Блеск и коварство Медичи - Элизабет Лоупас

— Что принимала?

Он продолжал гладить пальцем ее запястье, раздумывая, стоит ли продолжать. Наконец он сказал:

— Головные боли? Обмороки и голоса? Они мучают тебя с тех пор, как ты оказалась здесь?

— Да. Впрочем, как и всегда…

Как всегда… Но нет! Так было не всегда… Было время, когда их не было, когда она чувствовала себя здоровой и сильной, когда могла жить своей жизнью… Было время, когда она была устойчива к яду…

Наносить по одной капле каждые семь дней, после воскресного причастия, причем каждый раз на новый участок кожи…

— Это был яд, — то, о чем ты говоришь. Я наносила его по одной капле на кисть каждые семь дней. Он защитил меня в отравленном лабиринте и избавлял от головных болей и голосов.

Он молча кивнул.

— Донна Химена сказала, что ты передал мне лекарство, но она боялась давать его мне и бросила в огонь.

— А мне она сказала, что лекарство не помогло.

— Не помогло, потому что она мне его не давала.

Какое-то время они сидели молча.

— Все они думали, что я сошла с ума. Я сама была в этом уверена. Думала, что это из-за взрыва. Но теперь я понимаю, что это произошло, потому что раньше я принимала соннодольче, а потом резко прекратила.

Он склонил голову ей на руки, и Кьяра погладила его волосы. На ощупь они были такими же, как раньше, — густые и жесткие. Руан никогда не пользовался ароматными помадами для волос, как большинство мужчин при дворе.

— Это была моя ошибка, — глухо сказал он. — Я рассказал донне Химене о том, насколько это важно. И когда она сообщила мне, что лекарство не помогает, я испугался, что тебе уже ничего не поможет.

— Я не всегда безумна. Только временами.

Он поднял голову.

— Ох, Кьяра, милая моя тароу-ки. Нет, ты не безумна. Прости меня за все — за то, что ты оказалась здесь, но я думал только о том, как тебя спасти. А собаки, я всех убедил в том, чтобы собак оставили при тебе.

Горло Кьяры сжалось. Она вспомнила Ростига и Зайден, которые мирно спали в любимых ими пятнах солнечного света и незаметно ушли в мир иной с промежутком в несколько дней. Рина и Лея, любимицы послушниц, тоже умерли от старости. Время… Оно никого не щадит… Она сглотнула слезы.

— Хорошо, что донна Химена любила их так же, как я, — сказала она. — Ей пришлось заботиться о них, пока я была… больна. Они все умерли, кроме Виви. Она младше всех, но и она начинает стареть.

— Мы возьмем ее с собой, обещаю. Я заставлю великого герцога передать мне формулу соннодольче, прежде чем он умрет, и приготовлю еще. Мы тщательно отмерим дозы. Тебе нужно будет набраться сил для путешествия в Корнуолл.

Кьяра отняла руки и снова спрятала их между коленей. Слишком уж много всего выдалось на сегодня после всех этих лет в полуживом состоянии. Руан, живой и невредимый, дворцовые интриги, соннодольче… А еще он хочет увезти ее в Корнуолл? Монастырь безопасен, как черепаший панцирь. Донна Химена и Виви стали ее семьей, единственной, которая у нее осталась.

Но когда пройдет время, когда Виви и донна Химена тоже умрут? Что тогда?

Важно ли ей то, что Флоренция ее родной город и что семейство Нерини живет здесь уже больше двух сотен лет?

— Путешествие в Корнуолл, — медленно повторила она. Какое-то сильное чувство — может быть, гнев? — закипело в ее груди. — Руан, ты вот так возвращаешься, ниоткуда, спустя пять лет и все это мне рассказываешь, заставляешь меня все это вспоминать — и ты что, хочешь, чтобы я была такой же, как раньше? Все так же хотела отомстить великому герцогу? Не уверена, что у меня это выйдет.

— Тебе не нужно хотеть того же. Я сделаю, что должен сделать, но ты в этом участвовать не будешь.

— Ты мне это обещаешь?

— Я не знаю, но сделаю все возможное.

Они оба надолго замолчали.

— Мне пора, а то начнут шептаться злые языки, — наконец сказал Руан. — Когда все это закончится, я вернусь за тобой, Кьяра. Клянусь камнями самого Милинталла, что из Флоренции я без тебя не уеду. Я найду способ вернуть твое доверие, чтобы ты вместе со мной приехала домой.

Глава 51

Руан вошел в спальные покои великого герцога. За последние недели они пропахли болезнью, лекарствами, тазами с водой и горшками с вонючими помоями, расставленными повсюду. Сегодня, ни с того ни с сего, комната снова сияла чистотой. Две служанки как раз выходили оттуда, неся с собой корзину, доверху набитую грязным бельем. Кардинал сидел в красивом кресле у постели своего брата, одетый в алые одежды, настолько торжественные, что они могли бы подойти для церемонии выбора папы. В колеблющемся свечном свете тускло поблескивал большой неограненный сапфир в его церемониальном перстне.

Между креслом кардинала и постелью герцога стоял маленький столик. На этом столике лежали две большие связки ключей, несколько бумаг и печать с изящно гравированной золотой ручкой. Тут же лежало кольцо с печаткой, с черным ониксом, на котором был вырезан герб великого герцога Тосканского.

Великий герцог спал. Самая сильная вспышка лихорадки миновала. Он был свежевыбрит, и волосы его были расчесаны. Но оставалось нечто, чего выздоровление от малярии улучшить не могло: правая сторона лица герцога не вполне соответствовала левой, а его правая рука была скована судорогой и напоминала клешню. Но в целом выглядел он лучше. Он мотал головой из стороны в сторону и цеплялся руками за богато вышитое покрывало, словно борясь с дурными сновидениями.

Кто знает, может, ему и вправду снится дьявол, пришедший взять свое?

— Прошла лихорадка? — спросил Руан.

— Как видишь, — жестом указал кардинал. — Врачи уверяют, что ему лучше. А какие новости о Бьянке Капелло?

— Она по-прежнему молча сидит под замком в своих покоях. Она знает, что он болен, и знает, что вы здесь. Разумеется, она напугана, потому как знает, что, если он умрет, некому будет защитить ее от мести всех людей, которые ее ненавидят.

— Хорошо. А что остальные?

— Я рассказал ее служанкам, что она тоже больна. Двое- трое уже сумели улизнуть во Флоренцию и непременно разнесут всем эту сплетню.

— А мальчик?

— Он в палаццо Питти с вашей племянницей и ее свитой. Ему еще нет двенадцати, ваше высокопреосвященство, и никто, даже венецианцы, не поддержат его, если великий герцог умрет. Найдите ему достойное место среди вашей свиты как незаконнорожденному племяннику, и он будет доволен, как мне кажется.

— Отлично. Мне не нравятся мысли об убийстве ребенка.

«Что за брезгливая скрупулезность, — подумал Руан, — для человека, приехавшего во Флоренцию только ради того, чтобы присутствовать при смерти родного брата». Руан подошел ближе.