Ящик водки - Альфред Кох

Куда ж потом делся Столяров? Вот бы он нашелся и снова нам что-то веселое исполнил!

Бутылка десятая. 1991

В 91-м оба персонажа спасали отечество – или по крайней мере пытались. Во всяком случае, они так думали. А что в этом плохого?

91-й – это ровно середина интересующей нас эпохи (1982–2001). Это последняя глава второго тома. Пока вы почитываете эти строки, мы наговариваем третий том.

– Алик! Когда год начинался, мы и знать не знали, чем он кончится. В моих планах такого не было – менять политический режим. Настроение, я помню, было такое: пока все разрешено, надо что-то успеть сделать, куда-нибудь съездить, чего-то заработать… Какая-то суета… Люди какие-то все мелькали. С Гдляном я тогда встречался, с Артемом Тарасовым, со всякими прокурорами из Чечни – с ними мы выпивали в буфете одного дешевого московского отеля. Это считалось круто. И у них, пьяных, из карманов сыпались пистолеты. Было душно, сумеречно, и советские плюшевые занавески на буфетных окнах тяжело пылились… О чем я со всеми этими людьми говорил, чего они хотели от отдела преступности – забыл.

Американцы тогда еще навалились, столько их, репортеров, оттуда понаехало! Откуда-нибудь из Милуоки, они вообще были никто, а хотели стать всем в дикой стране. Типичная заявка такого американца с фермы со Среднего Запада: «Я приехал на три дня в Москву, чтоб быстренько найти золото партии (КПСС), прославиться на этой сенсации и разбогатеть». Разумеется, русского они не знали, но это их не смущало. Что справедливо: знай они язык, количество найденного золота партии от этого бы не увеличилось. Надо сказать, что за помощь в работе американские следопыты обещали заплатить чуть ли не полсотни долларов.

– То есть они так оригинально придумали – найти золото партии. А таких оригиналов оказалось – тысячи! Я видел похожую схему этим летом, когда взял в аренду маленькую яхту и поплыл по греческим островам. И приехал я на остров Итаку – родину Одиссея. Так все яхты, которые там стояли, назывались «Одиссей». Или «Улис» на худой конец. И я подумал – почему так? Флаги разных стран, а название одно? И я представил себе отца семейства где-нибудь в Англии. Вот он сидит и планирует летнее путешествие. И думает: «Будет очень оригинально, если я на яхте „Одиссей“ зайду на Итаку. Меня там встретят аплодисментами! Люди выбегут встречать на набережную! Ах, „Одиссей“ вернулся на Итаку!» И сколько ж отцов семейств так сидело и планировало – в разных уголках земного шара! Только одна моя яхта называлась иначе. Вот и те журналисты из Милуоки сидели и думали – никто не догадается найти золото партии и написать про него репортаж! Я один напишу – и сразу вернусь к своей Мери, под жопу ее толстую.

– Но был среди них и некто Дэвид Рэмник – не самоучка из Портленда, штат Орегон, как обычно, – но настоящий корреспондент «Вашингтон пост», аккредитованный в Москве. Карьерный такой журналист. Иногда он звонил мне, просил дать консультацию. Ну отчего не дать – сидим, бывало, пьем, вот как сейчас с тобой, и треплемся; это у нас тогда называлось «консультация». И вот спустя годы в Нью-Йорке в книжном магазине я увидел полку, которая вся была заставлена книгами Рэмника! Одна очень толстая была – про тайны русского путча. Типа «Судьбы России и наша эпоха». Что-то есть в этом! Человек пожил пару лет в Москве, понял всю Россию – и уехал домой, и там всю эту понятую Россию описал в книгах. И ничего в этом страшного. Я такое часто встречал в Америке – нерусское трепетное отношение к результатам своего труда. Помню, в одном американском доме на стене увидел яркую картинку. И спрашиваю хозяйку: «Судя по дорогой раме, это, наверное, серьезная работа кого-то из классиков абстрактного искусства?» Да нет, отвечает, это я недавно купила новый принтер и испытывала его в разных режимах. А после понесла листок выкидывать на помойку, но по пути пожалела. Все-таки я полчаса времени на это убила! Пусть останется…

После такого урока и я стал трепетней относиться к своим текстам. Вон сколько я их уже выпустил в виде книг. Да… И вот эти америкосы все терлись тогда среди нас… Помню, кто-то из них позвал меня выпивать. Домой к себе, на какую-то съемную квартиру на бульварах. Я пошел. Ну, думаю, приду сейчас вот с пузырем, мы с американцем сядем на кухне, он порежет колбасы, достанет граненые стаканы, мы будем сидеть вдвоем за столом, пить водку и спорить о судьбах отечества, пытаясь друг друга перекричать. А вместо этого там оказалось пятьдесят гостей, они бродили по квартире и тянули виски из пластиковых стаканчиков. Специально каких-то студенток норвежских хозяин предусмотрительно подогнал… Это сейчас ясно, что то было типовое американское party, – а тогда я подумал, что эта разовая уникальная акция. Мне казалось, что человек на моих глазах изобрел принципиально новую технологию времяпрепровождения. Я ждал, что вот скоро разойдутся эти случайные люди и мы наконец займемся тем, что планировали, – бухать на кухне и спорить о всякой херне. Но я уходил в ночи, а они оставались и продолжали тусоваться.

Вообще тот год весь был какой-то театральный. Бурлеск, маскарад, переодевания… Вспоминается Пелевин – какие-то странные, как будто придуманные сюжеты…

– Да… А я помню, был обмен денег – в апреле, по-моему. Очень было интересно. Я, как предисполкома, был назначен председателем комиссии по обмену денег! В нее, кроме меня, входили кагэбэшник, прокурор, председатель финансового комитета.

– А вас было столько, чтоб вы посерьезней отнеслись?

– Ну да. Но все разболтали тут же. Все было нормально.

– А ты с этого что-то наварил?

– Ни хуя. Ни-ху-я. Ничего не наварил. Потому что обменивал всем все. И ничего себе за это не брал. Это была моя внутренняя установка. Я решил, что нужно провалить эту реформу. Откровенно говоря, я не понимаю смысла – зачем это нужно было делать? Они думали, что некоторое количество людей постесняется показать свои кубышки и так они санируют денежное обращение. Ну понимаешь, да? Но люди принесли все, что у них было. Несли по пятьдесят, по сто тысяч.

– А у тебя были запасы кэша, чтоб столько денег выдать?

– Нет. Зачем? Это ж через Сбербанк все. Я только подписывал.

– А почему ты решил провалить эту реформу?

– Потому что я считал, что это свинство – отбирать у людей деньги. Вот. Очень, очень было интересно…

Комментарий Коха

Конец Советского Союза. 1991 год. У нас, Игореша, книжка разваливается на две половины: десять бутылок про Советский Союз, а десять бутылок – про Россию. Ведь не договаривались, а само получилось. Магия чисел… Ебеныть.