Те же и Скунс – 2 - Валерий Воскобойников

Кровь капала водителю на грудь, на белую вязаную безрукавку, она заливала глаза, и он размазывал ее рукой, пачкая слова татуировки: «Полосатая душа. ВДВ. Афган».

На первом же светофоре он рванул под красный. – Прямо!!! – заорал Гном, но автобус уже заложил каскадёрский вираж влево – такой, что Гнома чуть не оторвало от стойки, в которую он вцепился свободной рукой, а у Пениса всё-таки выкатились из расстёгнутой сумки пресловутые кока-кольные пузыри. Вот это уже было в корень не по плану!.. Мало того, что они стремительно улетали с задуманного маршрута, – водила, как скоро выяснилось, свернул не абы куда. Он, ока-зываетсяу успел высмотреть за перекрёстком гаишный «Жигуль». И, пока Гном с компанией хватались за что ни попадя, чтобы только устоять на ногах, – промчался мимо ментов, мигая дальним светом и ревя на всю катушку клаксоном. А то, не дай Бог, не заметят!

Гаишники приглашение приняли. Живо попрыгали в свой тарантас, удивительно шустро пристроились сзади и начали брать на голос:

– ПРИКАЗЫВАЮ ОСТАНОВИТЬСЯ!

– Ты что делаешь, пидор?.. – вне себя от ярости прошипел Гном и приставил ствол рулевому к уху. На сей раз тот отстраняться не стал, лишь скосил на Гнома глаза и очень нехорошо усмехнулся:

– Ну давай, давай… вместе копытами накроемся…

Понимал, гад, что на ходу ему не сделают ничего. Игнорируя светофоры, заставляя уворачиваться другие машины, автобус взвился на виадук, со свистом пронёсся над лабиринтами железнодорожных путей и ещё стремительнее скатился под горку – водитель, ощерясь, знай себе давил на педаль. Проспект Славы широкий и длинный, и его пересекает множество улиц с одинаковыми названиями на «балканскую» тему – Будапештская… Белградская… Бухарестская… Киса, скукожившись на сиденье, пыталась прикинуть что-то по карте. Кажется, на данный момент ей не удавалось даже толком понять, где вообще они едут. Фарадей рылся в своей сумке, что-то судорожно разыскивая, Кармен с Пенисом держали «под ножом» малолетних заложников, забившихся в дальний конец салона, но сами смотрели не столько на плачующую мелюзгу, сколько на Гнома и Кису. Между тем за кормой прибавилось милицейских огней, и Гном окончательно понял – нет, на такое они не подписывались. Очленевший водила плюс менты на хвосте, которые, небось, вот-вот примутся стрелять по колёсам…

Ситуация вышла из-под контроля, великолепный план трещал по всем швам. Нужно было срочно стопорить автобус. И линять, пока за яйца не взяли…

Мимо мелькнул мостик через неширокую грязную речку, потом, сам автобус нырнул в темноватую дыру под каким-то мостом. Фарадей невольно пригнул голову – было полное впечатление, что автобус туда не пролезет.

Мост оказался железнодорожным, по нему весомо и медленно проползал товарняк. Угловатыми силуэтами плыли вагоны, платформы, тяжело содрогающиеся цистерны…

Сколько Гном видел железных дорог внутри города, при них всегда были полосы отчуждения чуть не в километр шириной, заросшие деревьями и кустами. Там стояли разрушенные здания и ангары, а на заброшенных рельсах ржавели пустые вагоны, давно освоенные бомжами…

Решение созрело мгновенно.

– Тормози, сука!.. – скомандовал Гном. Но водитель опять не послушался, лишь с ненавистью покосился через плечо и ещё поддал газу. Автобус на полном ходу миновал тропинку к спасению и мощно ринулся дальше. На подъём, мимо петель транспортной развязки, мимо тысячеквартирного дома…

– Тормози!!! – сатанея, заорал Гном. На самом деле в этом не было уже никакого смысла – лучше уж высмотреть удобное местечко где-нибудь впереди и попытаться тормознуть там, – но ощущение собственного бессилия достигло критической точки, и Гном рукоятью пистолета стал лупить водителя по голове.

Тот взвыл от боли и инстинктивно дал по тормозам, пытаясь заслониться от ударов, руль повело вправо… улицу в этом месте сплошь покрывал подтаявший лёд, и автобус понесло. Как раз то, что доктор прописал на скорости под сто километров и при массе в пятнадцать тонн! Гаишники мигом отстали, легковые машины брызнули во все стороны из-под колёс… а вот стотридцатый «ЗИЛ»-бензовоз не успел. Где ему, залитому под завязку, на скользкой дороге, да ещё с цистерной-прицепом! Раздался отвратительный скрежет, машины соприкоснулись, и «стотридцатый» пошёл юзом. Он скользил и скользил, как обмылок по мокрому полу… пока не поймал прицепом бетонный столб освещения. И слава Богу, что фонари были уже выключены, – трёхмиллиметровая сталь разорвалась как бумага, наружу волной хлынуло что-то прозрачное, и в воздухе густо запахло бензином. Автобус, спроектированный на максимальную безопасность для пассажиров, отделался легче. Его лишь отбросило от бензовоза, и раздавленное лобовое стекло прозрачным лепестком вывалилось наружу, а дизель заглох.

Под колёсами обеих машин быстро растекалась грандиозная лужа.

– Едрёна мать, – шофёр бензовоза выдернул ключ зажигания и со всех ног кинулся прочь. Кое-где в отдалении уже начал кучковаться любопытный народ: как же, не каждый день такое увидишь!.. И со всех сторон, сзади и спереди, вовсю завывали сирены и мигали милицейские маячки…

Приехали, блин!..

Ко всему прочему, место было открытое – справа сквер и дома вдалеке, слева забор подстанции и кусты, но тоже слишком далеко, через две широченные полосы, не слиняешь. Для бегства гораздо лучше подошла бы плотная застройка со всякими там проходными дворами и сквозными парадными. То есть надо было трогаться. И побыстрей.

– Эй, вперёд, – Гном потряс водителя за плечо и внезапно принялся яростно материться. Несколько ударов пистолетной рукоятью всё-таки достигли цели и сделали своё дело – водитель обмяк в кресле, уронив окровавленную голову на руль. Он вроде дышал, но было полностью очевидно, что в обозримое время никуда он автобус не поведёт.

Утром Плещеев явился на службу, пребывая в состоянии этакого трагического просветления. Накануне, обсуждая с коллегами убиение Гнедина и его возможные версии, он с удивившей его самого отстранённостью пытался из чистого интереса просчитывать, как долго ему удалось бы утаивать истину. Даже если бы он того захотел. Катя (которую обещали завтра выпустить из больницы) наверняка уже догадалась. Никита и Даша оставались у Ассаргадона, и никакой «подписки о неразглашении» никто с них не брал. И если бы ещё раз, Сергей Петрович сделал бы всё то же самое. Поехал бы в Разлив вместе со Скунсом, а потом «сдал» киллеру Гнедина. То есть жалеть было не о чем.

Он вяло подумал, что два мини-диска, расшифровка и оригинал, могли послужить ему своего рода страховкой… Могли… Но не послужат…

Секретарша Наташа при его появлении убрала в стол фотографию: её брат Коля на койке – и при нём молодой врач, смахивающий на восточного принца.

– Наташечка, – сказал ей Плещеев, – будьте так добры, пригласите ко мне Осафа Александровича, Марину Викторовну и Александра Ивановича. Совещание в узком кругу…

– Сергей Петрович, – подняла голову Наташа, – Александра Ивановича ещё нет, вы сами его вчера до двенадцати отпустили.

– Правда?.. – удивился Плещеев и вспомнил, что да, вроде бы действительно отпустил. – Ну… зовите тогда остальных, а Саша, как появится, пускай сразу подходит…

– Хорошо, Сергей Петрович. – Наташа сделала себе какую-то пометку и включила систему оповещения, вызывая Пиновскую и Дубинина к нему в кабинет. Плещеев прошёл внутрь, сел за стол и подумал, что скорее всего сделал это в последний раз. Снял очки, потёр руками лицо… Жизнь уже побрасывала ему всякие разные штуки.

Три год назад он был тяжело ранен и едва не ослеп, а Людмила потеряла их будущего ребёнка – и с ним все надежды на материнство. Потом он поправился и дошёл с ней до грани развода. И не переступил эту грань только, кажется, потому, что именно тогда его со страшным треском вышибли из прокуратуры, и Люда не посчитала возможным «бросить» его в подобный момент… А вот теперь, когда их отношения стали стремительно приближаться к тем, что были в первый год после женитьбы…

– К нам едет ревизор!.. – Марина Викторовна Пиновская чопорно опустилась на краешек стула.

– В старом «Крокодиле» была, помню, дивная на эту тему картинка… – Осаф Александрович закрыл дверь и включил систему против подслушивания. – Со сцены звучит сия бессмертная фраза, и в первом ряду, роняя деловой портфель и хватаясь за сердце, сползает с кресла человек…

– Если нас вздумали «на Гнедина» бросить, я таки сползу, – желчно пообещала Пиновская. И посмотрела на ковёр рядом со стулом – достаточно ли мягкий.

– Мариночка, радость моя, когда наконец наш любимый начальник им объяснит, что мы не сыскное бюро? Нас, помнится, не с этими целями организовывали. Лично я, Сергей Петрович, вполне официально заявляю: на данную тему я буду работать ме-е-е-едлен-но…

Марина Викторовна хотела категорически присоединиться, но посмотрела на безразличную плещеевскую физиономию и сделала верные выводы.