Некоторые вопросы теории катастроф - Мариша Пессл

Но кто мне поверит? В последнее время я только и делала, что пыталась убедить окружающих при среднем уровне успеха – ноль из восьми. Да уж, миссионер из меня не выйдет. Аристократы уверены, что я убила Ханну, сержант Харпер – что у меня синдром свидетеля, а папа явно опасается, что я потихоньку свихиваюсь. Всем для веры нужны доказательства (оттого сейчас в католической церкви кризис, ряды верующих катастрофически редеют). И доказательства не такие, что шмыгнут по лестнице легкой тенью, а полновесные, как русская учительница, что встала прямо в луче прожектора и с места ее не сдвинешь: тройной подбородок, седые волосы кое-как прихвачены шпильками, пенсне и просторная оранжевая юбка (под которой легко спрячется взрослый орангутан).

Я хоть сдохну, а найду это доказательство!

И тут в моем плане обнаружилось слабое место: едва успев завязать шнурки на кроссовках, я услышала, как к дому подъезжает «вольво». Папа меня ни за что не отпустит, а пока я все объясню и отвечу на его каверзные вопросы (чтобы убедить папу в чем-то новом, надо вооружиться, как Господь Бог в Книге Бытия), солнце уже встанет и я буду вымотанная, словно только что сражалась с гигантским спрутом. (Если честно, хоть я и не сомневалась в своих выводах, все-таки оставался страх, что они могут в одночасье рухнуть, как постоянная Больцмана, как число Авогадро, как квантовая теория поля или модель расширяющейся Вселенной. Потому я и торопилась.)

Хлопнула входная дверь, звякнули ключи – папа их бросил на столик, напевая себе под нос «I Got Rhythm»[480].

– Эй, моя радость!

Я дико заозиралась. Бросилась к окну, изо всех сил толкнула вверх раму, потом отодвинула заржавленную сетку. Высунула голову и поглядела вниз. В отличие от кино, там не было могучего раскидистого дуба, по которому удобно спускаться, как по лестнице, или решетки, увитой розами, – только узенький карниз над эркером в столовой да пара чахлых побегов плюща, словно волоски, прилипшие к свитеру.

Папа внизу прослушивал сообщения на автоответчике: свое, насчет ужина с Арни Сандерсоном, потом Арнольда Шмидта из журнала «Проблемы внешней политики. Новый взгляд», издающегося в Сиэтле, – тот шепелявил и последние четыре цифры своего телефона произнес абсолютно неразборчиво.

– Радость моя, ты у себя? Я еду из ресторана принес!

Я нацепила рюкзак, перекинула через подоконник одну ногу, потом вторую и неуклюже съехала наружу, зацепившись локтями. Повисела так минуту, глядя на кусты далеко внизу, осознавая, что легко могу убиться насмерть или как минимум переломать руки-ноги, а может, и позвоночник. И какие преступления смогу я разгадать, сидя в инвалидной коляске, на какие вечные вопросы найти ответ? В такую минуту полагается задуматься, а стóит ли оно того, – и я задумалась. Я подумала о Ханне, о Кэтрин Бейкер и Джордже Грейси. Представила себе Грейси на Паксосе, как он сидит с бокалом «маргариты» в руке у бассейна, сбоку – загорелые красотки рядами, словно сельдерей на блюде, а за ними плещет океан. Какими далекими показались вдруг Джейд, и Мильтон, и «Сент-Голуэй», и лицо Ханны уже расплывалось и меркло, как набор исторических дат, вбитых в голову к итоговой контрольной. Как одиноко и нелепо болтаться, уцепившись за подоконник… Я вздохнула поглубже и открыла глаза. Я уже больше не та трусиха, которая чуть что спешит зажмуриться. Если это – мой последний миг, а дальше все рухнет, я хочу все это видеть до последней секунды: всю огромную ночь, и каждую дрожащую травинку, и мелькающие за темными деревьями огни проносящейся машины.

Я разжала руки.

Глава 32. «Соль земли», Фланнери О’Коннор

[481]

Выступающий, словно залитая лаком челка, козырек над окном столовой притормозил мой полет к земле. Правда, я ободрала левый бок о стену дома и кусты рододендронов, куда приземлилась, однако встала и отряхнулась, в целом вполне бодро. Теперь мне требовалась машина (если пробраться в прихожую за ключами, я рисковала столкнуться с папой). В голову приходило только одно: мне поможет Ларсон с автозаправки.

Через двадцать пять минут я ввалилась в магазинчик.

– Смотрите, кто пришел! – загремело по громкой связи. – Я уж думал, ты машину купила, а меня разлюбила.

Ларсон скрестил руки на груди и подмигнул мне из-за бронированного стекла. На нем была черная футболка с обрезанными рукавами и надписью: «Кот! Кот!» К стойке с батарейками прислонилась новая подружка: худющая, как штакетина, блондинка в коротком красном платье. Она жевала картофельные чипсы.

– Сеньорита, я по тебе скучал! – объявил Ларсон.

– Привет! – Я подошла к окошечку.

– Почему не приходишь меня навестить? Ты разбиваешь мне corazon![482]

Блондинка смотрела на меня скептически, слизывая соль с пальцев.

– Как дела в школе? – поинтересовался Ларсон.

– Нормально, – сказала я.

Он кивнул и показал мне раскрытую книгу: «Изучаем испанский» (Берлиц, 2000).

– Вот, я тоже учиться решил. Хочу взять штурмом зарубежную киноиндустрию. Если здесь сидеть, надо пробиваться с нуля. Конкурентов немерено. А за границей ты – большая рыбина в маленьком пруду. Я надумал в Испанию. Слышал, у них актеры нарасхват…

– Помогите мне, пожалуйста! – выпалила я. – Можно мне… еще раз одолжить грузовик? Через три-четыре часа верну, обещаю! Это очень важно.

– Вот они, девушки… Приходят, только если что-то надо. Опять с папулей поссорилась? Можешь не рассказывать – я и так вижу.

– Нет, не в этом дело. Кое-что случилось в школе. Слышали, учительница погибла? Ханна Шнайдер.

– Покончила с собой, – с полным ртом изрекла Штакетина.

– Ага! – Ларсон кивнул. – Я все думал об этом. Как там папка-то твой? Мужики горюют не так, как женщины. Мой перед тем, как свалил, встречался с Тиной из парикмахерской. Недели не прошло, как мачеха умерла от рака мозга, а он уже эту Тину пригласил на свиданье. Я на него наорал, а он мне объяснил, что разные люди по-разному переживают утрату, надо это уважать. Так что, если твой папка опять с кем-нибудь встречаться начнет, ты его не суди. Он, конечно, горюет про себя. Сюда разные люди заходят, а я сразу вижу, где настоящая любовь, а где так себе актеришка роль бубнит…

– Это вы о ком?

– Да о папке твоем.

– О моем папе?

– Он переживает, наверное.

– Почему? – растерялась я.

– Ну как – если твоя девушка вдруг взяла и померла…

– Его девушка?!

– А то.

– Ханна Шнайдер?

Теперь уже он на меня уставился в растерянности.

– Они же были едва знакомы…

Едва слова вылетели у меня изо рта, они вдруг закачались и рассыпались, как пустая обертка от соломинки для коктейля, если на нее попадет вода.

Ларсон смотрел неуверенно. Видно, почувствовал, что ляпнул что-то не то, и теперь не знал, продолжать или дать задний ход.

– С чего вы взяли, что они – пара? – спросила я.

– С того, как они смотрели друг на друга. – Ларсон подался вперед, чуть не стукнувшись лбом о стекло. – Один раз она сюда зашла, а он ждал в машине. Она мне улыбнулась, купила «Тамс». Другой раз они расплатились за бензин кредитной картой, не выходя из машины. Но я разглядел. А потом раз – ее фотография в газете. Красивая, такую не забудешь.

– А это точно была не… женщина с желто-оранжевыми волосами?

– А, эту я тоже видел. Голубые глаза с сумасшедшинкой. Нет, про которую я говорил – точно та, из газеты. Брюнетка. С виду нездешняя.

– И сколько раз вы их видели?

– Два. Может, три.

– Я… Мне надо… – Я сама испугалась собственного голоса. Он выходил толчками, комками. – Извините, – выговорила я.

Магазин вдруг стал давить на меня. Я резко отвернулась – не могла смотреть Ларсону в лицо. В глазах все расплывалось (а может, сила земного притяжения вдруг стала действовать как-то по-другому). Я задела рукой витрину с поздравительными открытками, потом налетела на Штакетину – та покинула свой пост около батареек, чтобы налить себе горячего кофе в кружку размером со среднего младенца. Нас обеих залило кипятком. Штакетина взвыла, что у нее ноги ошпарило, но я не стала извиняться, а кинулась дальше, опрокинув по дороге стойку с цепочками для очков и автомобильными освежителями воздуха в виде ангелочков. Звякнул колокольчик у двери, и наконец-то в лицо мне пахнуло ночным воздухом. Кажется, Ларсон что-то кричал вдогонку – «ты подумай сначала, готова ли узнать правду», – а может, это были гудки машин, еле успевавших меня объехать, или просто мои собственные слова, промелькнувшие в голове.

Глава 33. «Процесс», Франц Кафка

Папу я нашла в библиотеке.

Он не удивился, меня увидев, – на моей памяти папа вообще никогда не удивлялся, разве только однажды, когда наклонился погладить шоколадного пуделя июньской букашки Филлис Миксер, а тот вдруг взвился в воздух и чуть не отхватил папе нос.

Я стояла в дверях, смотрела на него и не могла заговорить. Папа убрал очки для чтения в футляр, как женщина убирает в шкатулку жемчужное ожерелье.