Две Дианы - Александр Дюма

Габриэль ужаснулся, догадавшись, что фаворитка подслушала их разговор с королем и говорит сейчас именно о нем, Габриэле, и о его отце.

Между тем, мило пошутив над озабоченностью Габриэля, Мария Стюарт оставила его.

На смену подошел адмирал Колиньи и тоже горячо поздравил его с блестящим успехом.

– Вы созданы, – говорил адмирал, – не только для блистательных побед, но и для почетных поражений. Я горжусь, что вовремя сумел разгадать ваши достоинства, и сожалею только о том, что мне не пришлось разделить вместе с вами честь высокого подвига, который принес вам счастье, а Франции – славу.

– Такая возможность вам еще представится, господин адмирал.

– Вряд ли, – печально заметил адмирал. – Дай только бог, чтоб нам не пришлось на поле битвы быть в разных лагерях!

– Что вы разумеете под такими словами, адмирал? – заинтересовался Габриэль.

– За последние месяцы четверо верующих были сожжены заживо. Протестанты с каждым днем множатся и в конце концов возмутятся против этих жестоких и бесчестных гонений. Боюсь, что в один прекрасный день две партии превратятся в две армии.

– И что тогда?

– А то, что вы, господин д'Эксмес, несмотря на ту памятную прогулку на улицу Святого Якова, сохранили за собой полную свободу действий. Но, сдается мне, вы сейчас настолько в чести, что не сможете не вступить в армию короля, ведущую борьбу с так называемой ересью!

Следя за королем, Габриэль ответил:

– А я полагаю, господин адмирал, что вы ошибаетесь! Думаю, что скоро я с чистой совестью восстану вместе с угнетенными против угнетателей.

– Что? Что это значит? – взволновался адмирал. – Вы даже побледнели, Габриэль! Что с вами?

– Ничего, ничего, адмирал, но я вынужден вас покинуть. До скорой встречи!

Габриэль издалека увидел, как король утвердительно кивнул головой, после чего Монморанси тут же удалился, торжествующе взглянув на Диану.

Через несколько минут прием был окончен, и Габриэль, поклонившись королю, осмелился сказать ему:

– До завтра, государь.

– До завтра, – буркнул король, отвернувшись в сторону.

Теперь он не улыбался. Улыбалась, напротив, госпожа де Пуатье.

Габриэль вышел из дворца. Гнетущая тоска охватила его.

Весь вечер он бродил вокруг Шатле. Убедившись, что Монморанси туда не входил, он немного воспрянул духом. Потом, потрогав пальцем королевское кольцо, он вспомнил слова Генриха II, слова, которые исключали всякие сомнения, всякую двусмысленность: «Вы немедленно получите то, ради чего вы так свято и доблестно боролись». И все-таки эта ночь, отделявшая его от решающего мгновения, показалась ему длиннее года!

XXIX.

ПРЕДОСТОРОЖНОСТЬ

Одному лишь богу известно, что передумал Габриэль, чего стоили ему эти мучительные часы. Вернувшись домой, он не перекинулся ни единым словом ни со слугами, ни с кормилицей. С этой минуты для него началась новая жизнь – молчаливая, напряженная, насыщенная действием. Все, что он пережил в эту ночь – обманутые надежды, смелые решения, замыслы отмщения, мечты о любви, – все это он похоронил в своей душе.

Только в восемь часов он мог явиться в Шатле с кольцом, полученным от короля. Оно должно было открыть все двери не только ему, но и его отцу.

До шести часов утра Габриэль пребывал в своих покоях. В шесть часов одетый и вооруженный, как для долгого путешествия, он спустился вниз. Слуги засуетились. Четыре добровольца из его отряда окружили Габриэля. Но он всех дружески поблагодарил и отпустил, оставив при себе только пажа Андре и Алоизу.

– Алоиза, – обратился он к ней, – я жду со дня на день гостей двух моих друзей из Кале – Жана Пекуа и его жену Бабетту. Возможно, мне не придется самому их встретить, но и в мое отсутствие прими их как подобает и обращайся с ними так, как будто они мне брат и сестра.

– Ваша светлость, уж кому-кому, а вам-то должно быть ясно, что для меня достаточно одного вашего слова. Не беспокойтесь, у ваших гостей будет все, что нужно.

– Благодарю, Алоиза, – сказал Габриэль, пожимая ей руку. – Теперь поговорим с вами, Андре… У меня есть несколько важных поручений, и вам придется ими заняться, поскольку вы замещаете Мартен-Герра.

– Я к вашим услугам, монсеньер.

– Тогда слушайте. Через час я один покину этот дом. Если я вернусь, вам ничего не придется делать, но если я не вернусь ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра…

Кормилица горестно всплеснула руками, а Андре перебил своего господина:

– Простите, монсеньер, вы сказали, что, возможно, не скоро вернетесь сюда?

– Да, Андре.

– Так почему же я не могу вас сопровождать? Вы и впрямь будете долго отсутствовать? – смущенно спросил Андре.

– Вполне возможно…

– Но тогда… Перед отъездом госпожа де Кастро вручила мне для вас письмо…

– Письмо? И вы мне его до сих пор не передали? – быстро спросил Габриэль.

– Простите, ваша светлость, я должен был вам его вручить только в том случае, если вы придете из Лувра опечаленным и разгневанным. «Вот тогда, – сказала мне госпожа Диана, – передайте виконту д'Эксмесу это письмо, и пусть оно послужит ему либо предупреждением, либо утешением».

– Дайте мне его! – воскликнул Габриэль. – Совет и утешение! Как раз вовремя!

Андре вынул из кармана бережно свернутое письмо и отдал виконту. Габриэль поспешно сломал печать, отошел к окну и принялся читать.

«Друг мой, среди треволнений и упований этой последней ночи, которая, быть может, навсегда разлучит нас, меня тревожит жестокая мысль. Вот она: возможно, что, исполняя свой страшный долг, вы будете вынуждены вступить в столкновение с королем; возможно, что в результате этой борьбы вы возненавидите его и захотите покарать…

Габриэль, я не знаю точно, мой ли он отец, но знаю, что он все время лелеял меня, как своего ребенка. Когда я думаю о вашей мести, я содрогаюсь. И если месть эта осуществится, я погибну.

И пока все эти ужасные сомнения еще не разрешены, умоляю вас, Габриэль: сохраните уважение к особе короля. Ведь людей должны карать не такие же люди, а Бог!

Итак, друг мой, что бы ни случилось, не спешите карать даже заведомого преступника. Не будьте его судьей и тем более его палачом. Знайте: всевышний отомстит за вас так сурово, как вам не суметь. Доверьте вашу тяжбу его правосудию.

Сделайте так во имя любви ко мне. Милосердия! Вот последняя мольба, последний призыв, который к вам обращает

Диана де Кастро».

Габриэль, грустно улыбаясь, дважды перечитал письмо, потом сложил его, спрятал на своей груди и, опустив голову, на минутку задумался. Потом, как бы очнувшись ото сна, сказал: