Люди и призраки - Оксана Панкеева

— Как здорово! — восхитилась Ольга, когда музыка смолкла. — Я еще ни от кого в этом мире такого не слышала! Крутой медляк, немного на блюз смахивает, но не блюз, а что-то среднее… Сам сочинил?

И нет бы ему вовремя вспомнить, что честность и скромность есть добродетели вечные и неизменно ценные… или как там говорилось в книге «Наставление отрокам», которой его в свое время задолбал мэтр Максимильяно… Нет же, понадобилось за каким-то хреном выпендриться перед девушками!

— Да, — не удержавшись от соблазна вкусить хоть немного аплодисментов от благодарной публики, соврал Пассионарио и скромно опустил глаза. — Я написал эту пьесу, когда узнал о смерти маэстро. Только слов вот так до сих пор и не смог подобрать.

— Послушай, Плакса, — перебила его Азиль, — а ты уверен, что маэстро умер? Мы тут на днях узнали, что он, оказывается, жив, но где-то скрывается. Может, ты его встречал, но просто не узнал? Нам сказали, что он потерял руку, да и лицо очень пострадало…

— Ну что ты, — вздохнул ученик маэстро, откладывая гитару. — Я бы его все равно узнал. Если не в лицо, то почувствовал бы, увидел иначе, как видят маги… Нет, Азиль, маэстро умер.

— Диего тоже так говорил, — кивнула локонами нимфа. — Но я все равно сомневаюсь. Если бы он был мертв, сон-проклятие сложился бы иначе, с этим все соглашаются. И ты, как маг, тоже должен это понимать… Ах, ты же, наверное, не знаешь…

— Знаю, — снова вздохнул Пассионарио.

— Тебе Диего рассказал? — тут же догадалась Ольга. — Вы же с ним друзья, он тебе, наверное, все рассказывал… А это у тебя его сережка, или они у вас просто одинаковые?

— Он подарил мне ее… На память… — заметался изобличенный вестник, проклиная себя за забывчивость. Снять не мог, недоумок! — Он… его послали в… другое место… и мы расстались… вот… Он подарил мне сережку на память и попросил сказать тебе… и вообще… навещать, развлекать там, помочь, если чего…

Наверху что-то глухо стукнуло, вроде открылась дверь, и не успел товарищ Пассионарио обернуться, как что-то твердое и тяжелое, просвистев в воздухе, больно и увесисто огрело его по спине чуть выше поясницы, и дрожащий от негодования голос прокричал:

— Ах ты конспиратор задрипанный! Ах ты в ухо трахнутый плагиатор! Хрен тебе моржовый в задницу, бессовестный, брехливый мерзавец… — И далее более полудюжины эпитетов, неприемлемых в порядочном обществе.

Уличенный в плагиате вождь и идеолог застыл в ужасе, не решаясь обернуться и ожидая нового удара по спине. Перепуганное воображение моментально нарисовало ему призрак наставника, который отныне будет преследовать его всю жизнь и дубасить пюпитром при каждой попытке присвоить себе авторство чужих произведений.

— Подарил я ему, наглый, бесстыжий сукин сын! — продолжал разоряться за спиной возмущенный голос Кантора, чуть менее громкий и чуть более хриплый, чем обычно. — Не успел я умереть, как он уже напялил мою сережку и охмуряет мою девушку, долбаный обкуренный козел, драный в задницу плешивым гоблином!

— Диего, что ты делаешь! — испуганно вскрикнула Ольга, подхватываясь с места и устремляясь к лестнице. — Зачем ты встал?

— А я должен был лежать, — продолжал разоряться Кантор, — когда это позорное убожество корчит из себя великого барда, думая, что если воровать темы в других мирах, то этого никто не заметит?

Обалдевший Пассионарио медленно обернулся и тихо ахнул, увидев, как совершенно живой и перебинтованный Кантор виснет на перилах, пытаясь спуститься по лестнице.

— Любимый, ну зачем же из-за этого так психовать, — попыталась урезонить его Ольга, подбегая и подставляя плечо, чтобы смог опереться. — Да фиг с ним, какая тебе разница, сам он написал или нет? Стоило из-за этого так надрываться? Ты же мог упасть! Успокойся, пожалуйста. Пойдем, я отведу тебя в кровать.

— К хренам собачьим кровати! — проворчал Кантор, видимо, из последних сил. — Ты, засранец, подай мне палку! И помоги спуститься! Сидишь, хлебальник разинул, не видишь, что даме тяжело?

— Кантор! — судорожно выдохнул Пассионарио, осознав наконец, что перед ним действительно живой Кантор и что минуту назад его самым реальным образом перетянули по спине увесистой тростью. Он подхватил эту трость, без которой его воскресший соратник теперь не мог стоять и вис на перилах, и бросился вверх по ступенькам. — Кантор, ты жив! О небо, какое счастье!

— Спина! — взвыл Кантор, вырываясь из его объятий. — Больно же, придурок! Уйди! Что ты ко мне целоваться лезешь, мать твою, извращенец, папин сын! Тьфу на тебя! Убери от меня, на фиг, свои слюни и сопли!

Любимый вождь поспешно отпрыгнул в сторону, уворачиваясь от очередного удара трости, которую разгневанный Кантор, едва получив обратно, тут же поспешил пустить в дело. Промахнувшись, бедняга чуть не загремел с лестницы, поскольку его по инерции занесло вперед, и едва устоял на ногах, успев вцепиться в Ольгу.

— Прекрати скандалить! — потребовала та. — И успокойся наконец! Тебе же нельзя вставать!

— Можно, — упрямо возразил Кантор, — просто у меня не получается… Помоги мне дойти до дивана, я с вами немного посижу… Или полежу… Ты зачем зарисовался перед девушками, придурок? Хочешь, чтобы с тебя шкуру спустили за нарушение конспирации? И на кой хрен ты напялил мою сережку и врешь тут напропалую?

— Кантор, не сердись, — попросил Пассионарио, вытирая слезы умиления. — Я ничего не нарушал, меня послали… мне поручили…

— Наверное, тебе поручили повидаться со мной, а не распускать тут хвост перед дамами! Ты что, не знал, что здесь живет Азиль и что она тебя непременно узнает? Не мог потихоньку, ночью или там…

— Да нет же! Мне поручили вовсе не с тобой повидаться, все же думали, что тебя убили… Мне велено было навестить твою девушку и… ну ты же сам просил…

— Я, помнится, вовсе не тебя просил, — ворчливо отозвался Кантор, располагаясь на диване.

— Знаю. А вот он перепоручил это мне.

— А ты, вместо того чтобы сделать то, что тебе поручили…

— Я не смог. Подумал, так будет лучше…

— Подумал он! Я вот твоей… даме расскажу, как ты тут перед другими рисуешься! И что это ты на себя напялил?

— Объясню, если перестанешь ругаться. В конце концов, я твой начальник, поимей хоть немного уважения и не позорь меня перед дамами.

— Уважения? А ты его заслужил, товарищ начальник? Мало тебя наставник пи… — Кантор оглянулся на дам и поспешно поправился: — Бил в молодости за нездоровую склонность к плагиату, позор всего отдела пропаганды! Не способен сам приличную музыку писать, покупай, как порядочные поэты делают, а воровать не смей!