Цвет ночи - Алла Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы сыграли человеческую свадьбу, когда мне было двадцать четыре — несмотря на то, что я мало видела необходимость в браке, ещё с подросткового возраста не поменяв о нём своего мнения, дракон не мог позволить нам и дальше находиться в столь неопределённых отношениях — всё-таки цмоки издревле чтили и уважали традиции. После очередного его намёка на то, что он попросит фоков утопить меня, потому что драконы не благоволили незамужним — я согласилась. Раньше Ян часто донимал меня наставлением о том, что я должна буду выйти замуж — это было моей обязанностью из-за магии, которой я тогда обладала, и которую должна была передать потомкам. И я вышла. Просто так получилось, что за него.
Через два года родилась наша дочь. Полудракон. Мы назвали её Аней. На дни её рождения у нас в доме собиралась вся семья Яна. Почти вся. Валентина, Гай, Алексей с Вольгой и их детьми, Александра, даже Константин оставлял ад, чтобы увидеться с племянницей. Он всегда являлся в обществе костомах и каждый год приносил ей новую куклу, смастерённую из рубинов его подданными. На её десятилетие Ян, наконец, дал своё согласие на то, чтобы позвать Морану, и она приняла приглашение.
Мы прожили вместе долгую жизнь, полную счастья. Я занималась любимым делом — с успехом окончив художественную академию. Позже Ян помог мне открыть собственную галерею. Моё творчество было наполнено тем, чем я жила, и через что прошла в те далёкие дни, когда мне казалось, что мой мир, реальный и внутренний — навсегда разрушен; оно было наполнено тем, что я не забыла и не хотела забывать. Тем, что я хранила в себе и что навсегда врезалось в мою память, оставив отпечаток.
Я рисовала Константина, явившегося ко мне в образе чёрного духа, рисовала озерницу, певшую мне песни, костомах, прекрасную Барбару в виде призрака, защитившую меня от волков, Роксолану, трагически павшую в битве, изображала кладбища и могилы. Кому-то моё искусство казалось глубоким и наполненным, кому-то жутким и мрачным, но я находила его просто красивым. Я чувствовала покой по отношению к тому, в чём люди ощущали ужас. И вдохновлялась этим. Я видела начало там, где многие видели конец. И подобное взывало к упоению. Я меняла страх на лёгкость, я меняла бессмысленность жизни на вечность существования души. Я превращала разрушение в созидание. Я успокаивала тревоги, которые рождались из-за неспособности других людей смириться с потерями и смертью. Я верила, что своим творчеством я помогаю тем, кто хоть на миг останавливается у моих картин и вглядывается чуть дольше, чем было нужно во тьму — в ней они могли разглядеть уже не просто монстров, а надежду. Ведь в них можно было увидеть ночь, которая всегда была предвестником рассвета.
Мы с Яном состарились вместе — я приняла решение не пользоваться молодильными яблоками, ведь Ян был прав: это была моя последняя попытка найти прелесть в каждом отрезке человеческого существования, и я не хотела упустить ни один из них. И Ян проходил через это вместе со мной. Хотя возрастные изменения дракона и были фальшивыми — он использовал магию, чтобы мы выглядели милой душевной парой старичков.
Я умерла на девяносто седьмом году жизни, в собственной кровати, в окружении самых близких — мужа и дочери. Морана пришла за мной, как и обещала — пока моя семья осталась в яви улаживать вопрос с похоронами моего тела, которое не значило для нас уже ничего, но много для тех, кто считал нас близкими и друзьями — я отправилась медленной поступью за Мораной: по дороге, ведущей меня к Калиновому мосту.
Впервые я шла по нему сама, ступая по раскалённому металлу, не ощущая жара, не обжигаясь. Я пересекала его собственным призраком, своей душой. На рубеже, в деревянном тесном гробу я провела не много времени — в моём случае всё оказалось быстрее, чем мы все ожидали.
Мне почти нечего было вспоминать. У меня не было сотни воплощений. Не было тысяч лет, проведённых в обители живых. Кроме жизни, которая только что оборвалась, у меня были всего две другие. В первой я была животным — северным оленем, покинувшим стаю, живущим долгие годы в полном всепоглощающем одиночестве, умершим в уединении, забытым всеми, замёрзшим в холодном снегу в февральскую метель. Во второй, совсем короткой, я была маленьким мальчиком, которого в возрасте пяти лет насмерть сбил автомобиль. Моя душа вернулась в явь, пошла на новый круг рождения, потому что не смогла отпустить маму и папу, потому что успела узнать, что такое любовь, но не имела возможности получить её в достаточной мере, и отчаянно жаждала ещё. И после родилась Ава Аранская. Моя душа была совсем молодой, почти новой.
Мне сразу вспомнилась песня Велеса, которую он пел, сидя в лодке, медленно плывущей по млечной реке в ирий:
«Душа оленя вечной была, как вечным был зимний лес.
Как лес, что любил он всем сердцем своим, где мечты схоронил белый снег.
И вновь обернувшись сиянья комком, ступил в свою новую жизнь.
Столь странный путь, столь иной. Но счастливый. Шептал ему ветер — очнись…»
Велес знал. Он видел уже тогда меня насквозь, хоть и говорил, что это невозможно, не признаваясь даже Яну, что имеет такую способность. Конечно, он знал, ведь именно он переправлял души из нави в мир живых. Он знал о нас абсолютно всё.
Когда я прошла искупление, рядом уже была моя семья — справившись в яви, они последовали за мной сюда — Ян и Аня. Дракон подал мне руку, помогая подняться из деревянного ящика, приглашая меня ступить на землю мира, который станет моим домом навсегда. Встречали меня и остальные — рядом с Мораной стояла Валентина. Чёрная тень, являвшая собой Константина, недвижимо замерла, приветствуя меня. В отдалении ожидали и Гай с Велесом. Встретившись взглядом с изгнанным богом, я заметила на его лице широкую загадочную улыбку, значение которой могли сейчас понять только мы вдвоём. Он подмигнул мне, и я ему кивнула.
На лице Яна отражалось в этот момент неподдельное волнение — перед ним я выглядела самой собой: молодой женщиной, всё с теми же короткими волосами цвета тёмного шоколада, с ореховыми глазами,
