Крещение огнем. «Небесная правда» «сталинских соколов» (сборник) - Иван Черных
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но это только казалось…
— Сзади сверху «мессершмитты»! — крикнул стрелок-радист.
Так вот почему прекратили огонь зенитки! Теперь дело продолжат истребители.
Александр крутанул баранку влево и изо всей силы нажал на левую педаль — при любых атаках маневрировать резко он мог только влево — вправо машина опрокинется.
«Мессершмитты» пронеслись вперед, к тройке Казаринова. Восемь штук. Звено ведущего встретило их дружным огнем: со всех трех бомбардировщиков сверкнули трассы. Ударили и истребители. Кто кого подбил, Александру досмотреть не удалось.
— Четверка справа, атакует нас! — доложил Рыбин.
Справа — это уже хуже, туда быстро не отвернешь, да надо, иначе «мессершмитты» прошьют без особого труда. Александр лишь ослабил левую педаль — и бомбардировщик повел носом вправо. Тут же с обеих сторон сверкнули трассы. Фашисты промахнулись и метнулись за самолетом Гордецкого, который подтягивался к тройке Казаринова.
— Еще вправо! — скомандовал Рыбин.
«Фашистские летчики заметили, что правый винт не работает, — догадался Александр, — атакуют только справа… Хотя бы перетянуть линию фронта…»
Он все-таки сманеврировал, и фашистские летчики снова промахнулись. Зато Рыбин оказался молодцом: изловчился и распорол брюхо одному «мессершмитту». Истребитель смрадно задымил, перевернулся через крыло и рухнул вниз.
Меткая очередь Рыбина разозлила фашистов: вокруг подбитого бомбардировщика закружили четыре «мессера». Иван Гайда стрелял все короче и реже — берег патроны, — а потом и совсем замолчал. И тут же по обшивке бомбардировщика хлестко ударило.
— Командир, ра… — Голос Рыбина заглушил треск разламывающейся машины. Бомбардировщик клюнул носом. Александр хватил на себя штурвал, но он подался без всякого усилия — самолет был неуправляем. Земля со свистом понеслась навстречу.
— Прыгайте! Всем прыгать! — крикнул Александр по СПУ.
9
2/VII 1941 г. Обучение летчиков взлету и посадке ночью, пилотированию по приборам…
(Из летной книжки Ф. И. Меньшикова)Десятая ночь войны подходила к концу: тухли на небе одна за другой звезды, на востоке обозначилась полоска горизонта, а вскоре стали прорисовываться и контуры далеких зубчатых гор, островерхих кипарисов, тополей.
Десятая ночь… А кажется, что война идет целую вечность. Меньшиков чувствовал себя таким измученным и усталым, что голова валилась на грудь, глаза слипались и стоило большого труда отгонять сон, давать команды обучаемому, помогать ему при отрыве бомбардировщика от земли, на посадке, подсказывать, делать замечания. Десятая ночь. Наконец-то началась ночная работа. Поздновато, но… Лучше поздно, чем никогда. 27 экипажей полк недосчитался за эти дни. И каких экипажей! Капитана Колесникова, старшего лейтенанта Ситного, лейтенантов Тарасова, Захарова, Туманова…
Хорошо, что ночи пошли на прибыль, а этой — вообще, кажется, не будет конца: небо чуть посерело у горизонта, да так и застыло полусумрачным, словно испытывая терпение Меньшикова. И он, пока лейтенант Проценко, его обучаемый, рулил на стоянку, не выдержал: едва лейтенант выключил моторы, откинулся на спинку сиденья и, не расстегнув привязные ремни, уснул неспокойным зыбким сном переутомившегося человека. Достаточно было штурману позвать его: «Товарищ майор!», как Меньшиков поднял голову и обеспокоенно спросил:
— Что? Почему выключили моторы?
— Заправляться зарулили, — пояснил штурман. — И закругляться придется — вас командир корпуса на проводе ждет.
— Иду, иду. — Меньшиков отогнал остатки сна, затекшими, непослушными руками расстегнул замок привязных ремней, карабины парашютов и торопливо спустился на землю. От освежающего ветерка, доносившего запах моря, от оглушающей тишины, какая бывает только ранним утром и которую так любил Меньшиков, закружилась голова. Горизонт, виднеющиеся вдали деревья вдруг качнулись, заволоклись туманной дымкой. Меньшиков, чтобы не упасть, схватился за плечо штурмана, распрямился. Туман исчез, но в глазах продолжало рябить, и горизонт, и деревья качались из стороны в сторону, будто он стоял на палубе корабля в волнующемся море.
«Уж не заболеваю ли я? — с тревогой подумал майор. — Только этого не хватало. Кто же тогда будет вывозить летчиков ночью?»
К бомбардировщику подъехали топливозаправщик и полуторка с баллоном сжатого воздуха. Когда баллон сняли, Меньшиков сел в кабину к шоферу и приказал подбросить его к штабной землянке.
Дежурный встретил его на входе и отдал рапорт: в течение ночи, когда доносился гул фашистских самолетов, кто-то с северной стороны аэродрома трижды подавал сигналы ракетами, указывая место стоянок наших бомбардировщиков. Группа, выделенная для поимки диверсанта, вернулась ни с чем — он где-то прячется надежно.
Меньшиков вспомнил, что и он видел, как в небо поднималась горящая ракета, но не придал этому особого значения — могли стрелять наши бойцы от нечего делать. А оказывается, положение очень серьезное: диверсант и шпион (может, он одно и то же лицо, а может, их несколько) рядом, надо срочно принимать меры, пока не произошло худшее.
— Петровский знает об этом?
— Так точно. Он был здесь и лично руководил поимкой диверсанта.
«Тем хуже для него», — мелькнула у Меньшикова мысль. Может, теперь убедится, как не прав был в отношении Туманова.
Меньшиков вошел в землянку — отгороженную, с телефонами и радиостанцией комнатушку, — взял лежавшую на столе трубку:
— Слушаю. Двадцать первый.
— Здравствуй, Федор Иванович, — сразу отозвался Тулинов. — Как отработал?
— Хорошо отработал, товарищ Сотый. Плановую таблицу выполнил.
— И сколько у вас теперь ночников?
— Восемь.
— Маловато. — Тулинов с кем-то посовещался. — Сегодня вышлем вам пополнение: пять летчиков и четыре штурмана. Стрелков подбирайте у себя. Да, вот какая еще новость: Ситный и Идрисов объявились. Подбили их, сели на вынужденную чуть ли не на передовой. Блукали с отступающими частями. Только полчаса назад подали голос. Завтра-послезавтра вернутся. Но тоже без машин. Латайте свои. А когда у нас что-нибудь появится — подбросим. Теперь можешь Ситного помощником использовать.
Еще раз напомнив о форсировании ночной подготовки и пожелав успехов, Тулинов повесил трубку.
Сообщение генерала о том, что Ситный и Идрисов живы, подняло настроение Меньшикову: может, и еще кто объявится. Снова почему-то на первое место выступил Туманов. Очень уж о нем убивается Пименова. Два дня назад Меньшиков увидел ее и с трудом узнал — так похудела она и осунулась. Гордецкий, рассказывают, каждый день навещает ее, утешает: вернется, мол… Настоящая любовь, настоящая дружба. Меньшикову тоже очень хотелось, чтобы Туманов вернулся.
10
29/VI 1941 г. Боевой вылет с бомбометанием по скоплению войск противника в районе Кременца…
(Из летной книжки Ф. И. Меньшикова)«Мессершмитт» стрелял издалека, потом несся на него, нацелив острым носом, намереваясь перерубить крылом стропы, и Александр начинал дергать накрученные на руки жгуты, раскачиваясь из стороны в сторону. Фашист не выдерживал, отворачивал в сторону, догадываясь, что русский летчик угодить хочет в винт, заплатить жизнью за жизнь.
Истребитель делал круг, круто разворачивался, и все начиналось сначала. Александром владела лишь злоба — ни о смерти, ни о спасении он не думал. Хотелось одного: угробить этого ублюдка, стремившегося во что бы то ни стало расстрелять, по существу, безоружного человека.
И все же он почувствовал приближение земли, отпустил стропы. Тут же последовал удар. Александра дважды перевернуло через голову — парашют продолжала нести инерция скольжения. Наконец купол зацепился за куст, и летчик вскочил на ноги. Молниеносно отстегнул карабины парашюта, бросился в лес, под укрытие больших деревьев, слыша приближающийся гул вражеского истребителя. И вовремя: «мессершмитт» спикировал на парашют, прошил его пулеметной очередью. Завершив свое дело, взмыл и скрылся за лесом.
Гул самолетов все еще стоял в ушах, а новая опасность уже висела над Александром, подгоняя его, заставляя напряженно искать выход: территория занята врагом, немцы, несомненно, видели, как спускался советский летчик, и послали на его поимку своих солдат. Надо быстрее уходить. Вначале нужно спрятать парашют, чтобы немцы дольше искали место приземления и не сразу узнали, что летчик остался жив.
Он вернулся к парашюту, стащил его с веток, скрутил в комок и запрятал в гущу куста.
Длинные тени от деревьев — солнце уже спустилось к горизонту — указывали направление на восток, и Александр поспешил покинуть гостеприимную опушку, которая приютила его. Вошел в лес и побежал в глубину, не обращая внимания на стегающие по лицу ветки, на рвущие комбинезон сучья.
