КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены - Галина Львовна Кузичкина (Кокосова)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, руководящее звено резидентуры было ополовинено. Все эти выдворения наших офицеров, предыдущие и последние, отрицательно сказались на качестве состава резидентуры. Выдворяются ведь, как правило, те, кто много работает, те, кто только демонстрирует активность, остаются нетронутыми. В новом составе резидентуры офицеры были в основном из провинции, слабо подготовленные как в языковом, так и в страноведческом плане. Московско-университетского лоска в резидентуре больше не было.
После выдворений Денисова и Панченко я оставался в резидентуре самым старым офицером по сроку пребывания в Иране. За все время пребывания я ни на день не прекращал разведывательную работу. Логически это делало меня теперь основной целью иранской контрразведки. До сих пор им не везло. Они не могли меня поймать ни на чем. Каждый раз, когда за мной выставлялась слежка, я ее обнаруживал и отменял операцию. Если раньше слежка за мной выставлялась примерно раз в месяц, то теперь они решили держать меня постоянно. За мной шли машины каждый раз, когда я выезжал из посольства, за мной шли пешком даже по пути в магазин. Я, как и прежде, делал вид, что их не замечаю. Все это напоминало ситуацию с моим бывшим шефом Головановым и означало только одно. Я намечен на выдворение. Где-то ближе к концу 1981 года меня в одном случае держали под каждодневным наблюдением почти два с половиной месяца. Меня это особо не волновало. Усиленную слежку я использовал для оттачивания приемов обнаружения наблюдения. Когда же мне нужно было проводить операцию, то меня вывозили из посольства скрытно. Однажды мне пришлось исчезнуть на два дня из посольства и молча просидеть в квартире одного из советских специалистов в городе, чтобы в конце второго дня вечером выйти на встречу с агентом.
В декабре 1981 года в Польше произошел военный переворот. В стране установилась военная диктатура во главе с генералом Ярузельским. Демократическое и рабочее движение было подавлено. Все мои надежды на то, что Польша будет началом чего-то большего, рухнули. Поражение польского народа привело меня к окончательному выводу о том, что с советским режимом нужно вести борьбу. Сидеть и ждать, когда они сами уйдут от власти, совершенно бесполезно и глупо. И бороться с ними нужно было только их же методами, с использованием секретности, хитрости и коварства. Отрадно было то, что не один я так думал. У меня были друзья и единомышленники, готовые к активным действиям против партийной мафии.
Глава 19
К началу 1982 года Советский Союз уже определился в своей политике в отношении ирано-иракской войны. Перевесил Ирак, и СССР стал открыто поставлять оружие этой стране. Советские власти начали показывать все больше пренебрежения Ирану. На территорию Ирана из Афганистана несколько раз совершались налеты советской авиации с целью нанесения ударов по лагерям подготовки афганских партизан. При этом СССР особо не рассыпался в извинениях перед Ираном. Советские власти видели теперь, что в результате иранской политики эта страна практически изолировала себя от всего мира. Возвращение Ирана под американское крыло исключалось, пока был жив Хомейни. А это больше всего и беспокоило советских правителей. Слабый же Иран, варившийся в собственном соку, был гораздо выгоднее для СССР. С точки зрения Советского Союза Иран больше не являлся важной страной. Это выразилось и в назначении нового советского посла в Иране. Если Виноградов был членом ЦК КПСС, то новый посол Болдырев занимал в Москве очень скромную и совсем не номенклатурную должность начальника отдела Среднего Востока МИД СССР. Виноградов покинул Иран весной 1982 года.
Странно, однако Иран совершенно неожиданно для нас отреагировал на похолодание к себе отношения со стороны СССР. Иранские власти как-то присмирели. Тон прессы в отношении Советского Союза смягчился. Лозунг «Смерть СССР» теперь во многих случаях опускался. Более того, по инициативе иранцев возобновились ирано-советские переговоры по экономическому сотрудничеству. В феврале 1982 года в Москве был подписан новый договор между Ираном и СССР о дальнейшем развитии экономического сотрудничества. Советские специалисты начали возвращаться в Иран.
В этих условиях обстановка вокруг советского посольства стала нормализоваться. Антисоветские демонстрации афганцев проходили в Тегеране, однако теперь нас тщательно охраняли. Так, в апреле 1982 года в очередную годовщину афганской революции демонстранты не были даже допущены в район посольства, который был оцеплен большим количеством полиции и стражей революции. Иранцы теперь боялись, что с нами что-то произойдет, и делали все возможное, чтобы выполнить обещания по обеспечению безопасности советских граждан, данное ранее в Москве.
Я решил, что в этой ситуации не было больше смысла держать в тайнике пленку с секретными документами и что нужно вынуть ее оттуда и уничтожить. Придя в помещение пункта «Импульс» во время обеденного перерыва, когда там никого не было, я подошел к тайнику. Присев на корточки, я ножом стал отделять плинтус от стены, и, к моему удивлению, при первом же прикосновении плинтус отвалился. То есть отвалилась его часть в месте моего тайника. Под плинтусом зияло пустое углубление в стене. Контейнер с пленкой исчез. Я глазам своим поверить не мог и проверил все еще раз. Все безрезультатно. Тайник был пуст. Теперь я только заметил, что плинтус не был плотно прикреплен к стене, как мы это сделали при закладке, а только слегка приложен к месту. Тот, кто вынул пленку второпях, видимо, не успел приклеить плинтус назад к стене.
* * *
Я был в состоянии шока. Сидел на корточках и не отрываясь смотрел на пустое отверстие в стене. Это пустое отверстие означало для меня трагедию. Конец. По советским законам за утерю совершенно секретных документов полагается срок тюремного заключения минимум на 7 лет. Тот, кто выкрал пленку, наверняка это знал. Кто-то нанес мне смертельный удар в спину подло, по-советски. Кто это мог быть, я мог только гадать. Официально о тайнике знал, кроме меня, только резидент Шебаршин. Кому еще мог он об этом рассказать, я не знал. Да это теперь было и неважно. Тот, кто это сделал, создал безвыходное положение. Вернуть пленку в тайник или подбросить, скажем, резиденту, он не мог. Это было бы явным указанием на то, что я к этому не имел отношения. Он мог только сидеть
