Один день ясного неба - Леони Росс

Анис наблюдала, как Ха перешептывалась с членами жюри, Гарсон ухмылялся, его руки почти касались ее тела, но молодая ведущая шоу делала вид, что не замечает. Губернатор, уже более расслабленный и внимательный, почтительно слушал Дез’ре. Она-то сразу могла распознать сладкоречивого плута, столкнувшись с ним лицом к лицу, подумала Анис.

Женщины сменяли друг друга на сцене быстро, очень быстро. Анис закрыла глаза, чтобы лучше слышать реплики зрителей.

Вот что я вижу, говорили женщины в толпе, вот что я думаю, чувствую, знаю, понимаю, хочу. Чего я боюсь. Что я узнала. Я свидетель. А я тетушка. Я ребенок. Вот моя грудь, вот мои ступни, моя промежность. Анис вспомнила, что требуется от королевы красоты: открыть глаза и видеть окружающих ее женщин, увидеть объятия и подмигиванья, и м-м-м… празднество, хмыканье и кивки, присоединиться к всеобщему ликованию.

И иногда женщина, что смотрит на тебя, трогает себя, свои плечи, свои груди, она танцует, кладет ладонь на свое бедро, проводит спереди по тазовым костям и похлопывает себя по вагине.

Ощущая себя частью чего-то большего.

Они смотрят, как Ха слегка касается плеч конкурсанток, легким шлепком снимая неудачниц с дальнейших этапов — и если те сомневаются, повторяет шлепок; превосходная идея пронзить грудину, чуть менее пышное платье в складках приподнимается, распахивается — и королевы красоты с сожалением соскальзывают со сцены, выбывая из дальнейшей борьбы.

Ха задержалась около рыжей. Анис в волнении закусила губу. Во внешности этой женщины в мужском костюме, в ее сжатых кулаках и блестящих волосах было что-то необычное. Чернокожая, словно в насмешку, как будто сейчас настала пора торжества именно для такой женщины. Ее звали Шейн, и она была старше других. Явная кандидатка на отсев.

Ха отошла от Шейн, и Анис с облегчением выдохнула.

Члены жюри всплывали на исполинском экране, они изучали швы на платьях, отделку, обшивку на подолах, качество глажки и внимательно слушали. Даже Интиасар, как показалось Анис, слушал так, словно внимал храмовому пению ведуний. И зрители слушали, кривились, благочестиво указывали на небо, хлопали в ладоши, топали ногами и обнимали друг друга за плечи. Смутьян все еще стоял, прислонившись к стене, и почесывал подбородок. На нем была синяя спецовка. Анис увидела, как он приложил ладонь к уху, когда Дез’ре нагнулась к Гарсону и что-то зашептала. Смутьян осклабился.

— Что?

— Дез’ре только что сказала Гарсону, что, если он сейчас же не отодвинет свои грязные ручонки на полметра, она сломает ему все пальцы и притворится, что в ней забурлила кровь богов и на мгновение заставила ее обезуметь.

Анис позволила смутьяну подойти поближе.

— Какая красотка! — сказал он.

— О да, они очень красивые!

Отсеяли еще двух финалисток. Она уже осипла от крика. И кто мог выбрать из оставшихся лучшую?

— Сусмалис, Бетти и Шейн, — объявил смутьян. — Но я имел в виду тебя!

— Тихо! — шикнула на него Анис.

Сусмалис запнулась. У нее были маленькие яркие глазки и длинные ресницы. Беспощадный экран показал бусинки пота у нее на висках, тонкие волоски на верхней губе, незаметные с такого расстояния. Ужасно!

Сусмалис сгорбилась. На ней было сшитое на Дукуйайе платье из плотной мягкой ткани с разрезами по бокам — чтобы показать мускулистые ноги. Платье мешало ей ходить.

— Не знаю, — повторила она. — Погодите, а?

— Сусмалис, ты… отсеяна! — вскрикнула Ха.

Остались две. Они стояли посреди сцены, потели и улыбались друг другу. Высокая крупная Бетти, затянутая с головы до пят в алый блестящий шелк, делала последнее заявление. Она крутилась из стороны в сторону, чтобы все видели, что ее платье сзади едва прикрывает копчик, и демонстрировала охряную кожу и тело — мускулы и жирок в нужных местах.

— А-а-а-а-ах, — вздохнула толпа.

— Хороша-а-а! — хрипло проорала восторженная женщина рядом с Анис. — Покажи им все свои прелести! Свои мякушки и вкусняшки! Покажи класс, не стесняйся!

Шейн дошла до края сцены и резко распахнула свой лаймовый пиджак, под которым оказался белый-белый корсет, стягивавший ее тело и тонкую талию. Костяные пуговицы брызнули на пол.

— Вау-у-у-у-у! Тело как вареный дамплинг! Вареный дамплинг с кукурузной начинкой! О-о-о-о-о-о-о-о!

Анис подумала, что и сама бы выглядела обалденно в таком корсете.

Стоявшая позади Шейн Дез’ре захлопала в ладоши и засвистела. Смутьян восхищенно заухал.

И теперь жюри осталось уйти за кулисы, там посовещаться, вернуться обратно и огласить свое решение.

Кто-то сильно расстроится. Так всегда бывало.

* * *

Пока толпа ждала объявления имени победительницы, Анис купила на лотке желтое платье с цветочным рисунком, а потом еще пригоршню пурпурных и желтых украшений и стильную шелковую шляпку персикового цвета. Сразу надела обновку. Шляпка была мягкая и страшно ей понравилась.

Рядом захныкала уставшая девчушка. Мать ее шлепнула. Девчушка тут же разрыдалась.

— Боги мои, подруга, успокойся! — возмутилась Анис. — Чего она хочет?

Женщина показала на клетки с колибри, которых продавал торговец с бакенбардами.

— Она хочет такую птичку! — И женщина, глядя на торговца, закатила глаза. — Отпусти ты этих несчастных птиц. Как ты можешь торговать птицами, которых везде полным-полно, да еще бесплатно!

Все трое стали осуждающе смотреть на торговца птицами.

Он пожал плечами:

— А ведь и правда.

И раскрыл клетки. Это был, что ни говори, убедительный аргумент, и женщина его высказала.

Колибри вырвались на свободу, отшлепанная девчушка улыбнулась сквозь слезы, и все в Гранд-театре почувствовали сладковатый, даже приторный запах, но никто ничего не сказал по этому поводу.

Но потом все уверяли, что это они первые его заметили.

30

Романза направился в обход по пляжу Притти-тауна к «Стихотворному древу», рысью устремившись наперерез толпе перед Гранд-театром. Утренняя пыль покрыла его штаны до колена. Его ноздри щекотали аппетитные запахи. Жареный лук, креветки и шкварчащий жир. Маринованная в карри козлятина и подгоревшая луковая паста. Радостные люди с сальными руками.

Любимые блюда напоследок.

Перед тем, как уплыть с Мертвых островов, он обернулся и бросил взгляд через плоскую равнину. Сотни неприкаянных двигались в сумерках к югу, как ровный голубой поток, держа коробки с игрушками под мышками, на плечах и на головах или толкая перед собой. Он представлял себе спину и пальцы Пайлара, щипавшие его, как будто он был гитарой или щеткой. У него ломило грудь. Пайлар был неправ — как и его отец.

Оказавшись в гуще толпы, Романза припустил, бубня «Прости, сестрица» и «Извините» и тихо покашливая.

Когда он вышел передать сообщение от отца, у дяди Лео был сердитый вид. Он наблюдал за их беседой через окно и