История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим - Уильям Теккерей

— Принц обнажил голову, — продолжала Беатриса, — и я увидела, как королева оглянулась на леди Мэшем, словно спрашивая: "Кто эти двое?" Ее величество была очень бледна и казалась совсем больною на вид; потом кровь прилила к ее щекам; миледи сделала нам знак подойти, и я, держа принца за руку, приблизилась к креслу. "Ваше величество, соблаговолите дать милорду виконту руку для поцелуя", — сказала фаворитками королева протянула руку, а принц преклонил колено, чтобы поцеловать ее, — он, кому не должно склоняться ни перед кем из смертных, будь то мужчина или женщина! "Вы долго пробыли на чужбине, милорд, — сказала королева, — а между тем вате место было здесь, в доме вашей матери и сестры". — "Теперь я вернулся, ваше величество, и останусь здесь навсегда, если на то будет воля моей королевы", — отвечал принц, снова отвесив глубокий поклон. "Вы взяли в жены чужестранку, милорд, и перешли в чужую веру; разве религия, принятая в Англии, недостаточно хороша для вас?" — "Я вернулся в лоно церкви, к которой принадлежал мой отец, — возразил принц, — но это не умалило ни моей любви к матери, ни моей преданности вашему величеству".

— Тут фаворитка сделала мне едва заметный знак отойти, — продолжала Беатриса, — и я повиновалась, хотя мне до смерти хотелось услышать, что будет дальше; затем она наклонилась к королеве и что-то шепнула ей, отчего та вздрогнула, издала какое-то бессвязное бормотание и, ухватясь за ручку кресла, вперила в принца испуганный взор. Он меж тем подошел к ней вплотную, потом заговорил быстро и вполголоса; мне удалось только разобрать слова: "отец, благословить, прощение"; и вдруг я увидела, как он упал на колени, вытащил какую-то бумагу, спрятанную у него на груди, и протянул королеве; но та при виде ее вскрикнула, всплеснула руками и отдернула ту руку, которую принц ловил, чтобы поцеловать. Он, однако же, продолжал говорить, оживленно жестикулируя, и то прижимал руки к груди, то, напротив, разводил их в стороны, как бы желая сказать: "Вот я, брат ваш, весь перед вами и в вашей власти". Леди Мэшем, зайдя с другой стороны кресла, также опустилась на колени и что-то говорила весьма горячо и настойчиво. Она схватила руку королевы и подняла бумагу, которую выронила ее величество. Потом принц встал и сказал что-то, словно намереваясь уйти; фаворитка же сперва с удвоенным пылом продолжала убеждать в чем-то свою госпожу, потом вскочила, побежала за принцем и опять подвела его к креслу. Снова он опустился на колени и, завладев рукою королевы, которую она на этот раз не пыталась отнять, стал покрывать ее бесчисленными поцелуями, а миледи все это время не переставала нашептывать королеве, перемежая мольбы вздохами и рыданиями. На ее величество словно нашло оцепенение; она только молча мяла в свободной руке бумагу, которую ей дал принц, потом вдруг несколько раз пронзительно вскрикнула и забилась в истерическом припадке. "Довольно, сэр, хватит на этот раз", — услышала я голос леди Мэшем. Лакей, отошедший было за Банкетный павильон, бежал уже к нам, встревоженный криками.

"Скорее врача", — сказала леди Мэшем, и я бросилась за доктором А., который тотчас же вместе с епископом поспешил на мой зов. Леди Мэшем успела шепнуть принцу, что все идет как нельзя лучше и чтобы завтра он с утра был наготове; и принц уехал в дом епископа Рочестерского, где его ожидали кое-кто из друзей. Итак, решительный ход сделан, — заключила Беатриса, опускаясь на колени и складывая руки на груди. — Боже, храни короля! Боже, храни короля!

После того как Беатриса окончила свой рассказ, и волнение ее несколько улеглось, мы осведомились, когда можно ожидать возвращения принца, и услышали в ответ, что он, возможно, проведет день у епископа Эттербери. При этом известии слушатели Беатрисы обменялись взглядами: ясно было, что у всех троих промелькнула одна и та же мысль.

Но кто возьмет на себя объявить ей о принятом решении? Мсье Батист, или, иначе говоря, Фрэнк Каслвуд, густо покраснел и взглянул на Эсмонда; полковник закусил губу и с позором отступил в тыл, к балкону; пришлось леди Каслвуд начать разговор, который заведомо не предвещал ничего хорошего.

— Мы рады тому, что нашего гостя нет дома, — сказала она мягким, задушевным голосом, взяв дочь за руку.

Беатриса сразу насторожилась, точно почуяла опасность, и подозрительно оглядела нас всех.

— Рады? — переспросила она, и грудь ее начала вздыматься от волнения. Разве он уже успел надоесть вам?

— Кое-кому здесь он чересчур уж пришелся по сердцу! — крикнул Фрэнк Каслвуд.

— Кому же? Вам, милорд, или матушке, которой завидно, что он пьет за мое здоровье? Или, может быть, главе нашего рода (тут она с высокомерным выражением повернулась к полковнику Эсмонду); то-то он за последнее время донимает короля своими проповедями.

— Мы не хотим сказать, что ты допускала излишние вольности в обращении с его величеством.

— Весьма признательна, сударыня, — сказала Беатриса и присела перед матерью, вызывающе вскинув голову.

Но леди Каслвуд продолжала спокойно и с большим достоинством:

— По крайней мере, никто не сказал этого, а можно было, если бы только приличествовало матери говорить подобные слова о родной дочери, о дочери твоего отца.

— Eh! Mon pere, — возразила Беатриса, — он был не лучше всех других отцов. — И снова она бросила взгляд в сторону полковника.

Всех нас словно резнуло, когда она произнесла эти французские слова; и тон и выражение в точности были переняты у нашего заморского гостя.

— Ты многому научилась за этот месяц, Беатриса, — сказала с грустью миледи, — раньше ты не прибегала так часто к французской речи и не отзывалась дурно о своем отце.

Беатриса, должно быть, почувствовала допущенный сгоряча промах, так как густо покраснела при этих словах.

— Я научилась почитать своего короля, — сказала она, выпрямившись, — не мешало бы и другим относиться с большим доверием к его величеству, да и ко мне тоже.

— Если бы ты больше уважала свою мать, Трикс, — сказал Фрэнк, — было бы лучше для тебя самой.

— Я уже не дитя, — отвечала она, повернувшись к брату, — мы здесь отлично прожили пять лет без ваших благодетельных советов и назиданий, как-нибудь обойдемся без них и впредь. Но отчего же безмолвствует глава рода? — продолжала она. — Ведь он же главное лицо у нас в доме. Или милорд ожидает, покуда его капеллан допоет псалмы, и лишь тогда намерен приступить к проповеди? Скорей бы; мне наскучили псалмопения. — В своей запальчивости неосмотрительная девушка почти слово в слово повторила то, что говорил о полковнике Эсмонде принц.

— Вы себя выказали на редкость способной ученицей, сударыня, — сказал полковник и затем, поворотясь к своей госпоже, спросил: — Употребил ли наш гость эти слова в присутствии вашей милости, или же ему угодно было одной лишь Беатрисе посетовать на скуку моих проповедей?

— Так ты с ним виделась наедине? — вскричал милорд, не удержавшись от крепкого словца. — Ты с ним виделась наедине, черт возьми?

— Будь он сейчас здесь, вы не посмели бы так оскорблять меня; да, не посмели бы! — вскричала его сестра. — Приберегите проклятия для вашей жены, милорд; мы тут не привыкли к подобным речам. Пока вас не было, мы с матушкой жили в мире и согласии, и я была ей куда лучшей дочерью, нежели вы — сыном. Хорош сын, сколько лет уже только и думает, что о своих лошадях, своих любовницах и своей папистке-жене!

— Ах ты… — закричал милорд, выбранившись еще крепче прежнего. — Ты смеешь задевать Клотильду? Клотильда — ангел во плоти.

Полковник Эсмонд едва сдержал улыбку, видя, как легко удалось Беатрисе искусным маневром отвлечь атакующего противника от главной цели.

— Речь идет сейчас не о Клотильде, — заметил мистер Эсмонд, несколько даже презрительно, — ее милость сидит в Париже, за сотни миль отсюда, и подрубает детские пеленки. Дело касается сестры, а не супруги милорда Каслвуда.

— Он вовсе не лорд Каслвуд, — сказала Беатриса, — и он это отлично знает; он сын полковника Фрэнсиса Эсмонда, и только; он носит титул, который ему не принадлежит, и живет в чужих владениях и знает это. — То была новая отчаянная вылазка, предпринятая осажденным гарнизоном, очередная alerte [117], на этот раз в другом направлении.

— Прошу простить, — отвечал Эсмонд. — Мои права не доказаны, и я никаких прав не предъявляю. Раз мой отец не объявил никого другого наследником, титул законно перешел к вашему отцу, и милорд Каслвуд такой же полноправный хозяин своему имени и своим скромным владениям, как и любой английский дворянин. Но и не об этом сейчас речь, как вы сами знаете. Позвольте же мне вернуться к предмету разговора; и если уж вы хотите знать мое мнение, то я скажу вам, что дом, где обитает принц, не знакомый с чувством уважения к женщине, не место для молодой незамужней леди, что для вас лучше сейчас находиться в деревне, нежели здесь, что гость наш прибыл в Англию ради большого и важного дела, от которого никакие прихоти и безрассудства не должны его отвлекать, и что вам, Беатриса, после того как вы столь блестяще провели сегодня свою роль, следует на время сойти со сцены и предоставить другим актерам доигрывать пьесу.