пусть Мунганд прямо сейчас схватит и разорвет ей горло. Лучше смерть, чем безумие. Она не хотела, чтобы ее видели такой, как Алису Долгопупс.

Но его никто не остановил, и после «круцио», брошенного с таким удовольствием, Гермиона выгнулась в агонии. То, что она чувствовала предыдущие разы, когда ее пытал Мунганд, не шло ни в какое сравнение.

Я не буду умолять…

Слова вокруг отдавались какими-то непонятными бессмысленными звуками. Голова раскалывалась, обещая взорваться. Во рту появился металлический привкус крови, от которого затошнило. Гермиона прокусила язык или щеку, но была не в силах понять что именно, потому что боль смешалась в единое месиво и было невозможно определить, где болит сильнее. Болело все.

Я не буду умолять…

А Лестрейндж все кидал круциатус, с каждым разом проговаривая заклятие все раздраженнее и яростнее. Гермиона потерялась в этой боли, перестав понимать что-либо, и в один момент, не выдержав, закричала. Сквозь туман боли ей казалось, что она услышала восторженное ликование, но возможно это были галлюцинации.

Ведьма не знала сколько длилась пытка, повторяясь снова и снова, но, когда все закончилось, Гермиона уже не понимала, кто она и что с ней. Она не чувствовала горло — от криков оно саднило и, казалось, она больше не сможет разговаривать. Перед глазами проплывали какие-то образы и лица, но она ничего не понимала. Ведьма слышала смех и улюлюканье, но не могла разобрать ни слова, как будто вдруг все начали говорить на непонятном языке. Ее тело не слушалось, не позволяя даже пошевелить пальцем. Руки судорожно вздрагивали через определенный интервал времени. Боль была повсюду, и голова обещала взорваться от болезненной пульсации. Спустя некоторое время боль, казалось, пошла на спад, но все же не прекратилась. И хоть заклятие больше никто не произносил, тело продолжало гореть.

Кто-то склонился над ней, схватив двумя пальцами за подбородок и повернув лицо к себе. Гермиона не могла видеть сквозь пелену, застилающую глаза.

— На сегодня достаточно, — глубокий бархатный голос, такой чужой в этот момент, раздался рядом.

— Но мы так и не услышали, как она просит…

— Я хочу еще…

Послышались другие возмущенные крики. Потом театральный вздох, и заговорил Селвин:

— Друзья, друзья, я все понимаю, но основная программа припасена на завтра, не забывайте, — Селвин рассмеялся, потом направил палочку на Гермиону, и она почувствовала воздействие темной магии, ее тело снова перестало принадлежать ей. И она почувствовала облегчение от этого, потому что каждая ее клеточка словно успокоилась, боль уменьшилась, и Гермиона смогла уже более осознанно взглянуть на Селвина, перед которым вновь стояла на коленях. Он сидел в своем кресле, широко расставив ноги, и мерзко ей улыбался. — Вот теперь ты на своем месте, грязнокровка. Ты стоишь на коленях перед чистокровным волшебником, Гермиона Грейнджер, и не значишь абсолютно ничего. Вот где твое место, а не в Министерстве. И скоро так будет со всеми вами…

Селвин ударил ее наотмашь по лицу, и Гермиона увидела, как кровь брызнула из ее рта, но боли почти не почувствовала. Она осталась стоять смирно, все еще глядя на него. Селвин наклонился, провел пальцами по ее губам и скользнул в рот, заставляя запрокинуть голову. Потом вытащил пальцы и осмотрел их.

— Смотрите, а кровь такая же, — глаза Селвина потемнели, когда он вытер пальцы о ее грудь, а потом схватил за волосы, склонившись над ней, и тихо прошептал на ухо: — Не думай, что это конец. Завтра я займусь тобой лично…