Две Дианы - Александр Дюма

Потом кормилица молча проводила их и вручила им деньги, обещанные Габриэлем. Словно безгласные тени, они растворились во мраке. Не было сказано ни слова.

А Алоиза снова вернулась к склепу и там, в слезах и молитвах, провела остаток ночи.

Поутру, когда к ней пришел Андре, она, бледная, но спокойная, сказала ему:

– Дитя мое, нам не придется ожидать господина виконта. Позаботьтесь об исполнении его поручений.

– Все ясно, – грустно ответил паж. – Я сегодня же отправлюсь обратно к госпоже де Кастро.

– От имени отсутствующего нашего господина благодарю вас, Андре, за усердие, – молвила Алоиза.

Он уехал и после долгих расспросов встретился с госпожой де Кастро в Амьене.

Диана де Кастро только что прибыла в этот город и сопровождении свиты, которую предоставил ей герцог де Гиз, и пожелала немного отдохнуть с дороги в доме господина Тюре, губернатора края.

Увидев пажа, Диана изменилась в лице, но овладела собой и жестом позвала его в соседнюю комнату.

– Ну что? – спросила она, когда они остались вдвоем. – Что вы принесли мне, Андре?

– Только вот это, – подал ей паж свернутую косынку.

– О, это не перстень! – воскликнула Диана.

Наконец, придя в себя от неожиданной вести, она принялась расспрашивать Андре с пытливостью несчастных, которые жаждут испить до дна чашу своего горя.

– Господин д'Эксмес не вручил вам никакого письма для меня?

– Нет, сударыня.

– Но что вы можете мне передать на словах?

– Увы, – молвил паж, склонив голову, – господин д'Эксмес сказал только то, что возвращает вам все ваши обеты, даже тот, залогом которого была эта косынка. А больше он ничего не добавил.

– Но при каких обстоятельствах он направил вас ко мне? Вы передали ему мое письмо? Что он сказал, прочитав его? Говорите, Андре! Вы честны и преданны! От ваших слов зависит счастье моей жизни. Даже малейший наш намек может натолкнуть меня на нужную дорогу.

– Сударыня, – отвечал Андре, – я мог бы рассказать вам все, что знаю, но знаю-то я совсем ничего.

– Говорите, все равно говорите!

И Андре заговорил. Он рассказал ей о тех приказаниях, которые Габриэль дал ему, Андре, и Алоизе на случай своего отсутствия, о тех сомнениях и тревогах, которые одолевали молодого человека. Рассказал он и о том, как, прочитав письмо Дианы, Габриэль собрался было что-то сказать, но потом раздумал и ограничился несколькими фразами. Словом, Андре, как и обещал, передал ей все, что знал. Но поскольку он плохо разбирался в сути дел, рассказ его еще больше растревожил Диану.

С грустью смотрела она на эту черную косынку, словно ожидая от нее ответа. А в голове билась беспокойная мысль: «Одно из двух – либо Габриэль узнал, что он в действительности – мой брат, либо потерял последнюю надежду разгадать эту дьявольскую тайну… Но тогда почему он не избавил меня от жестоких недоумений?»

Диана растерялась. Как ей поступить? Навеки укрыться в стенах какого-нибудь монастыря? Или вернуться ко двору, отыскать Габриэля, узнать у него всю правду и остаться при короле, дабы предохранить его от возможных опасностей?

Король? Ее отец? Но отец ли он ей? А вдруг она – недостойная дочь, спасающая короля от заслуженной мести? Какие страшные противоречия!

Но Диана была женщина, и женщина с мягкой и великодушной душой. Она сказала себе: что бы ни случилось, тот, кто мстит, иногда жалеет о свершенном, тот, кто прощает, никогда не жалеет об этом! И она решила вернуться в Париж, остаться при короле и любыми путями разузнать о деяниях и намерениях Габриэля. Кто знает, может быть, и самому Габриэлю понадобится ее заступничество! Если же ей удастся примирить их обоих, тогда совесть у нее будет спокойна и она сможет посвятить себя богу.

Приняв такое решение, Диана отбросила прочь всякие колебания, двинулась в путь и через три дня появилась в Лувре, где ее встретил с распростертыми объятиями растроганный король.

Однако эти изъявления отцовских чувств она приняла крайне сдержанно. Сам же король, которому хорошо было известно расположение Дианы де Кастро к Габриэлю, тоже испытывал какую-то тревожную растерянность.

Присутствие дочери невольно напоминало ему то, о чем вспоминать не хотелось. Быть может, поэтому он и не заикнулся о предполагавшемся ее браке с сыном Монморанси: в этом смысле госпожа де Кастро могла быть совершенно спокойна.

Впрочем, ей и без того хватало забот. Ни в особняке Монтгомери, ни в Лувре, ни в других местах ничего достоверного о виконте д'Эксмесе ей не сказали.

Молодой человек исчез.

Проходили дни, недели, целые месяцы. Напрасно Диана, прямо или исподволь, выспрашивала о Габриэле – никто ничего определенного о нем не знал. Некоторые уверяли, будто видели его, но заговорить с ним не решились – вид его был столь мрачен, что все от него шарахались. Более того, все эти неожиданные встречи происходили почему-то в самых различных местах: одни встречали его в Сен-Жерменском предместье, другие – в Фонтенбло, третьи – в Венсенском лесу, а некоторые – даже в Париже…

Откуда могли взяться такие разноречивые сведения?

И, однако, в этом была доля истины.

Габриэль, пытаясь избавиться от страшных воспоминаний и еще более страшных мыслей, не мог усидеть на одном месте. Нестерпимая жажда действия бросала его по всему краю. Пешком или на коне, бледный и мрачный, похожий на античного Ореста[52], гонимого фуриями, он блуждал как неприкаянный по городам, деревням, полям, заходя в дома только на ночлег.

Однажды, когда война на севере уже утихла, он заглянул к одному своему знакомому, к метру Амбруазу Парэ, недавно вернувшемуся в Париж. Обрадованный Амбруаз Парэ встретил его как героя и задушевного друга.

Габриэль, словно изгнанник, возвратившийся из далеких странствий, принялся расспрашивать хирурга обо всех давным-давно известных новостях.

Так он узнал, например, что Мартен-Герр выздоровел и теперь находится, видимо, на пути в Париж, что герцог де Гиз и его армия стоят лагерем под Тионвиллем, что маршал де Терм отбыл в Дюнкерк, а Гаспар де Таванн овладел Гином и что у англичан не осталось ни одной пяди французской земли, как в том и поклялся Франциск Лотарингский…

Габриэль слушал внимательно, но новости эти не взволновали его.

– Благодарю вас, метр, – сказал он Амбруазу Парэ. – Мне приятно было узнать, что взятие Кале пошло на пользу Франции. Однако не только ради интереса к этим новостям явился я к вам, метр. Должен признаться: меня взбудоражил наш разговор в прошлом году, в маленьком домике на улице Святого Якова. Теперь мне хотелось бы побеседовать с вами о вопросах религии, которые вы постигли в совершенстве… Вы, вероятно, перешли уже на сторону Реформации?