Горбун, Или Маленький Парижанин - Поль Феваль

10. ЗАПАДНЯ

Помещение, называвшееся большим, или, вернее, главным кабинетом регента, представляло собою довольно просторную залу, где он обычно принимал министров и регентский совет. Посредине стоял круглый стол, покрытый шелковой камчатной скатертью, а также кресло герцога Орлеанского, кресло герцога Бурбонского, стулья для остальных титулованных членов совета и складные табуреты для статс-секретарей. Над главным входом висел герб Франции со связкой Орлеанского дома. Здесь ежедневно вершились государственные дела, причем если после обеда, то несколько вкривь и вкось. Обедал регент поздно, представления в опере начинались довольно рано, так что было просто не успеть.

Когда Лагардер вошел, в зале было полно народу; все это очень смахивало на трибунал. Господа де Ламуаньон, де Трем и де Машо стояли подле сидевшего в кресле регента. У камина расположились герцоги де Сен-Симон, Люксембург и д'Аркур. У дверей стояли гвардейцы, а триумфатор Бонниве утирал перед зеркалом лоб.

— Нам-таки досталось, — говорил он вполголоса, — но наконец-то мы его схватили. Сущий дьявол, а не человек!

— Он сильно сопротивлялся? — осведомился начальник

полиции Машо.

— Не будь там меня, — ответил Бонниве, — одни Господь

знает, как бы все обошлось.

В оконных нишах читатель мог бы узнать старика Виллеруа, кардинала де Бисси, Вуайе д'Аржансона, Леблана и других. Был там и кое-кто из приближенных Гонзаго: Навайль, Шуази, Носе, Жиронн и толстяк Ориоль, которого полностью заслонял его собрат Таранн. Шаверни беседовал с де Бриссаком, спавшим на ходу после трех ночей беспробудного пьянства. Более десятка вооруженных до зубов гвардейцев стояли позади Лагардера. Единственной женщиной в комнате была принцесса Гонзаго, сидевшая по правую руку от регента.

— Сударь, — едва завидев Лагардера, резко заговорил Филипп Орлеанский, — в условиях вашего возвращения в страну не было сказано ни слова о том, что вам позволено нарушать наш праздник и оскорблять в нашем собственном доме одного из самых знатных вельмож королевства. Кроме того, вы обвиняетесь в том, что обнажили шпагу в пределах Пале-Рояля. Все это заставляет нас слишком быстро раскаяться в проявленном по отношению к вам мягкосердечии.

После ареста лицо Лагардера сделалось словно каменное. Холодным и почтительным тоном он ответил:

— Ваше высочество, я не боюсь повторить то, что было сказано между господином Гонзаго и мною. Что же касается второго обвинения, то я действительно обнажил шпагу, но сделал это, чтобы защитить даму. Многие из присутствующих здесь могут это засвидетельствовать.

Таких в зале было с полдюжины. Подал голос один Шаверни:

— Сударь, вы сказали правду.

Анри с удивлением посмотрел на него и заметил, что товарищи что-то ему выговаривают. Однако регент, который утомился и хотел спать, не стал останавливаться на таких пустяках.

— Сударь, — снова заговорил он, — все это можно вам простить, но одного простить никак нельзя, так что берегитесь. Вы обещали вернуть дочь госпоже Гонзаго. Это так?

— Да, ваше высочество, обещал.

— Вы отправили ко мне человека, который от вашего имени пообещал мне то же. Это вы признаете?

— Да, ваше высочество.

— Я думаю, вы догадываетесь, что находитесь перед трибуналом. Обычный суд не должен знать того, в чем вас обвиняют. Но клянусь, сударь, что с вами поступят по справедливости, если вы того заслужите. Где мадемуазель де Невер?

— Этого я не знаю, — ответил Лагардер.

— Лжет! — порывисто воскликнула принцесса.

— Нет, сударыня. Я просто не смог выполнить обещание, вот и все.

Собравшиеся неодобрительно зашептались. Подняв голову и окинув присутствующих взглядом, Анри добавил:

— Я не знаком с мадемуазель де Невер.

— Какая наглость! — воскликнул губернатор Парижа герцог де Трем.

Приближенные Гонзаго подхватили:

— Это наглость!

Воспитанный в добрых полицейских традициях господин де Машо немедленно предложил применить к нахалу допрос с пристрастием. К чему попусту ломать себе голову?

Регент сурово взглянул на Лагардера.

— Сударь, — сказал он, — поразмыслите хорошенько над своими словами.

— Ваше высочество, размышления ничего к правде не прибавят и ничего от нее не убавят, а я сказал правду.

— Как только вы это терпите, господа? — едва сдерживаясь, проговорила принцесса. — Клянусь моей честью, моим спасением, он лжет! Он знает, где моя дочь, — он сам недавно сказал мне об этом в десяти шагах отсюда, в саду.

— Отвечайте! — приказал регент.

— Я говорю правду, — ответил Лагардер, — потому что надеялся выполнить обещание.

— А теперь? — с трудом выдавила принцесса.

— А теперь больше не надеюсь.

Госпожа де Гонзаго без сил упала в кресло.

Находившиеся в зале важные сановники — министры, члены парламента, герцоги — с любопытством рассматривали необычного человека, имя которого так часто приходилось им слышать в молодости; красавчик Лагардер, Лагардер-забияка. Но это умное и спокойное лицо никак не соответствовало репутации обычного драчуна.

Однако более пытливые из присутствующих пытались понять, что скрывается за внешним спокойствием Лагардера. Казалось, он принял горькое, но хорошо обдуманное решение. Люди Гонзаго чувствовали себя слишком незначительными, чтобы подымать шум. Их впустили сюда по милости предводителя, стороны заинтересованной, но он что-то все не шел. Между тем регент продолжал:

— И вы, основываясь лишь на смутных надеждах, написали регенту Франции? Вы же заявили сами: «Дочь вашего друга будет возвращена»…

— Я надеялся, что так оно и будет.

— Ах, надеялись?

— Человеку свойственно ошибаться.

Регент бросил взгляд на Трема и Машо, которые о чем-то совещались.

— Ваше высочество! — ломая руки, воскликнула принцесса. — Разве вы не видите, что он похитил у меня мое дитя? Дочь у него, я готова поклясться! Он где-то ее спрятал. Я помню, в ночь убийства я отдала ее ему. Это так, честное слово!

— Слышите, сударь? — осведомился регент.

На висках у Лагардера едва заметно вздулись жилы. На его волосах блестели капельки пота, но он ответил все с тем же несокрушимым спокойствием:

— Госпожа принцесса ошибается.

— Да неужто его нельзя припереть к стенке? — в неистовстве вскричала принцесса.

— Один свидетель, и… — начал регент.

Он тут же смолк: Анри выпрямился во весь рост и вызывающе посмотрел на Гонзаго, который только что показался в дверях. Появление Гонзаго вызвало в зале небольшую сенсацию. Поклонившись издали своей супруге и Филиппу Орлеанскому, он остался у двери.