Приключения сионского мудреца - Саша Саин

«Вы только не уходите от нас», — сказал главврач РКБ№ 1, выписывая мне разрешение на совместительство.

«Хорошо, что пришли! Вас уже ждёт зав. стационарным отделением на политехникуме, — сказал главный врач наркологического диспансера, взяв у меня справку с места работы. — Лучше, конечно, если бы полностью к нам перешли работать. Больных у нас много, и далеко от вашей поликлиники. До политехникума придётся больше часа в один конец ехать. У нас и оклад больше — 150 рублей, а у вас 125, по-моему, отпуск 45 дней, а у вас — 24». — «Пока нет», — сказал я, вспомнив сигналы с неба по поводу Совпрофа — «не быть алчным». Добираться пришлось долго, как и предупредил главврач, и жарко было. Вначале троллейбусом, а затем 10-м автобусом, который обычно битком набит: запахи пота, прокислого сыра — это от девичьих голов с косичками, моют голову кислым молоком, чтобы лучше волосы росли и «сыр созревал». Всем пахло, если бы только кислым молоком! Стоишь — нанюхаешься! Если сидишь, что редко удаётся, то руку не положишь на металлические части автобуса — у окна, сиденье — всё раскалено! За «бортом» +35, хотя и конец августа, пыль-«афганец», небо серое, зелень серая от пыли, трава выжженная! Это только после Шаартуза Душанбе раем показался. Выйдя из автобуса, шёл по пустырю вдоль бетонного забора, который тянулся до стационара — наркологического отделения. Шёл по бетонной дороге, сквозь бетон пробивалась трава, которая уже была жёлтой. Вдоль забора и дальше по пустырю кустики ромашки, листья пожелтевшие, высохшие. Ромашка вызвала у меня ностальгию. Сейчас бы где-нибудь там, где прохладно, где воздух чистый! Сорвал цветок ромашки, растёр между пальцами и стал вдыхать и представлять себе, что на лесной поляне, но романтика быстро кончилась. И вот я в наркологическом отделении, где пахло уже не ромашкой, а перегаром, махоркой и дешёвым табаком.

«Шапочник», — представился мне зав. отделением — лет сорока, примерно 180 ростом, рыжий мужик. Не подумал бы, что еврей, наверное, из украинской деревни, и предки смешались. Хотя с такой фамилией нелегко смешаться, но всё бывает! Когда смешивались, могли «шапку и снять»! «У нас полузакрытый стационар, полупринудительный. Если алкоголики нарушают режим или уходят, то попадают в ЛТП — лечебно-трудовой профилакторий. Это уже по приговору суда. Отсюда они ещё имеют возможность на пару часов или день домой поехать, а там, как в тюрьме, поэтому у нас они обычно смирные. Отделение на 40 коек. Здесь же, на заводе ЖБК, они и работают. Мы им проводим УРТ — условно-рефлекторную терапию: вводим внутримышечно апоморфин — рвотное средство, и даём затем прополоскать рот алкоголем. Больного вырывает, и создаётся условный рефлекс между приемом алкоголя и рвотой. Если он будет затем пить, то его должно тошнить и рвать». — «Но чаще, алкоголик пьет „припеваючи“», — добавил я. «Да, в этом-то и беда, правильно! — согласился Шапочник. — Поэтому существует второй метод — сенсибилизирующий. Даём длительно тетурам (антабус), затем даем выпить алкоголь. И на фоне тетурама у алкоголика коллапс происходит». — «Ощущение, что умирает», — продолжил я. «Правильно, откуда вы знаете?» — поинтересовался Шапочник. «Не лечился — из литературы». — «Ну, значит, нам будет легче вместе работать. Ваша задача, как терапевта, — экспертная и лечебная. Назначить лечение больному, если по состоянию здоровья: сердца, печени, почек — и общему состоянию это необходимо. И решить — не противопоказаны ли ему эти виды терапий или одной из них». — «Есть у вас возможность лабораторной диагностики, электрокардиограммы, рентгена лёгких?» — поинтересовался я, не как в Шаартузе ли здесь. «Вы назначайте, а мы алкоголика отвезём на рентген, кровь отправим на исследование, а электрокардиограмму мы сами здесь снимем, жаль только, некому ее расшифровывать». — «Ну, это я сам смогу», — вспомнил я свою учёбу в туалете. «Ну, тогда ещё лучше! А то нам пришлось бы кому-то деньги платить за расшифровку!». — «Откровенный негодяй! — понял я. — Нет, чтобы сказать: эти деньги я лучше вам заплачу. Всё же не „ближний свет“ сюда ехать, и ещё два раза в неделю! А я — полный дурак! Могу — сказал! Надо было предложить: „Если вы мне заплатите ещё 20 рублей, например, то я сам готов ЭКГ расшифровывать“. Видать, не судьба — не умею! Или небо виновато? Оно зорко за мной следит и постоянно шлёт знаки: „Не будь алчным, не убий Шапочника и т. д.“. А иногда, всё-таки, так хочется! Но нельзя! Не буду больше задираться, а то небо так заплатит…! Вот, сюда далеко ездить! А небо возьмёт и пошлёт мне почечную колику, например! И полставки — 65 рублей — „как корова языком слижет“! Нет, лучше меньше, но не задираться с небом! И я посмотрел на небо благодарно и смиренно — не буду больше даже так и думать! Буду лучше бесплатно расшифровывать электрокардиограммы!». — «Хорошо, — прервал мои мысли раскаяния Шапочник, — можете начинать уже сегодня работать. Маша, сколько у нас на сегодняшний день алкоголиков?». — «15 алкашей», — ответила 190-сантиметровая Маша, медсестра. «Отведи врача в процедурный кабинет, принеси ему все истории болезней, и пусть алкоголики по одному к нему заходят». — «Я им нужен не столько как лечебник, сколько как председатель ВКК — эксперт, — понял я. — Если умрёт алкоголик, то заключение давал я!». Вошёл первый алкаш, в чёрной робе, трясущийся, обросший, вчера поступил — «ещё не отошёл». Правая рука распухшая, синюшная, как при флегмоне — гнойном воспаление подкожной клетчатки, рукав не налазит, температура 40 °C, весь горит! «Вы что, с этим поступили?» — показал я ему на руку. — «Да нет, сульфазин сделали!» — «Это мы им здесь дезинтоксикацию проводим, — пояснила медсестра, — масляную смесь сульфазина внутримышечно вводим. От него и температура, и воспаление». — «Ничего себе дезинтоксикация! — подумал я. — Это всё равно, что аппендицитом лечить плохое настроение!». Назначил я алкашу жаропонижающее, антибиотики, чтобы быстрее прошло, и консультацию хирурга. Осмотрев его, прослушав, попросил снять электрокардиограмму, тут же ленту посмотрел, пришёл к выводу, что здоров, и написал заключение: «противопоказаний для условно-рефлекторной и сенсибилизирующей терапии нет». «Что вы мне написали?» — поинтересовался алкаш. Я ему объяснил, что он здоров. «И что „рыгаловку“ можно?!» — спросил он разочарованно. «А, это что такое?». — «Апоморфин с водкой!» — «Ах, вот оно что!» — понял я его сленг, т. е. рвота будет. «И „умертвиловку“ тоже можно?!» — уже тревожно спросил он. «Ага, это тетурам с водкой, ведь они при этом как бы умирают, — понял я. — Да, можно», — кивнул я. «Да вы что?! Как вы такое пишите?! — возмутился алкоголик. — У меня же печень болит, а антабус нельзя, когда печень больная!». — «А пить можно с больной печенью? — резонно спросил я у него. — Она и больная из-за выпивки». — «Назначьте мне тогда „ножку“ от печени», — согласился он на компромисс. «А это, что такое?». — «Ну, ножка — таблетки!». — «Ах, но-шпа!» — догадался я. «Да, да, „ношка“!» — согласился он. За 3 часа работы практически всех больных приговорил и к «рыгаловке», и к «умертвиловке»! Но также всем с «опухшими руками» назначил жаропонижающее, аналгетики и антибиотики. «Это вы зря, — сказал мне Шапочник перед тем, как я поздно вечером покидал отделение, — это мы им специально делаем. Это общепринятый метод лечения, он снимает алкогольную интоксикацию за счёт лихорадки. А также служит своего рода наказанием, отпугиванием: „будешь пить — будешь получать уколы сульфазина“!». Вот этого я не знал, что алкоголизм лечат наказанием, как собак током! И алкаши это знают, они мне даже не жаловались на распухшую руку, они знали — за что наказаны. Как говорят «зэки»: «Сделал, сука — отвечай!». Вот «рыгаловка» для алкаша — это свинство! Дать человеку выпить, а затем заставить его это вырвать! Но этот метод лечения — УРТ, не заставляет их перестать пить, они не «такие дураки», чтобы такую «драгоценность» — алкоголь — вырвать!

Придя в отделение через три дня, осмотрел вновь поступивших. Не нашёл только Шапочника в его кабинете. «Он делает гипноз!» — торжественно, таинственно, гордо ответили его сотрудники. Из затемнённой комнаты напротив, где лежали на кушетках алкаши, доносилось тиканье метронома и театральный голос Шапочника: «Ваши веки тяжёлые, слипаются! Всё тело тяжёлое! Спите, спите, спите, спать!». — «Вот интересный метод, где он научился?! Вот мне бы научиться! Это интересно, таинственно. Другое дело, смогу ли я этому научиться, для этого нужны особенные способности, а где этому учат?!» — «озадачился» я. «Я прошёл специализацию по психотерапии в ленинградском ГИДУВ-е, на кафедре психотерапии», — гордо сказал Шапочник. «Вот ещё одно преимущество „Северной Венеции“», — подумал я. За 2 дня осмотрел всех алкоголиков. «Знаете, — сказал Шапочник, — вы быстрее справились, чем я предполагал, и было бы неплохо, если бы и на кирпичном заводе наших больных осмотрели. Это не так далеко от вашей поликлиники, и там столько же алкоголиков, как и здесь». «Кирпичный завод действительно ближе, но это не означает, что мне будет легче, если и там еще за те же 65 рублей буду работать!» — подумал я. Но тут же вновь вспомнил про небо и благодарно на него посмотрел за доверие!