Магия отступника - Робин Хобб

Я решил, что мне хватит сил еще на одну попытку. Я дотянусь до Спинка. В его сны я прежде не входил, зато хорошо его знал. Он может отмести слова Эпини как дурной сон: если я коснусь его разум к разуму, он поймет, что это правда. Ему, конечно, и так будет непросто убедить командование прислушаться к его предупреждению, и лучше бы при этом не упоминать, что оно основывается на снах Эпини.

Я собрал все, что мог вспомнить о Спинке, каждую его черту, от по-мальчишески восторженного кадета, каким он был в Академии, до измученного лейтенанта и мужа, которым он стал в Геттисе. Я прибавил туда краткую встречу в другом мире, куда мы попали, когда оба заболели чумой спеков. Тогда он куда охотнее, чем я, принял реальность происходящего. Я лишь надеялся, что, если я смогу до него дотянуться, он окажется столь же непредубежденным.

Проникновение в сон Спинка не напоминало прогулку по местности. Казалось, я превратился в иглу, ныряющую в рулоны ткани в поисках одной-единственной нити. Я уставал куда сильнее, чем дотягиваясь до Эпини. Моя кузина всегда была больше прочих открыта для магии. Но я нашел Спинка и изо всех оставшихся сил вломился в его сон. Я оказался в унылом месте. Ему снилось, что он копает каменистую почву. Стоял он при этом в самой яме, так что выбрасывать землю ему приходилось вверх, выше собственного роста. Зачастую почва со щебнем осыпалась обратно. Он пытался вогнать край лопаты под большой камень на дне ямы, когда рядом с ним вдруг возник я. Спинк не удивился и не вздрогнул. Сны легко приспосабливаются к незваным гостям. Я обнаружил у себя в руках вторую лопату. Спинк поднял голову и утер со лба пот с песком.

— Ты вырыл яму себе, — заметил он, — и я рою. Вот мы и торчим в том, что сотворили из своих жизней.

— Спинк. Отложи лопату и послушай. Мы в твоем сне, но то, что я тебе скажу, происходит на самом деле.

Я рисковал, сообщив ему, что он спит. Он посмотрел на меня, взгляд его сосредоточился, и в тот же миг сон вокруг нас начал таять, словно выцветающая картинка. Я стиснул его плечо и изо всех сил поверил в то, что он здесь. Я держал его костлявую руку, ощущал под ногами каменистую почву, вдыхал запахи земли и пота. Спинк перестал растворяться в воздухе, но продолжал таращиться на меня.

— Мало времени, — сообщил я, ощущая, как иссякают запасы магии. — Эпини тоже приснился сон. Пусть она тебе расскажет. Спеки нападут на Геттис завтра, глубокой ночью, и попытаются сжечь здесь все. Спинк, не забудь это и не сомневайся.

Я сжимал его плечо изо всех сил, словно пытаясь убедить его, что все происходит на самом деле. Это навело меня на мысль. Я схватил руку Спинка, поднес к его лицу и надавил так, чтобы ногти процарапали щеку.

— Предостережение настоящее, как и эта боль. Действуйте. Нужно больше часовых, ночные патрули, ружья в боевой готовности, железные пули…

Не знаю, когда именно иссякла украденная мной магия. Знаю только, что на месте Спинка, к которому я обращался, вдруг ничего не оказалось. Я моргнул, и он исчез, а я вернулся к мальчику-солдату. Тот спал тревожно — таким сном я иногда забывался под утро в те ночи, когда мне долго не удавалось заснуть. Немного подумав, я принялся исподволь убеждать его, что все хорошо и он в безопасности. Всем своим существом я желал, чтобы мальчик-солдат проспал как можно дольше.

В этом я преуспел. К тому времени, как он проснулся, минула половина короткого зимнего дня. Он открыл глаза в холоде и сером полумраке. Лишь через несколько мгновений он осознал, где находится, и тогда с криком вскинулся. Неподалеку спал Джодоли. Некоторые люди уже встали и бродили по округе, но большинство проснувшихся жались у костров, тихо переговариваясь. Когда мальчик-солдат вскрикнул, все головы разом повернулись к нему, а несколько воинов вскочили на ноги.

— Почему меня не разбудили?! — взревел мальчик-солдат, чей гнев лишь усиливался от осознания собственной несправедливости. — Войска должны были подняться, вооружиться и приготовиться к походу несколько часов назад. Эта задержка поставила под угрозу весь наш замысел!

Джодоли сел, протирая глаза. Фирада уже подгоняла кормильцев, торопливо наполняющих тарелки и разливающих чай. Они явно поднялись пораньше, чтобы все подготовить к тому времени, как великий проснется. Мальчик-солдат обернулся и увидел, что даже Оликея, несмотря на свое горе, уже встала и оделась.

— Почему никто меня не разбудил? — вновь спросил он.

Я мысленно поморщился от того, как по-детски прозвучал его упрек. Думаю, он ощутил мое презрение. Мальчик-солдат выпростал ноги из-под одеял, сердито велел принести ему одежду — и вдруг осознал, как далеко он отклонился от пути солдата и чего это может ему стоить сегодня. Он нетерпеливо выхватил свои одеяния из рук кормильцев и с кряхтением влез в них. Ему пришлось задержать дыхание, чтобы натянуть на ноги меховые сапоги, но он справился с этим и встал.

— Едим, собираем вещи и выступаем. К сумеркам мы должны быть на опушке леса у конца тракта. Там мы подождем, пока не стемнеет совсем, и лишь тогда нападем на город. Так что как следует наешьтесь сейчас и не забудьте наполнить бурдюки. Это ваша последняя горячая трапеза перед сражением. С собой возьмите немного пищи, но лишь такой, какую вы сможете съесть по дороге. Готовьтесь к выходу!

Меня порадовало, что их наступление началось так неудачно, но я постарался скрыть свое удовлетворение. Наблюдая за замерзшими угрюмыми воинами, я гадал, сколь многое из сна Эпини вспомнит наутро, если ее разум затуманен опием. Я надеялся, что Спинк примет мое сообщение всерьез. Я узнаю, помогло ли мое предостережение, не раньше, чем войска вступят в бой. А до тех пор мне следует держать свои сомнения при себе, особенно пока я подпитываю неуверенность мальчика-солдата в боеготовности его армии. Снова и снова я вспоминал о том, как кадеты в Академии поднимались еще до зари. И как еще мальчишкой наблюдал за подкреплениями, маршем направлявшимися в восточные крепости мимо отцовских владений. Даже под конец долгого дневного перехода солдаты держали строй ровным, а головы — поднятыми. Мальчик-солдат наблюдал за тем, как его воины собираются кучками вокруг недавно назначенных командиров. У них не было единообразия ни в одежде, ни в снаряжении, в их действиях напрочь отсутствовали четкость и дисциплина — необходимые составляющие военных действий, насколько мне известно. Но от единственной их сильной стороны кровь стыла в моих жилах. На каждом лице читалась ненависть. Жажда не просто убийства, но кровавой резни слышалась в их жестоких клятвах и небрежно заключаемых с приятелями пари. Сегодня погибнут многие. Я вдруг вспомнил старого бога Орандулу, но тут же выкинул его из головы. Я не хотел привлечь его внимание, не хотел, чтобы он истолковал предстоящее кровопролитие как предложение сделки.