Всё, что у меня есть - Труде Марстейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И как же счастлива я! Я очень счастлива, я чувствую себя так, словно мне наконец удалось вынырнуть из воды, словно все встало на свои места и лучше, чем теперь, быть не может, только хуже.
Как было бы прекрасно, если бы сейчас выглянуло солнце.
Снова звоночек мобильного — неужели передумал? — но это сообщение от Гейра. «Неплохо получилось у двух таких искалеченных душ, как мы», — пишет он. Мне хочется говорить и говорить с Гейром, не глядя на часы, рассказывать обо всем. Перед этим я написала ему сообщение: «Ты не забыл спросить, возможно ли получить обратно половину расходов на футбольные тренировки Майкен?» На это он ответил: «Я не хочу, чтобы она бросала футбол». Я написала: «Это она сама должна решить». Сообщение от Гейра: «Согласен, но сначала я хочу с ней поговорить» — и фотография Майкен с мороженым. Вернувшись домой с последней тренировки по футболу, она рвала и метала, стукнула кулаком по дверному косяку и закричала, голос срывался на фальцет: «Как же давно я мечтаю все это бросить!»
Я выхожу на балкон и прикуриваю, по телу разливается приятная истома, я пытаюсь противостоять ей, убеждаю себя, что все это с Терье ненадолго. Я говорю себе: мне пятьдесят два, я не должна придавать нашим отношениям большое значение. Дождь закончился, сквозь облака пробивается солнце, блестит мокрый асфальт, уже июнь. Может быть, нам сесть за столиком на улице и мне надеть сандалии на босу ногу, а какое же платье? Надо дать Майкен денег на хот-дог и колу, тако приготовим завтра; и на душе теплеет от этой мысли, что только усиливает мое внутреннее ощущение счастья.
Маму с воспалением легких положили в больницу, и мы с Элизой отправились навестить ее. Оставшись с сестрой наедине, я, конечно, не удержалась и рассказала ей о Терье. В сложившихся обстоятельствах мне показалось противоестественным скрывать от нее то, что вопреки всему занимало мои мысли. Это было еще до развода Терье с женой.
— Господи, Моника, неужели жизнь ничему тебя не учит? — воскликнула Элиза. — Мужчины, изменяющие женам, никогда от них не уходят.
— Один пример статистики не делает, — парировала я, но моя улыбка и жесты свидетельствовали о моей безнадежности. Потом мне пришло в голову, что Ян Улав тоже служил подтверждением этой статистики.
Элиза смазала маме губы увлажняющим кремом. Я боялась, что мама больше никогда не проснется, но Элиза меня успокоила:
— Мама сейчас не умрет. Ей не так долго осталось, но сейчас она не умрет.
Мама слабо застонала. В своих воспоминаниях я видела, как она стоит перед зеркалом с феном в руках и круглой щеткой и делает укладку или растягивает губы в улыбке, чтобы нанести помаду. Казалось, с каждым годом губы ее становились все тоньше, и чтобы накрасить их, прежнего количества помады оказывалось слишком много.
— Ты что, опять хочешь во все это ввязаться? — спросила Элиза.
Я не знала, что ответить. Как объяснить, что моя жизнь отличалась от того, как привыкла жить она? Что на самом деле у меня была возможность подождать и понаблюдать, на кону стояло не так уж много. А если он не уйдет от нее, что тогда? Что останется мне? Не намного меньше, чем есть у меня теперь. Чуть больше опыта. Короткий период уныния и отчаяния. Больше времени для жизни, которая проходит мимо. А если он все же разведется с ней? Тогда у меня будет все для того, чтобы выиграть, — так я на это смотрела. Но Элиза не ждала от меня ответа и больше ничего не спросила.
Самое смешное, что Терье все же развелся с Сандрой, без всякого драматизма. Он рассказал мне об этом после того, как мы выпили вина, и, по-моему, его совершенно не заботило, как я это восприму. Он подал это так, будто его расставание с Сандрой и наши с ним отношения совершенно не связаны и мне не следует придавать своей роли такое большое значение. Пока он говорил, он вертел в руках стакан, будто речь шла о чем-то обыденном — о смене работы, переходе в другую компанию на ту же должность. А я-то теряю голову от его поцелуев настолько, что уже не уверена, способна ли я заботиться о себе и своей дочери, принимать ответственные решения. Мне не нравится его вкус в выборе обстановки для квартиры, напомнила я себе. У нас нет общих интересов.
— Почему ты хочешь меня? — прошептала я позже Терье тем же вечером.
— Потому что у тебя изумительное тело, — ответил он.
И снова фонтан двойственных чувств — отвращения и вожделения, которые я должна контролировать.
А потом словно ведро холодной воды на голову:
— Давай жить сегодняшним днем.
Я стояла голая перед зеркалом и изучала свое тело, пыталась разглядывать его глазами Терье. На следующий день я позвонила Элизе. Я придумала другую причину для звонка и набрала номер. Не собраться ли нам втроем — с Кристин и с ней — как-нибудь в выходные и наконец навести порядок в мамином доме. Элиза уже заговаривала об этом.
Она так обрадовалась, что я взяла инициативу на себя.
— Послушай, — выдавила я из себя.
Голос меня не слушался, горло перехватило, я сглотнула. Голос Элизы звучал радостно. Горло сжало еще сильнее.
— А он от своей жены ушел, чтобы быть с тобой? — спросила она.
А спустя неделю прямо посреди ночи Терье позвонила Сандра, она вскоре собиралась съехать из дома, который принадлежал Терье. Его телефон лежал на моей тумбочке у кровати и вибрировал, холодный ветер дул в окно, но под одеялом было тепло. Теперь, когда Майкен была у Гейра, Терье оставался у меня почти каждую ночь.
— Сандра, пойди приляг, — сказал Терье в трубку. Некоторое время он молча слушал. В его взгляде читалась безысходность, словно он с трудом сдерживал себя, поскольку был уверен, что правда на его стороне.
— Не то чтобы я не мог сказать тебе, где нахожусь, но не думаю, что тебе станет от этого легче, — проговорил он. Из трубки, прижатой к уху Терье, до меня донесся тоненький звук, это был визг или всхлип Сандры.
