Будущее непределенное - Дэйв Дункан

Постепенно Свободных начинал охватывать страх. «Филобийский Завет» обещал, что Освободитель принесет смерть Смерти, но ничего не говорил о его спутниках. Как знать, может, они умрут первыми?

Алису это беспокоило — она слышала о плодах мученичества от Джулиана, — и не одну ее. Слова Эдварда или даже Носителя Щита снова ободряли всех, но ненадолго: сомнения возвращались.

Это была ночь второго голодного дня. Терпение почти иссякло. Где-то в темном шатре спорили двое, не обращая внимания на недовольное ворчание сонных соседей. Все тело у Алисы затекло от долгого сидения с подобранными ногами, но ее очередь вытянуться еще не пришла. Бесформенный комок меха, к которому она прислонялась, был Джулиан. Она совершенно точно знала, что в палатке нет больше никого, понимавшего английский.

— Джулиан?

— М-м?

— Он изображает Иисуса.

— М-м… Я хочу сказать, да.

— Как вы считаете, насколько далеко он намерен зайти?

— Изгнание торговцев из храма? Тайная вечеря?

— Вы знаете, что я имею в виду. Голгофа.

Он вздохнул.

— Я бы не ставил на него, если бы он считал, что это необходимо. К счастью, до этого вряд ли дойдет. Я спрашивал Профа, и он со мной согласен. Нет способа, которым его смерть сама по себе могла бы уничтожить Зэца. Эдварду, конечно, грозит чудовищная опасность. Шансы его до сих пор невелики, так что он вполне может погибнуть. Но если до этого и дойдет, я уверен, это будет не по его воле.

Спор в углу в любую минуту мог перерасти в драку. Возмущенные голоса зазвучали громче.

— Может, он обрушит храм, как Самсон? — предположила Алиса.

— Нет, это не получится. Это будет открытый, лицом к лицу, поединок маны. Сильнейший побеждает, слабейший проигрывает. Если у Эдварда не хватит сил на то, чтобы победить, он ничего не добьется, обрушив храм. Зэц просто улизнет оттуда через портал. Эдвард только зря потратит ману.

Она вспомнила двух мужчин, которых потеряла совсем недавно, и подумала, не потеряет ли третьего. Не возлюбленного, как они, конечно, но дорогого ей молочного брата. Даже так. Этого уже достаточно. Разумеется, если Эдвард победит, а потом возобновит свои ухаживания… Она тут же прогнала эту мысль.

— Вы все еще верите, что ему необходима помощь Пентатеона?

— Зэц копил ману сто лет, если не больше.

— Но Эдвард тоже делает это гораздо, гораздо лучше, чем кто-то мог ожидать, правда?

— Благодаря испанке — да. Я знаю, не стоит так говорить, но это правда.

— Джулиан усмехнулся; Алиса не услышала, она почувствовала это. — Фэллоу всегда гордился тем, что растит из нас лидеров, но еще никому из выпускников не удалось возглавить нечто подобное. А Эдварду удалось, ему удалось гораздо больше, чем полагала Служба. Мне кажется, единственный, кто предвидел все это, был сам Зэц. Надеюсь, это не давало спать ублюдку все тридцать лет.

— А что, по-вашему, думает об этом Пентатеон?

— В общем-то они там настроены благосклонно, если мы, конечно, не ошибаемся насчет их неприязни к Зэцу.

— Но чем сильнее Эдвард, тем сильнее они будут рисковать, помогая ему, так? Они просто создадут нового Зэца, который будет угрожать им, и потом, они должны ведь знать, что Эдвард настроен и против них. Его успех может стать и их концом.

— Не знаю. — Джулиан чуть подвинулся. — И никто не знает. Теоретизировать на эту тему — только зря тратить время. — Он не возражал ей. Да и зачем? Ведь он и сам раньше так думал. — Я вот что скажу: мы с Профом прошлись по всему «Завету» и почти дошли до конца. Сейчас мы на стихе четыреста четвертом, голоде в Товейле. Осталось только одно пророчество. Эдвард исполнил все, в которых говорилось об Освободителе, все, в которых говорилось о Д'варде, все подходящие по смыслу, хоть в них и не упоминается его имя. Единственное, которое осталось, — это стих тысяча первый: «Во гневе сойдет Освободитель в Таргленд. Боги да бегут от него; склонят они головы свои пред ним, падут ниц у ног его».

— Все это, конечно, обнадеживает, но вы забыли про триста восемьдесят шестой. Он тоже исполнен еще не до конца.

Да, конечно.

Стих 386 знали все: «Слушайте все народы, и веселитесь все земли! Близок приход уничтожившего Смерть, Освободителя, сына Камерона Кисстера. В семисотое Празднество явится он в Сусс. Нагим и плачущим придет он в мир, и Элиэль омоет его. Она выходит его, оденет и утешит. Возрадуйтесь же и вознесите хвалу, восславьте эту милость и провозгласите избавление ваше, ибо несет он смерть самой Смерти».

Соседи утихомирили-таки спорщиков. Люди шептались и кашляли, в одной из соседних палаток плакал ребенок. Все остальные звуки заглушал снег.

Обдумывая то, что сказал Джулиан, Алиса сообразила, что в «Завете» есть еще один стих, до сих пор не исполнившийся до конца, — тот, в котором говорилось про Предателя.

Кто он такой?

53

Дош отправился через Фигпасс с пятнадцатью помощниками и десятью подводами. Пять человек и шесть волов замерзли в пути, но через четыре дня он вывел уцелевших в Товейл, появившись в лагере за два часа до рассвета, как раз когда теплый ветер, словно издеваясь, превратил снег в дождь. Толпа мужчин и женщин, поскальзываясь и падая в быстро тающие сугробы, с радостными криками высыпала встречать обоз. Угроза голода миновала.

Дош валился с ног замертво — промокший до нитки, замерзший, вымотанный. Казалось, у него не осталось ни одной кости, которая бы не болела. Если бы он был еще в состоянии воспринимать что-то с юмором, он наверняка позабавился бы тому, что спасителей встречали как того блудного сына из притчи, которую рассказывал Д'вард. Тьелан с Догганом первыми нашли в толпе оборванных спасителей самого Доша. Они обнимали его так, словно задумали изнасиловать. Догган целовал его. Тьелан визжал, что любит его. О, как меняются времена! В прошлый раз, когда они были втроем в Таргленде, они на вытянутую руку не подошли бы к Дошу Прислужнику. Вот что сотворил Освободитель. Вот ради чего затевалось все это — и ему это нравилось. Да, ему это нравилось! Все новые люди подходили к нему хлопнуть по спине, обнять, поздравить. Он слишком устал. Он стряхнул их всех, повернулся… и оказался лицом к лицу с единственным человеком, которого хотел видеть.

— Молодчага! — прохрипел Д'вард. — Ты снова успел вовремя. Ты всех спас!

Он сжал плечо Дошу; пожатие почти не ощущалось сквозь несколько слоев мокрых шкур.

Дош встревоженно посмотрел на него.

— Господин? Что-то не так? Что я натворил?

— Ничего! То есть все. Нам грозил голод, и ты нас спас. Ты молодчага, Дош! Я всегда могу положиться на тебя.

Освободитель оскалил зубы в улыбке, более похожей на ухмылку мертвеца, еще раз хлопнул Доша по плечу и повернулся приветствовать остальных. Глаза выдали его — что-то было не так.