Таис Афинская - Иван Ефремов

— Они мастера приносить кровавые жертвы? — спросила Таис.

— Да. Откуда ты знаешь?

— Я знаю пророчество. Страны, где люди приносят кровавые жертвы, уподобляя своих богов хищным зверям — Эллада, Рим, Карфаген, — ждет скорая гибель, разрушение всего созданного и полное исчезновение этих народов.

— Надо рассказать об этом моим философам. Хочешь, поговори с ними в Мусее?

— Нет. У меня мало времени. Я хочу свидеться с Леонтиском.

— Он в плавании у берегов Ливии, но ещё вчера, угадав твоё желание, я послал быстроходный корабль.

— Преимущество быть царским сыном. Благодарю тебя ещё раз за то, что ты решил сделать из него простого моряка, а не наследника, наместника или другого владыку. Он похож на меня и не подходит для этой роли.

— Ты передала ему критскую кровь безраздельной любви к морю. А что ты хочешь для Иренион?

— Пусть воспитывается у Пентанассы, моей подруги из древнего рода, чьи имена высечены кипрскими письменами на памятниках острова. Я хочу сделать из неё хорошую жену. У неё есть твой здравый смысл, осторожность в делах и, кажется мне, дальновидность. Раздел империи Александра и выбор Египта до сих пор служат мне образцом твоей государственной мудрости!

— Я выбрал Египет ещё по одному соображению. Здесь я царь среди чужих мне народов и создаю новое государство по своему усмотрению, выбирая наиболее подходящих для власти людей. Во время бедствий всегда будут мне защитой те, чье благоденствие связано с моим царствованием. Не повторятся кромешная зависть, клевета, драки и соперничество сильных, но невежественных людей из древних родов, которые не позволили Элладе расцвести, как она могла бы, имея такой великий народ. Её лучшие люди всегда подвергались клевете и позору. Благодарность знати выражалась в казни, изгнании, предательстве и тюрьме. Вспомни Перикла, Фидия, Сократа, Платона, Фемистокла, Демосфена, нет им числа!.. Ещё чашу, теперь мою прощальную.

В свою очередь поднял хрустальную чашу царь Египта Птолемей Сотер и внезапно остановился.

— Мне не в чем упрекнуть тебя за все эти годы, кроме одного. Хочешь знать?

Таис заинтересованно кивнула.

— Как ты позволила продать серебряную Анадиомену, сделанную с тебя. Разве не знала ты, как я люблю тебя и красоту женщины и все, что с тобой связано?

— Я ничего не позволяла. Так распорядилась судьба. Лисипп предназначил статую Александру, но сначала царю не было времени, а вскоре он ушел. Тогда было не до скульптур тебе. Но я рада, что Анадиомена ушла в Индию. Там совсем особенное отношение к женской красоте, а при теперешнем состоянии Эллады я не уверена в целости статуи из серебра, даже если бы её поставили в храм.

— Что ж, ты права, и я отбрасываю прочь свой упрек. Кстати, Селевк, когда спасался у меня, говорил о планах похода на Индию. Я посоветовал ему отказаться и уступить свою часть Индии Чандрагупте. И он сказал, что уступит — если тот даст пятьсот слонов!

— Он милый, этот гигант и собиратель гигантов!

— Не столь уж милый, на мужской взгляд. Слоны — могучая боевая сила, подвижная, лучше фаланги и тяжёлой конницы. Селевк не зря собирает слонов для своей армии. Мы с ним друзья, но будет ли дружен и в дальнейшем его наследник со мной и моими наследниками?

Чтобы противостоять его слонам, мне придется заводить своих. Индия мне недоступна, поэтому я буду добывать слонов из Либии. И тут поистине неоценимы собранные тобою сведения о путях на юг, особенно плаваниях в Пунт. Я уже приказал снарядить корабли по Эритрейскому морю к мысу Благоуханий и дальше, откуда египтяне привозили всяких зверей. Слоны в Либии другие, чем в Индии, они с большими ушами, громадными бивнями и покатыми спинами, более дикие и труднее приручаются. Однако для сраженья они даже лучше индийских, по более злобному нраву и отваге. Разве не забавны изломы судьбы? Ты помогла Селевку добыть слонов своей статуей, а мне — того больше, узнав места, где их добывают. Ещё раз благодарю тебя.

— Наступил день! — напомнила Таис увлекшемуся царю. — Береника истерзалась, и мне тоже пора.

Птолемей с Таис совершили возлияние богам, обнялись и поцеловались как брат с сестрой. Афинянка разбудила Эрис, заспавшуюся под плеск фонтана. Они пошли пешком к своему дому, вызывая тот же восторг прохожих, как и много лет назад. Никто не смог бы дать сорокалетней Таис и тридцатипятилетней чёрной жрице больше пятидесяти на двоих.

— Если б ты знала, как легко в эксомиде! — воскликнула Таис. — И не нужно следить за своими жестами, словами, выражением лица, чтобы не смутить подданных. Теперь у меня нет подданных и ничего я никому не обязана! Я могу петь, хоть и не пела так давно, что, может, потеряла голос.

— Одна подданная у тебя есть всегда. — Эрис поклонилась на льстивый азиатский манер. Афинянка остановилась, рассматривая подругу. Эрис недоуменно подняла брови.

— Ты напомнила мне об одном важном деле. Я чуть не забыла о нем!

— Каком?

— Увидишь! Знаю, дразнить тебя недомолвками бесполезно. Я просто ещё не додумала.

Усталая после ночного бдения, Таис с наслаждением предалась неге купанья и крепкого ионийского массажа. Она проспала весь день до темноты и половину ночи просидела на террасе, обдумывая встречу с сыном. Леонтиску теперь около пятнадцати лет, близок возраст эфеба. Таис решила совместить свидание с сыном и встречу с морем. Они поедут на Фарос, туда, где Неарх показывал ей критские развалины среди кустов и песка. Там она ныряла под плеск волн и крики чаек на безлюдном берегу… И она возьмет с собой Эрис. Ещё неясно отношение подруги к морю. Было бы горько, если бы она приняла его иначе, чем сама Таис. Мало ли людей, которых море настораживает, укачивает, просто пугает…

Афинянка могла бы не беспокоиться. День этот стал для неё подлинным празднеством. Лебедино-белая лодка разрезала синие волны, мягко и ласково качавшие суденышко. Леонтиск был строен как мать, с такими же серыми глазами и медным загаром, как у Таис, уже с пушком над верхней губой, сын не сводил с неё восторженных глаз на всем пути до северного берега Фароса. Часть побережья уже обстроили тщательно притесанными камнями, уложенными на гигантских глыбах прежней критской гавани. Оставив лодку у западного причала, Таис с Леонтиском и Эрис пошли к удаленному краю набережной. Глубокая вода темнела под крутой стенкой. Невольно повторяя Александра, она вылила в море смесь вина и душистого масла и велела Леонтиску далеко зашвырнуть золотой лекитион.

— Теперь предадимся Тетис![26] — весело крикнула она. Леонтиск не смущался наготой, как и его мать, вследствие присущего древнему населению Внутреннего моря совершенства тела. Мальчик разделся и нырнул. Размеренно катящиеся валы вблизи острова дробились на мелкие, быстро- плещущие волны, сверкавшие аметистовыми зеркалами в высоком солнце.

— Мама, иди! — позвал Леонтиск, сильными рывками отплывая Дальше, где волны шли медленнее и грознее, вспучиваясь тяжёлыми громадами. Стая дельфинов показала угластые плавники и чёрные спины, приближаясь к купальщикам. Затаив дыхание, Таис скользнула в плотную, упругую воду, обдавшую её запахом простора и силы. Наконец-то! На несколько мгновений она даже забыла об Эрис. Наклонив голову, та пристально вглядывалась в глубину.

— Эрис, милая, плыви сюда! — крикнула Таис и даже испугалась молниеносной быстроте, с какой кинулась в море чёрная жрица. Афинянка знала, что Эрис плавает как бы с неохотой, без подстегивающей радости, обуревавшей в воде Таис. А здесь Эрис с её боевым воплем: «Эриале! Эриале и Эрис!» — плыла, догоняя Леонтиска, нисколько не страшась глухого угрожающего шума, с каким вздымались и опускались валы в открытом море.

— Святая Мать Богов! Как легко плывется в этой плотной воде! Здесь нет сырости и темноты болота, как в реке или озере. Море держит тебя, лаская, — радостно сообщала Эрис подруге. И Таис ликовала.

Ветер налетел с востока, погасил сверкание зеркал на склонах валов, придавил заостренные верхушки. И Таис показалось, будто невидимые нереиды окружили их, награждая шлепками шею и плечи, задорно плеская в лицо, оглаживая тело под водой ласковыми руками. Она сказала об этом Леонтиску, и вновь её удивил взгляд мальчика, пристально следивший за нею.

Эрис скоро утомилась, ещё не восстановив полностью свои силы. Таис и Леонтиск долго ныряли, уходя в глубину, плавали и кувыркались, подражая дельфинам, носившимися бок о бок с ними, косясь маленькими дружелюбными глазками и выставляя улыбчивые бело-чёрные пасти.

Усталые, они наконец вылезли на гладь гранитных плит. Эрис окатила подругу пресной водой, смыла соль и помогла расчесать чёрные косы. Леонтиск, обсыхавший поодаль, застенчиво приблизился к матери и склонился к её ногам, обняв сильные колени.

— Скажи правду, мама, ты богиня?