История Генри Эсмонда, эсквайра, полковника службы ее Величества королевы Анны, написанная им самим - Уильям Теккерей

За истекший год с королевой много раз приключались горячечные припадки, за которыми следовал долгий летаргический сон, и все приближенные уверены были в ее близкой кончине. Курфюрст Ганноверский хотел было послать своего сына, герцога Кембриджского, в Англию якобы для того, чтоб погостить при дворе августейшей кузины, на самом же деле, чтоб оказаться на месте, когда пробьет ее смертный час. Однако ее величество весьма резко воспротивилась этому, вероятно, испугавшись перспективы иметь постоянно у себя перед глазами такое memento mori. A может быть, она хотела оставить дорогу к престолу открытой для своего брата, или же в расчеты ее приближенных не входило подпускать вигского кандидата чересчур близко, прежде чем можно будет продиктовать ему условия. Ссоры в Совете между министрами, не стеснявшимися даже королевским присутствием, уколы совести, дававшие себя чувствовать время от времени, докучливость приближенных, постоянная суетня и грызня вокруг трона — все это до крайности утомляло и раздражало королеву; силы ее иссякали от вечного напряжения, и со дня на день можно было ожидать конца. Как раз" накануне приезда в Англию виконта Каслвуда я его Секретаря ее величество захворала снова. Обе августейших ноги поразил "антонов огонь". Таким образом, представление ко двору молодого лорда — или того, кто выступал под этим именем, — невольно оттягивалось; а кстати, и сам милорд виконт страдал от открывшейся раны и почти не покидал своей комнаты в ожидании того дня, когда врач разрешит ему преклонить колено перед королевою. В начале июля влиятельная леди, состоявшая, как уже упоминалось, в весьма деятельных сношениях с нашей партией, сделалась частой гостьей на Кенсингтон-сквер, где навещала свою молодую приятельницу, королевскую фрейлину, а также брата последней, милорда виконта (настоящего или мнимого), ныне пребывавшего на положении больного.

Двадцать седьмого июля указанная леди, которая, кстати сказать, пользовалась особой близостью к королеве, прибыла в своем портшезе прямо из дворца и сообщила обитателям дома на Кенсингтон-сквер известие первостепенной важности. Решительный удар нанесен, граф Оксфорд и лорд Мортимер уже более не лорд-казначей. Правда, казначейский жезл еще не вручен никому другому, но получит его бесспорно лорд Болинброк. Настало время действовать, продолжала наперсница королевы; настало время милорду Каслвуду представиться ее величеству.

После сцены, которую лорд Каслвуд так живо описал своему кузену, тем заставив последнего целую ночь терзаться ревностью и обидой, все три лица, самой природой определенные в защитники Беатрисы, сошлись на том, что она должна быть немедленно удалена от взоров человека, чье влечение к ней выражалось достаточно ясно, и который, подобно своему покойному отцу, не Привык стесняться средствами для удовлетворения своих прихотей. Надо полагать, что мысль эта уже раньше приходила на ум и Эсмондовой госпоже, и сыну ее, и самому полковнику, ибо когда Фрэнк со свойственной ему прямотою заявил вслух:

— По-моему, Беатрисе здесь теперь не место.

Леди Каслвуд тотчас же отозвалась:

— Благодарю тебя, Фрэнк, я и сама так думала.

А мистер Эсмонд, хоть и не почел себя вправе рассуждать об этом предмете, всем своим видом достаточно показывал, насколько ему по душе мысль Фрэнка.

— Вы, Генри, разумеется, согласны с нами, — сказала виконтесса с едва заметным оттенком язвительности в тоне. — Покуда наш гость здесь, Беатрисе лучше здесь не быть, и как только сегодняшнее дело будет сделано, она должна уехать на Лондона.

— А какое дело? — удивленно спросил полковник Эсмонд, которому ничего не было известно о предпринятом шаге; а между тем в то самое время, когда мы трое вели свой разговор, неподалеку от нас совершался шаг, немногим менее значительный, чем привоз принца в Англию и предполагавшееся представление его королеве.

Придворная дама, игравшая первенствующую роль в нашем заговоре, и два других его влиятельнейших участника, лейб-медик королевы и епископ Рочестерский, вели бесконечные переговоры и в кенсингтонском доме и в других местах, о том, каким способом удобнее всего представить нашего молодого искателя приключений его венценосной сестре. В результате этих переговоров был принят простой и легко выполнимый план, предложенный полковником Эсмондом: выбрав день, свободный от парадных приемов, принцу, под именем лорда Каслвуда, явиться во дворец, где Беатриса встретит его в качестве дежурной фрейлины и передаст на попечение упомянутой придворной даме, которая его проводит во внутренние покои королевы. А там уже, смотря по состоянию здоровья и расположению духа ее величества, а также по разным обстоятельствам, Которые могут возникнуть на месте, придется самому принцу и лицам, присутствующим при аудиенции, решать, объявить ли ему себя братом королевы или же лишь в качестве брата Беатрисы Эсмонд почтительнейше облобызать монаршую руку. Остановившись на этом плане, мы все с нетерпением выжидали, когда наступит подходящий день для его выполнения.

Утром 27 июля, ровно через два дня после ужина, о котором говорилось выше, леди Каслвуд и ее домашние завтракали у себя на Кенсингтон-сквер в обществе епископа Рочестерского, и завтрак еще не пришел к концу, когда у дома остановилась карета доктора А., и доктор, поспешно войдя в столовую, сразу же рассеял довольно тягостное настроение, господствовавшее за столом, — у миледи поутру вышел с дочерью крупный разговор по поводу обстоятельств, имевших место за злополучным ужином, а может быть, и некоторых иных. Гордая и непокорная Беатриса не терпела никаких замечаний со стороны старших, менее же всего расположена была выслушивать их от матери, кротчайшего создания, которым она привыкла командовать, вместо того чтобы оказывать ей дочернее послушание. Она чувствовала, что не права, так как тысячей кокетливых уловок (не пробовать своих чар на каждом мужчине, оказавшемся рядом, было для нее так же невозможно, как для солнца не сиять) сама вызвала опасные восторги принца и поощряла их изъявление; но сознание своей ошибки лишь усиливало в ней своеволие и упрямство.

Итак, доктор вошел в столовую (принцу утренний шоколад подавали в постель, так как он имел обыкновение долго спать по утрам после вечерних возлияний) и преподнес собравшемуся там обществу известие, важность и неожиданность которого тотчас же заставила всех позабыть о личных и второстепенных огорчениях, заботивших семейство Каслвуд.

Он осведомился о госте; гость, сказали ему, у себя в опочивальне; он тотчас же потребовал, чтобы мсье Батист отправился к своему господину, и просил милорда виконта Каслвуда немедля облачиться в мундир и быть готовым выехать в карете доктора, ожидавшей у ворот.

Затем он подробно разъяснил госпоже Беатрисе, в чем должна заключаться ее роль.

— Через полчаса, — сказал он, — ее величество со своей любимой придворной дамой отправится подышать свежим воздухом в Кедровую аллею, за Новым Банкетным павильоном. Ее величество вывезут в кресле на колесах. В это самое время госпожа Беатриса Эсмонд выйдет в королевский сад прогуляться со своим братом, милордом Каслвудом (вот личный ключ миссис Мэшем), и нечаянно встретится с королевой. Лакей, толкающий кресло, удалится, и при королеве не останется никого, кроме фаворитки и фрейлины; госпожа Беатриса представит виконта ее величеству, и тогда… тогда милорд епископ помолится, чтобы эта встреча окончилась так, как нужно, а его шотландский служка возгласит: "Аминь!" Скорее, Беатриса, где ваш капор? Почему его величество не идет? Такой счастливый случай не скоро представится в другой раз.

Принц медлил и мешкал и по лености своей едва не упустил этот случай. Когда заговорщики прибыли на место, королева уже собиралась возвращаться во дворец. Полковник Эсмонд явился на Кенсингтон-сквер через полчаса после того, как карета лейб-медика увезла самого доктора А., епископа, фрейлину и ее брата.

Услыхав о поручении, выполнять которое отправилась Беатриса, полковник Эсмонд в первую минуту забыл думать о ревности. Прошло еще полчаса, и карета вновь остановилась перед домом; епископ вышел первым и помог выйти Беатрисе. Затем его милость снова сел в карету и уехал, а прекрасная фрейлина вошла в дом одна. Мы все наблюдали эту сцену из окна, стараясь по лицу Беатрисы угадать, к чему привело свидание, с которого она возвращалась.

Она вошла в гостиную, где мы сидели, очень бледная и вся дрожа, попросила пить и, только выпив стакан воды, поданный ей матерью, сняла капор и начала свой рассказ.

— Будем надеяться, что все сойдет хорошо, — сказала она, — но эта встреча стоила королеве припадка. Когда мы. приехали, ее величество еще была в Кедровой аллее, вдвоем с леди ***; мы вошли в сад через западную калитку и направились в Кедровую аллею. Доктор и епископ вошли вслед за нами и спрятались в кустах на боковой аллее. Когда мы подошли ближе, сердце у меня забилось так, что я едва могла перевести дух. Но принц шепнул: "Мужайтесь, Беатриса", — и твердым шагом продолжал идти вперед. Он слегка раскраснелся, но не испытывал ни малейшего страха. Ему ли, герою Мальплакэ, отступать перед опасностью! — Эсмонд и Каслвуд переглянулись при этом комплименте по адресу принца, видимо, не слишком приятном для слуха обоих.