Один день ясного неба - Леони Росс

Он не мог пойти к Анис в таком виде, от него на милю несло ромом.

— Завьер? — В дверях кухни стояла Му, вытирая руки о фартук. — Ты в норме?

Сандер принялся энергично жестикулировать.

— Он в порядке, сестренка, в полном порядке. Ну, выпил стаканчик-другой, сама понимаешь. Пару стаканчиков.

Ничего смешнее, чем каменное лицо Му, Завьер в жизни не видывал. Она нагнулась и дала ему возможность опереться на ее плечо, Сандер схватил его с другой стороны. Вместе они кое-как приволокли его в зал ресторана и усадили там на стул, и Завьер стал изучать расплывавшийся перед его глазами потолок.

— Он пьян, — пробормотала Му. — Сандер, я тебя убью!

Завьер замахал руками в попытке ее успокоить, но она лишь метнула на него свирепый взгляд.

— Мисс Найя строго-настрого запретила тебе пить, — зашипела она. — Ради твоей матери.

Завьер поднял грозный палец.

— Ну, мисс Найи здесь нет.

— Радетель!

— Ее здесь нет, разве не так?

— Верно.

Сандер сел рядом с Завьером, умоляюще глядя на него. Завьер выпрямился на стуле. Он постарался выглядеть как можно выше, но слова застряли у него во рту, как будто зацепились за зубы мудрости.

— Му! — Он вонзил палец в тыльную сторону ладони. — Прошу тебя, дай мне холодной воды, сделай отвар адами, покрепче, послаще… погорячее… и льда!

Он знал, как ухаживать за растениями в саду и как побыстрее протрезветь: это были бабушкины хитрости, которые мать передала ему по наследству. Еще она научила его, как перед сном по-быстрому выблевывать алкоголь, зайдя за угол дома, но сейчас ему не хотелось так делать.

Му испепеляла обоих взглядом.

— Сандеру пора идти домой к жене.

— Но, мисс Му, — заломил тот руки. — У нас тут мужской разговор.

— Ты с ума сошел? Какой еще мужской разговор? В жизни не слышала, чтобы мужик жаловался и канючил из-за такой глупости! Весь день я слышу это словоблудие из-за песенки. Оскорбления в адрес женщин, которые осмелились сказать, что в койке все не сводится только к пенису! Завьер, ты хоть раз слышал эту дурацкую песню?

— Один раз. — У него разболелась голова. — Я надеялся, что все утихнет, и старался сохранять достоинство.

Му сверкнула глазами на Сандера.

— Вот видишь? Если твой петушок уже не может поднять голову, то мои соболезнования, сэр, но тогда сиди дома и не носись с этим по всему острову. А сейчас радетеля ждет другой посетитель.

Завьер вцепился пальцами в стул.

— Боги мои! Кто там еще?

— Сам увидишь! — Му схватила Сандера за руку. — А ты иди за мной!

Завьер наслаждался тишиной. Втянул ноздрями знакомые запахи ресторанного зала: цитрус и свечи с ароматом жимолости. Стихотворное древо, проросшее сквозь стеклянную крышу. Он почесал между бровями, алкоголь бурчал в желудке. Надо протрезветь! Прими холодный душ, смой дневные ощущения. Потом Анис. Он все еще хотел ее увидеть. Ее муж рассердится, если он заявится к ней слишком поздно. Но дело не терпело отлагательств. Так должен завершиться этот длинный день. И никаких мотыльков! Пусть лучше в ушах звенит ее смех.

Му вернулась из кухни и с грохотом поставила принесенный ею поднос. Она обошла зал, распахивая все окна. Воздух так ворвался в помещение, что он задохнулся. Здесь, на вершине утеса, всегда было прохладно. На подносе стоял небольшой чайник, от которого поднимался пар, большое ведро колотого льда, тряпица из муслина и кувшин воды. Она налила отвара и, прежде чем передать ему чашку, сильно подула. Он отпил. Ощутив горечь, фыркнул. Потом окунул лицо в ледяную воду, схватил муслиновую тряпицу и обтерся.

— Му!

— Да, радетель!

— Можешь привести сюда завтра своих детей?

— Да, а зачем?

Она долго изучающе смотрела на него. Жестом предложила еще отвара. Он повиновался. Опустил лицо в ведро с водой, обтерся тканью.

— Мы их накормим козой.

— Их? Накормим?

— Да! — И стукнул ребром ладони по столу. Голова хоть немного прояснилась? — И у Айо есть женщина, ты знаешь. Пусть она тоже придет.

Она покачала головой:

— Что же ты с собой сделал?

Он пожал плечами:

— Который час?

— Скоро девять.

— Иди-ка ты домой. Уже поздно.

— Я никуда не уйду, пока ты не протрезвеешь.

— Ладно. — Тишина. Окунул лицо в воду, отпил отвара. — Му!

Она подавила смешок.

— Да?

— Я сделал это, ты знаешь.

— Что это?

— Я дал им еду, которую они хотели. Дочка Интиасара и остальные. Не знаю, зачем она им. Ты же знаешь, я так никогда не поступаю. Люди думают, что я читаю их мысли, но я не умею. Но им это нужно. То, что я им дал.

В голове стало проясняться. Чуть-чуть. Ему показалось, что ее голос смягчился.

— Это хорошо. Значит, мы не будем готовить?

— Ну, для твоих детей будем. И для Чсе. Завтра.

Она неловко потрепала его по плечу:

— Тебе лучше?

— Немного.

— Помнишь, тебя тут хотят видеть? Он долго ждет.

— Похоже, дождь собирается.

— Да. Радетель.

Он застонал:

— Я не могу, мне нужно еще кое-куда сходить.

Она схватила его за руку.

— Это вряд ли.

* * *

Зебедайя Реми вошел в «Стихотворное древо» так, словно не раз в нем бывал; может, и бывал. Это был низкорослый толстый мужчина с обмякшим телом. Завьер помнил это лицо: он присутствовал на погребении Найи в прибое. Когда ему, казалось, нечего было делать или говорить, он глядел на незнакомца, стоявшего чуть поодаль от их группы и безутешно рыдавшего. Он понял, кто это: мужчина оплакивал свою любовь.

Возможно, его сюда привела Найя. Возможно, они сидели тут за столом, держались за руки и целовались, покуда он ходил на рынок. Возможно, Найя этого заслуживала.

А возможно, он сам этого заслуживал.

Зебедайя говорил размеренно, не извиняясь и не набрасываясь. Он сказал, что благодарен за гостеприимство, с учетом обстоятельств. Он был уверен, что Завьер не хотел его видеть, и, по правде говоря, это взаимно. По его словам, он весь день провел у себя в мастерской, работая над большим фабричным заказом на игрушки из дутого стекла: ему надо было вставлять в черные бусины крошечные желтые бисеринки, потом выдувать белые бусинки в форме сердечек и крошечный красный гибискус, для чего он выдувал стеклянные капли из полой стальной трубки, потом раскачивал и крутил эти капли; а еще отливал из раскаленного вязкого стекла множество волчков и глазки для кукол. Обычно он трудился без отдыха с утра до вечера, без помощника или ученика. Потому что когда он