Хэлло, дорогая (СИ) - Снежинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она старалась об этом не думать.
За кофе и утренней кашей Конни включила крохотный телевизор на кухне. Её интересовали новостные сводки. Весь этот Хэллоуин она сидела дома перед экраном, как на иголках, боясь услышать что угодно о Мистере Буги — вдруг он снова объявился? — но всё было тихо. Успокоившись только через пару недель, Конни, тем не менее, никогда не могла сказать, что теперь ей жилось легче. Всё стало ещё более непонятным и запутанным. Она больше не знала, как относиться к отцу, но чувствовала, что не может бросить его — после смерти Джо он окончательно раскис, и, когда Конни завела разговор о том, что хотела бы переехать в университетский кампус, оказался категорически против. Она всё понимала: он не хотел оставаться один. Подумав, Конни признала, что она тоже не могла остаться в одиночестве. Ей не хотелось заводить друзей, она не искала новых знакомых. Единственный человек, с которым она хотела бы просыпаться каждое утро, остался в Нью-Джерси, но поехать к нему Конни не могла. Она знала: только дай намёк на то, что Хэл причастен к этой истории — и правда так или иначе выползет наружу.
Тем утром всё было, как всегда, спокойно и привычно. По новостям передали информацию о заморозках, далеко не последних в этом году, и о том, что цены на бензин значительно выросли по сравнению с прошлым январём. После краткой криминальной сводки, ведущие перешли на обсуждение политики, и Конни выключила телевизор, доев свой завтрак под книгу. Она читала историю о приключениях, но, чем больше страниц глотала, тем больше думала совершенно о другом.
«Это было нечто грозное и стремительное, как внезапно разбившийся сосуд гнева. Казалось, все взрывалось вокруг судна, потрясая его до основания, заливая волнами, словно на воздух взлетела гигантская дамба. В одну секунду люди потеряли друг друга. Такова разъединяющая сила ветра: он изолирует человека. Землетрясение, оползень, лавина настигают человека случайно — как бы бесстрастно. А яростный шторм атакует его, как личного врага, старается скрутить его члены, обрушивается на его мозг, хочет вырвать у него душу».
Конни отложила книгу, тихо вздохнув; затем помыла за собой тарелку, кружку и ложку и поднялась наверх, где рисовала до полудня. За работой ей удавалось отвлечься от любых мыслей, хороших и плохих. Прежде она любила делать это под музыку, теперь — в абсолютной тишине. За окном шёл редкий снежок и простиралось бескрайнее белое поле, по которому лентой ползла серая заасфальтированная дорога. Седые от снега и инея деревья были недвижимы в безветрии и безмолвии миннесотских просторов. И второй такой же серой полосой казалась заледеневшая река, которая прекратила свой бурный ход, пока весна и солнце не разобьют сверкающие льдины и не обнажат чёрную воду.
В дверь позвонили.
Конни делала беглый бытовой эскиз с керамикой, которую полюбила собирать в последнее время, и отвлеклась, подняв голову от красок. Кто это мог быть? Она вытерла руки полотенцем, которое держала рядом в уголке, отведённом под мастерскую, и, шлёпая тапками из овчины по ступенькам, сбежала вниз, заметив большую служебную машину за окном.
Несколько встревожившись, Конни пригляделась и сразу успокоилась. Всё в порядке, это служба доставки. Отодвинув замок и сняв петлю, она открыла дверь и посмотрела на курьера, который в здешних краях был их частым гостем: они с отцом заказывали много посылок, не желая ездить за ними по магазинам. Он был одет в обычный серый комбинезон и дутый жилет, под которым оказался повязан синий шарф. Он опустил голову, покрытую бейсболкой, и ковырялся в своих записях на планшете со скреплёнными скобой бумагами. Сбоку была прикреплена ручка. Конни встала на пороге, успев только бегло поздороваться и заметить коробку у самой двери.
Casper’s Lullaby — James HornerСтоило ей мельком посмотреть на человека перед собой, как её проняла сильная дрожь. Ей не нужно было заглядывать ему в лицо, чтобы всё понять — она могла узнать его по силуэту, росту, телосложению, позе, в которой он стоит. По одному только взгляду вскользь. Она могла узнать его из тысячи других людей, будь он даже в толпе — но теперь они стояли друг напротив друга, и вокруг была только белая пустыня.
Хэл поднял голову и взглянул из-под бейсболки на Конни.
— Привет, тыковка, — сказал он тихо.
Снег сыпал ему на плечи, мерцая, словно блёстки, под редким солнцем, едва пробивающимся между тяжёлых туч. Конни сделала глубокий вдох. Она не помнила, как сделала это — но подалась вперёд и молча упала ему в руки, обняв так крепко, что Хэл поморщился от боли глубоко в груди. Прижавшись щекой к его холодному жилету, Конни выдохнула облачко пара с губ — и расплакалась, не зная, что сказать и что сделать такого, чтобы выразить, как сильно она скучала. Как сильно она боялась всё это время.
— Давай зайдём, — сказал он.
Она отступила назад. Хэл вошёл и запер дверь, застыв на пороге и не решаясь пройти дальше. За спиной Конни были высокая и широкая лестница, и большая, светлая гостиная, и потолок над диваном украшала люстра с оленьими рогами. Это был приятный дом, хороший. Хэл окинул взглядом стены, на которых увидел картины.
— Это твои? — спросил он и странно сглотнул, отведя взгляд и не желая, чтобы Конни увидела, как блестят его глаза. Она утёрла свои, всхлипнула.
— Да.
— Ты сама их писала?
Она рассмеялась, хотя слёзы не переставали бежать по щекам:
— Да!
— Боже, тыковка, — он покачал головой и прижался спиной к двери, рассмеявшись. — Да у тебя настоящий талант.
Конни хотелось себя ущипнуть. Он здесь — и говорит с ней о её картинах. Хэл здесь! В уголках глаз защипало. Конни неуверенно спросила:
— Это же правда ты, и я не
