Чужестранец - Алексей Семенов

— Как «не сильный»?! Да, ты, Мирко Вилкович, видать, оглох! — Глаза Прастена разгорелись и увлажнились, а сам он чуть не плясать готов был от радости. — Да мы ж тут такой слышали, как раз со стороны холма с камнем этим поганым, — уши едва не разорвало! Скажи? — обратился он к Брунко, который, как рассказ дошел до Свенельда и Асмунда, а особливо до гибели последнего, завозился, заерзал и рот открыл, внимая.

— Ну да! — с готовностью откликнулся парнишка. — Ка-ак бахнуло! — Вот оно, есть, значит, и справедливость в свете, — тихо и как-то просветленно молвил Прастен. Он даже бороду теребить перестал. Растерянно-озабоченное выражение на его лице теперь разгладилось и стало даже благообразным. Взор просветлел: знал бы Прастен, чьим мечом и как свершилась эта самая справедливость!

— Вот бы и Етона со Свенельдом так! — оживился Брунко.

— Сейчас тебе, — осадил его Прастен. — Так в каждого молнией шарахать, скоро один на земле останешься. Да у Грома и иных забот хватает. Думаешь, ему только за разбойниками бегать? А кто землю от чудищ оборонять станет? Ты, что ли? Етона сперва одолей!

Брунко обиделся от такой неожиданной и резкой отповеди, шмыгнул носом, пожал плечами, но перечить старшему не стал и принял независимый вид. Мирко же прямо застыл от удивления: хорошо, что в это время Прастену не пришло в голову спросить у мякши еще что-нибудь — вряд ли бы он дождался быстрого ответа. Значит, здесь гремел гром, и было это именно в тот миг, когда седой колдун поразил разбойного воеводу, как выяснилось теперь, бывшего радославского сотника Асмунда. А может, и молния была? Да конечно была, как не быть, если гром гремел? Да ведь и колдун-то одноглазый в синей шапке — не Гром. Выходит, с могучим демоном пришлось мякше. повстречаться, который запросто молнии мечет, громом гремит, землю прожигает насквозь, что и трава не растет, невидимый мир открывает запросто, и стрелы не страшится, и силы великой. Что же ему от Мирко надобно? Но мысли об этом он решил оставить на завтра, а сейчас сказал: — Скажи-ка, Прастен, а про такую простую вещь ты не думал: а что если Етона какой проезжий порешит, в хмельной драке, к примеру, а? На тебя никто и думать не станет. Долг твой, понятно, Свенельд себе пригребет, а вот дочку твою, глядишь, воевода и помилует.

— Это ты на что ж намекаешь? — понял все Прастен. — Что ты, коли сейчас Етона побил, так и убить его запросто сможешь? Только сейчас мог, да теперь поздно. Село хоть и на сто дворов, а узнают мигом — не скроешься, не успеешь. Да и Етон по деревне без двух ражих молодцев не ходит и на брагу не падок. Нет, так не выйдет ничего, и не думай.

— А красива дочка-то? — спросил Мирко, понимая, что ответ будет утвердителен.

— Еще как красива, — вздохнул Прастен и заново взялся теребить бороду.

— Красивая, красивая! — встрял вдруг Брунко. — И добрая. Меня всегда угостит чем-нибудь и не дерется. А еще она на челне по Хойре ходить не страшится и меня с собой берет.

— Так нешто у такой славной девицы жениха не объявилось? — изумился Мирко. — Сколько ж ей весен-то? Жених бы заступой и стал.

— Годков-то четырнадцать едва сравнялось, — ответил Прастен. — Какой тут жених?

Мирко опять опешил. «Видать, этот Етон и впрямь погань немалая. Жаль, я его отпустил. Возьмет да приведет сюда остальных разбойников или, того хуже, Свенельдов отряд. Что я один противу всех поделаю? Нет, ну это ж надо! Девчонка в поневу едва вскочила, а он?!»

— Правду сказать, — продолжил Прастен, — с виду-то она на все осьмнадцать. Свенельдов ратник, Актев, молодой да ладный, к нам на двор захаживал, гостинцы дарил, даже гривну золотую преподнес. Да все равно он всерьез свататься не станет, да и такой жених — не подарок.

— А ты почем знаешь, что не станет? — возразил Мирко. — Ратный человек себе всюду хлеб добудет, а уж Етону отпор всяко даст, коли узнает, что тот у него невесту умыкнуть задумал.

— Его ж потом Свенельд с Етоном со свету сживут, — покачал головой Прастен.

— Ну, так воину проще обратно на Вольные Поля податься. Это не воевода, обратно примут.

— Может, и есть в твоих речах правда, а это все дело долгое, — заключил Прастен. — Сватовство, то да се, лады-пересуды. А срок, он близенько — два месяца осталось.

— А у схода попросить нельзя — до поры? Сход ведь точно дочь взамен не потребует, — придумал Мирко еще.

— Ходил я к старосте, — отвечал Прастен. — «Нет, — говорит, — не буду я на такое дело сход собирать. Сам занимал, сам отдавай». Он тоже побаивается всех, кто Свенельду прислуживает. Ради себя, может, и сделал бы чего. А ради меня — нет, не будет.

— Неужто в селе больше богатых мужиков нет, опричь Етона? — поинтересовался Мирко. — Есть, верно, такие, кому он тоже, как кость в горле. Или по соседям добрым пойти наскрести? Ари Латикайнен, тоже из лодочников, слышал я, человек хороший. Я к нему и направляюсь.

— Так ты Ари Латикайнена знакомец? — с новым любопытством поглядел на Мирко Прастен.

— Да нет, — смутился Мирко тем, что стал предлагать Прастену услуги человека, коего и сам ни разу не видел. — Вверх по Смолинке на острове один колдун живет, очень мудрый старик. Вот он меня и надоумил Ари здесь найти, чтобы он помог мне на корабль сесть да к Радославу спуститься. Я ведь, видишь, не один — с конями. На торг их поведу в Радославе.

— Спрашивал я и у соседей, — молвил Прастен. — Туда-сюда, три четверти коня набрать можно. Больше не выйдет. А богатые наши мне в долг не дадут — боятся: кто деньги зазря потерять, а кто и Етона страшится. А к Ари лучше и не ходи — колдун он, с нежитью речной знается, оттого и не трогает его никто, и достаток у него всегда, не то что у иных, кто на реке трудится. Он и с водяным якшается, и с омутником, и с русалками тож…

При упоминании о русалках Мирко будто кто взял отсюда, с места слияния Хойры и Смолинки, да и отнес обратно, к лесному озеру. Он уж думал, что злобные создания, с которыми он повстречался в последние дни, и кровь, через которую пришлось перейти, напрочь выжгли в нем самые сладкие воспоминания той ночи. Думалось, что никогда уже не почувствовать, будто наяву, ни ласковых рук Рииты, ни горячего тела, ни пушистых зеленых волос. Думалось, что останется только смутное чувство: да, было такое, но давно забылось. Оказалось, не пропало ничего. Все он помнил: и как стояла на берегу ветла, и даже то, сколько прозрачных зеленых шариков в бусах Рииты.

Воротясь к ночному костру, Мирко задумался: стоит ли вообще в это дело ввязываться? Врага-Етона он уже себе нажил. С конями да в одиночку, в чужом месте, где все этого Етона как огня боятся, да еще и Ари Латикайнена за черного волхва почитают — вот уж дал Реклознатец проводника — что он может сделать? Если даже он положит Етона и двух его охранников (еще неизвестно, что это за парни: вдруг они не хуже Мирко боем владеют?) — дальше что? Изловят его, как мышку, да и приколют тут же к забору, как разбойника. Девицу он, может статься, и выручит, но надолго ли? Прастен, несмотря на свое дородство и силу, казался каким-то квелым, неприкаянным, как и сам Мирко год назад, до того разговора в ночном с дядей. «А что, — подумал мякша, — может, не случись той беседы, я бы вот так и остался в Холминках сидеть, и вырос бы из меня такой вот Прастен?»