Агасфер. Том 3 - Эжен Сю

Роден не спускал пристального взгляда с отца д'Эгриньи.

— Мне кажется, ваше преподобие, подобные предположения совершенно излишни… — стараясь сдержать волнение, отвечал д'Эгриньи.

— Как ваш начальник, — строго прервал его Роден, — я имею право требовать от вас ответа: как бы вы поступили, если бы маршал Симон поднял на вас руку?

— Милостивый государь!..

— Здесь нет милостивых государей!.. Здесь духовные отцы! — грубо крикнул Роден.

Отец д'Эгриньи опустил голову, едва сдерживая гнев.

— Я вас спрашиваю: как бы вы поступили, если бы маршал Симон вас ударил? Кажется, ясно?

— Довольно… прошу вас… довольно! — сказал отец д'Эгриньи.

— Или, если вам это больше нравится, он дал бы вам пощечину, да еще и не одну, а две? — с упрямым хладнокровием допрашивал Роден.

Д'Эгриньи, помертвевший от гнева, судорожно сжимая руки, стиснув зубы, казалось, готов был помешаться при одной мысли о таком оскорблении. А Роден, несомненно не зря задавший этот вопрос, — приподняв вялые веки, казалось, с величайшим вниманием наблюдал многозначительные перемены в выражении взволнованного лица бывшего полковника.

Ханжа, все более и более подпадавшая под очарование Родена, видя, в какое затруднительное и фальшивое положение поставлен д'Эгриньи, еще сильнее восхищалась экс-социусом. Наконец д'Эгриньи, вернув себе по возможности хладнокровие, ответил Родену с принужденным спокойствием:

— Если бы мне пришлось перенести такое оскорбление, я просил бы небо даровать мне покорность и смирение.

— И, конечно, небо исполнило бы ваше желание, — холодно отвечал Роден, довольный испытанием. — Вы теперь предупреждены, — прибавил он с злой улыбкой. — И мало вероятно, чтобы маршал мог вернуться для испытания вашего смирения… Но если бы это и случилось, — и Роден снова пристально и проницательно взглянул на аббата, — то вы сумеете, надеюсь, показать этому грубому рубаке, несмотря на его насилие, как много смирения и покорности в истинно христианской душе.

Два скромных удара в дверь прервали этот разговор. В комнату вошел слуга и подал княгине на подносе большой запечатанный пакет. Госпожа де Сен-Дизье взглядом попросила разрешения прочесть письмо, пробежала его, и жестокое удовлетворение разлилось по ее лицу:

— Надежда есть! Прошение вполне законно, и запрет может быть наложен когда угодно. Последствия могут быть самые желательные для нас. Словом, не сегодня-завтра моя племянница будет обречена на полную нищету… При ее-то расточительности! Какой переворот во всей ее жизни!

— Может быть, тогда можно будет как-нибудь справиться с этим неукротимым характером, — задумчиво произнес Роден. — До сих пор ничто не удавалось. Поверишь, что счастье делает людей неуязвимыми… — пробормотал иезуит, грызя свои плоские черные ногти.

— Но для получения желаемого результата надо довести мою гордую племянницу до сильнейшего раздражения, — сказала княгиня. — Для этого мне необходимо с ней повидаться…

— Мадемуазель де Кардовилль откажется от свидания с вами, — заметил д'Эгриньи.

— Быть может! — сказала княгиня, — ведь она так счастлива; ее дерзость теперь, вероятно, переходит всякие границы… о да! Я ее знаю!.. А впрочем, я напишу ей в таких выражениях, что она приедет…

— Вы думаете? — с сомнением спросил Роден.

— Не сомневайтесь, отец мой! Она приедет… Я знаю, чем задеть ее гордость! И тогда можно надеяться на успех!

— Так надо действовать, не теряя времени, — сказал Роден. — Минута наступает… их ненависть и подозрения возбуждены… надо действовать скорее…

— Что касается ненависти, — возразила княгиня, — то мадемуазель де Кардовилль уже знает, чем закончился процесс, который она возбудила по поводу того, что она называет помещением ее в дом сумасшедших и заточением девиц Симон в монастырь. Слава Богу, у нас везде есть друзья; я уверена, что дело будет замято, несмотря на особое усердие некоторых судейских… Эти лица, конечно, будут замечены… и очень даже…

— Отъезд маршала развязывает нам руки… — продолжал Роден. — Надо немедленно воздействовать на его дочерей.

— Каким образом? — спросила княгиня.

— Надо сперва с ними повидаться, поговорить, изучить… а затем и поступать, смотря по обстоятельствам…

— Но солдат ни на секунду их не оставляет! — сказал д'Эгриньи.

— Значит, — возразил Роден, — надо говорить с ними при солдате, завербовать также и его.

— Его? Это безумная надежда! — воскликнул д'Эгриньи. — Вы не знаете его военной честности, вы этого человека не знаете!

— Я-то его не знаю! — сказал Роден, пожимая плечами. — А разве мадемуазель де Кардовилль не рекомендовала меня ему, как своего освободителя, когда я донес на вас, как на автора всей интриги? Разве не я отдал ему его потешную имперскую реликвию… крест Почетного Легиона? Разве не я привел из монастыря этих девочек прямо в объятия их отца?

— Да! — возразила княгиня. — Но с тех пор моя проклятая племянница все узнала и разоблачила… Ведь она сама сказала вам это, отец мой…

— Что она видит во мне самого смертельного врага… это так, но сказала ли она об этом маршалу? Назвала ли мое имя? Сообщил ли об этом маршал солдату? Все это могло быть, но наверное мы этого не знаем… Во всяком случае, надо попытаться: если солдат обойдется со мной, как с открытым врагом — тогда увидим… Вот почему необходимо сначала явиться в качестве друга.

— Когда же? — спросила ханжа.

— Завтра утром, — отвечал иезуит.

— Боже! Отец мой! — со страхом воскликнула княгиня. — А если солдат видит в вас врага? Остерегитесь.

— Я всегда настороже, сударыня. Справлялся я с врагами и почище его… даже с холерой справился… — показывая свои черные зубы, отвечал Роден.

— Но… если он видит в вас врага… то он не допустит вас к дочерям маршала, — заметил д'Эгриньи.

— Не знаю, как все устроится, но это выйдет, потому что я хочу пройти к ним и пройду.

— Не попытаться ли сперва мне? — сказала княгиня. — Эти девочки меня никогда не видали. Если я не назовусь, может быть, я смогу проникнуть к ним.

— Это лишнее: я сам должен их видеть и говорить с ними, чтобы решить, как действовать… Потом… когда я составлю план, ваша помощь мне, может быть, будет очень полезна… Во всяком случае, будьте завтра утром готовы ехать со мной.

— Куда, отец мой?

— К маршалу Симону!

— К нему?

— Не совсем к нему. Вы поедете в своей карете, я же в наемном экипаже; я попытаюсь пробраться к девушкам, а тем временем вы в нескольких шагах от дома маршала дожидайтесь меня; если я проведу дело успешно, мне нужна будет ваша помощь, и я подойду к вашей карете; вы получите инструкции, и никому в голову не придет, что мы сговорились с вами.