Серебряный орел - Бен Кейн

Естественно, причиной тому был не только холод. Фабиола понимала, что ей следует благодарить судьбу. Она здесь, рядом с одним из тех людей, которые определяют будущее Рима. Но в душе она чувствовала пустоту.

Фабиола думала о двух годах, прошедших после ее воссоединения с Брутом. Память о том, как она упала в его объятия, всегда отравляло то, что она сказала на пиру спустя несколько часов. Допустила чудовищный промах, который оскорбил Цезаря, подорвал ее уверенность в себе и сильно разгневал ее возлюбленного. Брут был чрезвычайно предан своему полководцу, и Фабиоле понадобилась целая вечность, чтобы исправить зло, которое она причинила. Но уговоры, лесть и кокетство сделали свое дело, и в конце концов Брут снова уступил ее чарам. А Фабиола решила больше никогда не повторять своей ошибки. После прозрачной угрозы Цезаря она держалась тише воды ниже травы и на неопределенный срок отложила намерение выяснить, кто ее отец. Здесь, на вилле Брута, она могла не бояться ни Цезаря, ни Сцеволы, ни кого-либо другого. Сбитая с толку и сгорающая от стыда, она спрятала голову в песок. По крайней мере, на время.

Однако за стенами ее убежища события развивались быстро. После оглушительной победы, одержанной Цезарем, Сенат объявил двадцатидневное торжество. Кроме того, ему была оказана редкая честь: Цезаря решили выбрать консулом заочно, не требуя его возвращения из Галлии в Рим. Новый закон, принятый по инициативе союзников Цезаря, чрезвычайно взволновал Катона и оптиматов. Если Цезарь легко сменит свою нынешнюю должность проконсула Галлии на должность консула Республики, он перестанет быть рядовым гражданином и будет недоступен для судебного преследования. Больше всего врагов Цезаря злило то, что народу не было до этого никакого дела. Но они-то помнили, как Цезарь нарушил закон во время своего первого консульского срока, запугивая и применяя насилие против второго консула и других политиков, и ждали удобного момента, чтобы нанести удар. Интриги усиливались. Дела были забыты, заговоры множились, звучали страстные речи. Ясным казалось только одно: Катон этого так не оставит. Даже если требование будет стоить ему жизни, он добьется, чтобы Цезарь предстал перед судом Рима.

Сам же Цезарь, стоявший лагерем в Галлии, знал все, что происходило в столице, злился, но ничего не мог поделать. Война продолжалась. Несмотря на сокрушительное поражение Верцингеторикса в Алезии, некоторые племена отказывались подчиняться Риму. На преодоление их сопротивления ушло еще двенадцать месяцев. Фабиола, сопровождавшая Брута и его командира, знала, как бесили Цезаря попытки оптиматов сместить и наказать его. Ее любопытство возрастало после ежевечерних разговоров с любовником. Доводы Брута были не слишком серьезными, но убеждать он умел, и его слова поднимали Фабиоле настроение.

— Неужели Сенат не понимает, что сделал Цезарь для Рима?! — восклицал Брут. — Сколько опасностей вынес ради него? Какую славу завоевал для своего народа? Неужели он должен сложить с себя командование и сам прийти в логово льва, в то время как Помпей сохранил все свои легионы?

Неудивительно, что Цезарь отказывается подчиняться требованиям оптиматов, думала Фабиола. Она на его месте тоже не подчинилась бы. Как и Помпей, его соперник.

Но Катон не унимался, как пес, треплющий дохлую крысу. Шел месяц за месяцем, а Сенат все обсуждал дела Цезаря: сколько легионов должно находиться под его началом, сколько легатов ему можно оставить и когда именно он должен сложить свои полномочия. Многих сенаторов убеждали доводы оптиматов, но галльское золото приводило к тому, что число сторонников Цезаря не уменьшалось. Красноречивый трибун Курион, подкупленный Цезарем, накладывал вето на любую попытку вызвать полководца в Сенат. А Сенат раскололся на два непримиримых лагеря, и с этим ничего нельзя было поделать. Как сохранять нейтралитет в условиях, когда оптиматы усиливали кампанию против Цезаря! Какие-то тайные причины заставляли Помпея лавировать, по очереди примыкая то к сторонникам Цезаря, то к его противникам. Но в конце концов яростные уговоры Катона и его союзников сделали свое дело, и Помпей сдался. Сначала в его речах звучали лишь завуалированные угрозы, но со временем они стали более решительными.

Фабиола смотрела на хлопья снега, летящие за окном, и ощущала холодок под ложечкой. Она представляла себе этот день, но в глубине души не верила, что он наступит.

Месяц назад Сенат по наущению Куриона принял декрет, согласно которому Помпей не мог без совета с Цезарем принимать решения, касающиеся Италии и Испании. Это было образцом искусной дипломатии перед лицом грозившего конфликта. Решение справедливое, думала Фабиола. Но недовольные экстремисты взяли реванш, уговорив Помпея настоять на своих правах. На следующий день Помпея посетил один из консулов, вручил ему обнаженный меч и попросил выступить против Цезаря ради спасения Республики. Вряд ли осознавая последствия своих действий, оптиматы решили воспользоваться услугами единственного человека в Италии, у которого была огромная личная армия. И он принял предложение.

— Если другого способа не найдется, я сделаю это, — после минутного колебания ответил Помпей. И немедленно приказал привести в готовность свои легионы.

Как всегда, ответ Цезаря на эти незаконные действия не заставил себя ждать. Два легиона были отправлены из Галлии в Равенну, находившуюся в сорока километрах от границы, к реке Рубикон.

Впервые за два поколения Республика оказалась на грани гражданской войны.

Фабиола была решительной сторонницей Цезаря. Для любовницы Брута в этом не было ничего странного. Ее старые подозрения и недавний страх перед Цезарем уступили место неохотному восхищению. Прирожденный военный вождь, он умело действовал в условиях разразившейся политической бури. Даже теперь, в последний час, Цезарь пытался договориться с зашедшим в тупик Сенатом. Но оптиматы уперлись. Они отвергли как предложение Цезаря сразу после избрания передать Трансальпийскую Галлию второму консулу, так и предложение разоружить армию одновременно с армией Помпея. Не помогло даже то, что переговоры взял на себя Цицерон. Три дня назад Сенат потребовал, чтобы к марту Цезарь распустил свои легионы, иначе его объявят изменником. Но на это решение наложили вето новые трибуны Марк Антоний и Кассий Лонгин, старые и верные сторонники Цезаря.

Как говорил Брут, Цезаря обложили со всех сторон. Ставить в такое положение искусного полководца не следовало.

Фабиола сделала единственное, что было в ее силах. Днем она помолилась Митре, прося защитить ее и Брута. Хотя она считала себя сторонницей Цезаря, но за него молиться не стала. Часть ее души сопротивлялась этому. Может быть, причина заключалась в предупреждении друида, то и дело звучавшем в ее мозгу? Фабиола не была в этом уверена. Цезарь вел себя так, словно игнорировал мнение богов. Он сам выбрал свою судьбу. Какой она будет, покажет время.