Лондон - Эдвард Резерфорд

В начале июня вести стали более зловещими. «В Эссексе убили тех сборщиков». Днем позже: «Поднялось пять тысяч крестьян. Они отряжают гонцов в Кент». И до захода солнца по Чипу пронесся вполне надежный слух: «Кент восстает». Утром 7 июня Дукет услышал, что мятежники атаковали Рочестерский замок. Он не поверил, но позднее спросил у Булла, которого встретил на улице.

– Боюсь, что правда, – мрачно подтвердил купец. – Мне только сказали, что туда подалась половина крестьян из окрестностей Боктона. Они и вожака выбрали, – проворчал он. – Какой-то тип по имени Уот Тайлер.

Великое английское крестьянское восстание началось.

Покуда сбирались жители Эссекса и готовилась к бунту оставшаяся часть Восточной Англии, Уот Тайлер быстро провел своих людей по старой дороге в Кентербери. Архиепископа, которого обвиняли в подушном налоге, там не было, так что они разграбили дворец и распахнули двери тюрьмы. Затем Тайлер развернул свои отряды: настало время сквитаться с юным королем.

Поход на Кентербери не только дал Тайлеру возможность организовать людей, но и возымел другое важное следствие. Из архиепископской темницы был освобожден проповедник Джон Болл, давно пребывавший в разладе с Церковью из-за своих подстрекательских высказываний. Не будучи ученым, как ненавидевший его Уиклиф, он агитировал за радикальное реформирование всего королевства и являлся народным героем. С Тайлером во главе и Боллом в роли пророка все предприятие начало выливаться в крестьянский крестовый поход.

И Лондон дрогнул, ибо к нему стягивались настоящие полчища: с северной стороны эстуария Темзы наступали люди из Эссекса, с южной – отряды Тайлера. В каждой орде были десятки тысяч человек. Маленький король и его совет укрылись с перепуганным архиепископом в Тауэре, но не имели войск, способных справиться с таким количеством мятежников. Архиепископ – в душе безнадежно – взмолился о снятии его с канцлерской должности, и никто не знал, что делать.

Весть прилетела днем в среду, когда Дукет и Флеминг закрывали лавочку. «Они здесь. Эссексцы разбивают лагерь на Майл-Энд». Это всего в паре миль от ворот Олдгейт – входа в город. «Тайлер в Блэкхите!», то есть где-то на том же расстоянии на южном берегу Темзы. Весь торговый Уэст-Чип поспешил по домам, и бакалейщик последовал его примеру. На Лондонском мосту им сообщили: «Мэр приказывает поднять ночью здешний навесной мост». По всей Хай-стрит в Саутуарке заколачивали дома, а дама Барникель встретила их в «Джордже» с мрачным лицом. В руке у нее была здоровенная дубина. Они сложили товары, заперли и перекрыли вход во двор. Более ничего сделать они не могли. Дама Барникель проинспектировала свои владения и одобрительно кивнула.

– Где девчонка? – нетерпеливо спросила она.

Эми куда-то сбежала. Но через несколько минут объявилась, спокойно вошла в дом, и мать, удовлетворенно хрюкнув, забыла о ней. Но когда в кухне появился Дукет, его вдруг схватили за руку, дернули, и он очутился в углу лицом к лицу с Эми. Он осознал, что та необычно бледна.

– Помоги, – прошептала она. Когда же парень спросил, в чем дело, тихо расплакалась: – Бен! Не могу его найти. Боюсь, он попадет в беду.

– Я бы не стал беспокоиться, – утешал ее Дукет. – Он не может быть далеко. Да и мятежники еще не вошли в город.

Но Эми лишь покачала головой.

– Ты не понимаешь, – прошелестела она. – Не в этом дело! – Видя его замешательство, она пояснила: – Я думаю, он решил присоединиться к ним. Мне кажется, он в Блэкхите.

Дукет шагал с удовольствием. Дорога на Кент, забиравшая к юго-востоку, пологими уступами поднималась все выше, пока близ участка, где река выписывала большую южную петлю у селения Гринвич, не устремлялась по верхней гряде. Здесь, на широком открытом плато, которое простиралось на восток, раскинулась обширная пустошь Блэкхит.

По пути он влился в людской поток. Желая либо присоединиться к мятежникам, либо просто поглазеть, сюда стекались жители из всех окрестных деревень: из Клэпхема и Баттерси позади; из Бермондси и Дептфорда вниз по реке. Многие эссексцы с Майл-Энда воспользовались паромами, чтобы побрататься с пришельцами из Кента. Но у Дукета все равно захватило дух от Блэкхита.

Такой толпы он прежде не видывал и не мог сосчитать число – тысяч пятьдесят? Через пустошь на милю раскинулся огромный вольный лагерь, купавшийся в теплом свете раннего летнего вечера. Горели немногочисленные костры, стояли палатки, виднелись лошади и фургоны. Большинство крестьян, отмахав шестьдесят миль от Кентербери, сидели прямо на земле. Дукет видел широкие загорелые лица; многие не носили штанов. Повсюду стоял густой, приятный запах деревни. Но самым заметным был общий настрой. Он ожидал увидеть зловещую и лютую армию, однако оружие имелось лишь у немногих, и все казались жизнерадостными. Дукет подумал, что все это больше смахивает на праздник, чем на битву.

Он опасался, что вовек не сыщет Карпентера, но через четверть часа заметил его – тот разговаривал с какими-то кентскими мастеровыми. Дукет направился к ним в надежде, что этот мрачный субъект не обозлится преследованием.

Карпентер, казалось, искренне ему обрадовался. Он держался оживленнее, чем всегда. Представив ученика своим товарищам, он взял его за руку и повел к месту, откуда был виден всадник, отдававший распоряжения каким-то людям.

– Вот Тайлер, – сказал ремесленник, и Дукет уставился на крепкого человека.

Тот был одет в кожаный колет, а смуглое лицо уже исполнилось командного вида.

Когда Дукет деликатно заметил, что Эми волнуется, а дама Барникель готовится защищать таверну от повстанческих орд, Карпентер лишь рассмеялся:

– Ты не понимаешь, это добрый народ! – Он сделал широкий жест. – Все они преданные ребята, пришли спасать королевство. Завтра на переговоры приедет сам король. Раз он услышал нас, все будет в порядке! – Карпентер улыбнулся. – Разве не здорово?

Дукету это показалось маловероятным, и он бы поспорил, не зашевелись в тот миг южный фланг лагеря. Какие-то люди тянули открытую повозку. По всему лагерю пролетел шепот, и народ уже поднимался и шел к повозке, будто влекомый чьей-то незримой рукой.

– Идем, – позвал Карпентер.

Пройдя прилично, они заняли выгодную позицию, и долго ждать не пришлось. Через считаные минуты появился Тайлер. Рядом ехал на серой кобыле высокий ширококостный человек в бурой рясе. Он спешился, взгромоздился на повозку и тотчас воззвал, огласив пустошь трубным зовом:

– Джон Болл приветствует всех вас!

И пятьдесят тысяч душ тут же притихли.

Проповедь Джона Болла не походила ни на что, слышанное Дукетом прежде. А ведь мысль наипростейшая: все люди рождаются равными. Если Бог назначил существовать господам и слугам, Он сделал бы так в момент Творения. В отличие от Уиклифа, который утверждал, что всякая власть дается Божьей милостью, народный проповедник пошел дальше. Любое господство есть зло, всем богатством надлежит владеть сообща. Без этого дела в Англии не наладятся.

Но что за слог! Поистине сей проповедник знал, как обращаться к сердцам англичан. Рифмуя и прибегая к аллитерациям, он изрекал фразы, западавшие в душу каждому. «Гордыня правит во дворцах! – восклицал он. – Властители погрязли в обжорстве! Законники предаются распутству…» И Дукет видел, как Карпентер отзывался на каждое высказывание, кивая и бормоча: «Истинно так. Истинно верно».

– Пошто лорд греется в своем особняке, а бедный Петр Пахарь[43] мерзнет в поле? – спросил Болл. – Пора Джону Правдивому покарать разбойника Хоба![44] – вскричал он грозно. – Имейте же нынче отвагу! Вы сокрушите их. С правом и мощью! Хотеньем и уменьем!

То был насыщенный, звучный говор англосаксонских предков. Затем Болл вернулся к простой библейской теме, и так, чтобы слышал каждый, проскандировал строки, что прославили его проповеди и застряли с той поры в английских присловьях:

Когда Адам пахал, а Ева пряла,Кто был тогда дворянином?

Он завершил речь громогласным «аминь», и толпа дружно взревела. Карпентер, мрачно сверкая глазами, повернулся к Дукету со словами:

– Разве я не говорил, что все будет в порядке?

Дукет надеялся убедить Карпентера вернуться домой, но мастеровой о том и слышать не хотел.

– Мы должны дождаться короля, – заявил он.

И Дукет, чуть слышно бранясь, остался на ночь в огромном лагере под звездами. Он много чего узнал, бродя и беседуя с жителями глубинки. Часть из них, как Карпентер, никому не желали вреда и явились помочь королю навести порядок. Они уверяли Дукета, что нужно лишь очистить страну от всякой власти. «Тогда, – твердили они, – люди станут свободны».

Парню эта мысль казалась странной. Он знал, что означала свобода в Лондоне. А именно: старинные привилегии и городские стены защищали лондонцев от королевских солдат, иностранных ремесленников и торговцев. А также что подмастерье мог стать квалифицированным, хотя и не высшей пробы ремесленником, а то и мастером. Она означала и наличие гильдий, уордов, олдерменов и мэра – все на своих местах, подобно небесным сферам. Случалось, правда, что беднота выступала против зажиточных олдерменов, особенно если те уклонялись от уплаты налогов. Но даже она понимала необходимость власти и порядка, иначе где оказалась бы свобода Лондона?