Дневник (1918-1919) - Евгений Харлампиевич Чикаленко

Мельница стоит разбитая пушками: в ней был, — говорит казак, — у коммунистов дозор…

Долго мы ехали. Собственно, ехать не все время приходилось. Иногда песчаные дороги заставляли слезать с воза и идти по кромке, где трава растет. И лошадям легче, и тело не так немеет, когда сам медленно идешь, и тебя не обдает тем песком и пылью, которая поднимается за колесами, которые режут, как плуг, сухую, сыпучую землю дороги… Проходим так не одно село, и везде то же самое. Интересуются проезжающими и все с одними вопросами. Аж надоели они…

Заколоченные окна в еврейских домах, опустошенные усадьбы, в которых хозяйничают, как воробьи в просе, сельские дети. Возле местечка Рожнова разлеглась на версту вдоль дороги, по обе стороны, еврейская колония. Так же, как в местечке — заброшенные дома с заколоченными окнами и дверями. Никого не видно во дворах, все хозяйственные постройки обшарпанные, разрушенные, хотя, очевидно, не погромом, а временем, то есть естественным. закономерным ходом вещей, которому не очень усердно, наверное, сопротивлялись владельцы…

В одной усадьбе видел старых-престарых еврейку и еврея: не захотели бежать с насиженного места. Или, может, не смогли. Буря прошла, не задев их. И вот сидят они на завалинке против солнца, одни на всю колонию, да и на всю околицу, представители своего народа.

Не помню уже, в каком именно селе или местечке, перед самым Брусиловом, на краю его, точно так же протянулись по обеим сторонам улицы еврейские дома. Еще издалека видно было, как из какого-то места среди них простирались до неба наклонные столбы дыма. Кто-то огнем прикрыл свое преступление. Когда мы проезжали возле пожарища, то видели, как посреди него толклась детвора, собирая обгоревшие вещи и унося их в разных направлениях. Старики стояли поодаль и равнодушно смотрели на работу молодого поколения… Интересная их психология! Сами не разбирают из заброшенных домов имущество, враждебно, скорее с презрением относятся к тем, кто, забыв стыд, идет и «выпускает перья с еврейских бебехов», как говорил казак нам в Макарове, но и на молодых никто не влияет и совершенно безразлично смотрит на те первые практические шаги в штудировании ими права собственности и национального вопроса. Посмотрим, какая будет «жатва» от всего этого, что теперь засевается!

В Брусилове стоял отряд атамана Мордалевича{443}. Въехав в местечко, увидели мы на улице возле одного дома две фигуры. Еще совсем молодой парень, в синем казачьем кафтане, в меховой шапке с красным верхом «мешочком», очень длинным, с ружьем в руках, с огромной саблей на боку, заигрывал с какой-то девушкой — его заметно разбирал выпитый самогон, и ноги ему не служили. Если бы не товарищ, тоже не очень твердый на ногах, то, наверное, он совсем лежал бы. Товарищ его, не военный, парень тоже не старшего возраста, все время поддерживал его и ободрял словами. Увидев нас, казак решительно бросился в нашу сторону, желая в глазах крестьян-зрителей поднять свой авторитет власти. Кто знает, чем бы закончилась его отважная экскурсия к нашему возу, если бы он был чуть дальше от него. Но он успел вовремя обеими руками ухватиться за облучок и крикливым голосом начал допытываться у нас, что мы за люди, откуда едем и случайно не евреи ли мы! Наш провожатый, сидевший на переднем возу, дал ему надлежащий отпор, и мы поехали дальше в центр местечка.

На улицах было очень людно. Сегодня должны были выезжать из села повстанцы, и все село вышло их провожать. Отношение было, видимо, не очень плохое, хотя, конечно, всякий постой войска в селе неизбежно вызывает обиды, жалобы и злость. Не зная, что дальше нас в пути ждет, мы обратились к власти, чтобы уже по ходу переговоров решить, что нам делать дальше. Здесь стоял штаб большого отряда с каким-то атаманом во главе. И вот к самому атаману на аудиенцию старались мы пробраться. Перед тем мы по совету кого-то из местной сельской власти заехали в один двор, немного принарядились и в довольно приличном виде пошли к дому, где находился «штаб».

Было уже совсем темно, когда мы пришли туда. Было нас трое. Много народа на улице, а еще больше — во дворе довольно большой усадьбы какого или зажиточного крестьянина или мелкого помещика. Во многих местах двора горят огни, возле них — группы вооруженных людей.

Стоят возы, некоторые с пулеметами, походные кухни, и все, как в любой воинской части. Пройдя двор наискосок, вошли мы в небольшой садик, который был перед крыльцом дома, и попросили казака, стоявшего там, доложить атаману, что проезжие люди хотят его видеть. В эту минуту вышел из дома и сам атаман, окруженный группой старшин. Было все готово к выезду, потому что в это время прозвучало три выстрела, и вся толпа, которая была во дворе, зашевелилась, загомонила, и на этот клич начали выезжать со двора на улицу и возы, и кухни, и люди. Среди этого шума трудно было говорить о чем-то, и мы по приглашению атамана вошли в комнату, где еще не все было сложено для отъезда, и на столе еще стояли стаканы и чайники то ли с кофе, то ли с чаем.

Очень интересную группу людей представлял собой штаб атамана, и сам он был очень интересный! Высокого роста, в каком-то темно-синем кафтане, в черной мантии, внакидку надетой, в огромной шапке из меха косули — он казался настоящим реликтом какого-то XVII века, когда стоял перед нами на крыльце дома. А теперь, сидя в комнате на стуле, опершись руками на стол и ласково глядя на нас серыми глазами, с кудрявыми длинными волосами, спускавшимися ему на лоб, он производил впечатление хорошего парня-студента или даже гимназиста старшего класса, который на мир еще смотрит как на что-то ясное, хорошее, который ко всему идет с душой, без всякой спрятанной мысли. Видно было по всему, что не все уходят из местечка, что приказу, согласно которому надо было отряду отходить на северо-запад, в Житомир, очевидно, не все повиновались. Видно, в эту минуту происходила в этой группе ликвидация предыдущей деятельности и начало новой.

Борьба с коммунистами закончилась, а к новой борьбе с Доброармией, которая неожиданно для большинства начиналась, не все вчерашние друзья относились единодушно. Кое-кто бросал отряд и уходил домой. Бросал отряд, между прочим, и один какой-то энергичного вида молодой