Опричное царство - Виктор Александрович Иутин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Михаил Иванович, дороживший честью рода и службой, не стал изменником тогда, но сейчас, когда русское царство едва не поставлено на колени, а царь унижен, можно было вырвать власть из рук ненавистного Иоанна и отдать кому бы то ни было, но лишь бы отобрать у него!
И ведь мог сейчас послать к крымскому хану, договориться с ним, дабы понапрасну не лилась кровь, и отдать ему не только Москву, но и Новгород, где сидит Иоанн. Сколько жизней можно было уберечь!
Мог бы. В войске наверняка случится раскол, но это не главное. Главное все же то, что князь, несмотря на унизительную гибель отца, свою опалу, потерю земель и человеческую неприязнь к Иоанну, не был способен на предательство своей отчизны, народа, Бога. И потому, не жалея сил, устраивал первую на Руси пограничную службу, потому стоит во главе войска, которому суждено сразиться со значительно превосходящим числом противником.
«Мертвые сраму не имут», – подумал тут же князь.
Захотелось вновь обойти и осмотреть укрепления, проверить стражу, но дикая усталость в стареющем теле забрала последние силы. Еще доложили сегодня, что кончаются съестные припасы, а это значит, что лагерь долго не выстоит, ежели татары возьмут его в осаду (бóльшую часть обоза пришлось бросить под Серпуховом, когда гнались за татарами). Того нельзя допустить, нужны вылазки, точечные удары, дабы злить противника, не давать стоять ему на месте!
Близился рассвет. Князь, так и не сомкнув ночью глаз, кликнул слугу и приказал нести воду, дабы умыться и выйти к ратникам.
Орда, двигаясь на соединение с ногайцами, растянулась на версты. В тылу шли внуки хана, еще совсем мальчишки, не бывавшие дотоле в походах. Их охранял плотный строй конной стражи. Множество пеших ратников плелись здесь. Шли не только по дорогам, но и по лугам, вытаптывая траву.
Из засады облаченный в панцирь Дмитрий Хворостинин из-под низко надвинутого на глаза шлема наблюдал за медленно движущимся татарским войском. Его воины уже в седлах, ждут лишь приказа. Оглянувшись, Хворостинин дал сигнал.
Битва началась стремительно. Полк Хворостинина вышел с двух сторон и разделился, тем самым разбив толпу татар на части и окружив каждую из них. Хворостинин, завидев трех пеших татар, бросившихся было бежать, ринулся прямо на них. Съехав с седла на левый бок скакуна, увернулся от стрелы – туго просвистела прямо над головой коня. На ходу выровнявшись в седле, взял поудобнее саблю и рубанул одного татарина вкось. Двое других, завидев, что сам воевода разворачивает коня на них, решили дать ему бой. Один сумел отбить мощный удар, другой пал с разрубленной головой. Тот, что отбил удар, бросил клинок и миролюбиво поднял руки, пытаясь сдаться в плен, но Хворостинин, с каменным суровым ликом развернув коня, пустился на умоляющего о пощаде врага и разрубил его, не сбавляя ход. Конный татарин пронесся мимо воеводы, ударил по панцирю, лишь процарапав его, и был тотчас зарублен подоспевшим русским всадником.
Не ожидавшие удара татары слабо отбивались, рассыпались по округе, бежали, пытаясь сдаться в плен, но полон не брали, резали прямо на месте. Обоз татарский подвергся разграблению и уничтожению – тут и там уже полыхали телеги с припасами, ревел в страхе разбегающийся скот.
– Убить их! Убить! – кричал юный внук хана, а сам, едва не плача от страха, бежал прочь, оглядываясь на резню и дрожа при виде непобедимых русских всадников. Стража выводила царевичей с поля боя.
Прямо и твердо держась в седле, Хворостинин объезжал округу. Привстав в стременах, отдавал приказы, собирая рассыпавшийся свой полк.
О том, что разорен обоз и тыловые части разбиты, хан узнал тотчас и, взбешенный, остановил войско. Спросил, целы ли внуки. Узнав, что мальчиков вывели с поля боя, удовлетворенно покачал головой.
– Великий хан, лагерь Теребердея меньше чем в полудне отсюда. И там до Москвы совсем ничего, – говорили одни беи.
– Нельзя идти дальше, пока враг будет у нас на хвосте, – шептал верный и мудрый Дивей-мурза. Мстительный хан быстро принял решение.
Ревели сигнальные трубы, воздымались знамена – от войска отделился значительный отряд крымских татар и ногайцев и был направлен для удара по наглым московитам. Они шли с гиканьем и свистом, раскинувшись широкой толпой.
Хворостинин знал об их приближении заранее благодаря лазутчикам. Его полк уже был построен и стоял на месте, ждал врага.
– Сколько же их, – пронеслось по рядам.
– Тысяч десять, не меньше…
– Стоим, братцы! – подбодрил бойцов Хворостинин и, глубоко вобрав воздух носом, сжал пальцами конскую гриву.
Запели первые пущенные стрелы, на излете не причиняя никакого вреда.
– Отступать! Отступать! – крикнул во всю глотку Хворостинин. Запели сигнальные трубы, и полк его, вмиг развернувшись, пустился прочь. Татары, увидев бегство противника, пустились еще быстрее, желая возмездия и легкой победы. В пыли неслись они, нещадно стегая лошадей. Некоторые пущенные стрелы доставали русских всадников, и они, сползая с седел, оставались лежать на земле. Вскоре их тела были растоптаны бесчисленными копытами.
В этой бешеной гонке татары и сами не заметили, как из-за холмов, рощ и курганов они, сбившись в кучу, неслись вдоль широкой дороги, прямиком на видневшиеся вдали деревянные укрепления русского лагеря. Они все ближе, и стрелы уже летят в сторону русских. Казалось, отступающий русский отряд сейчас разобьется об эти щиты, но вдруг по команде Хворостинина он молниеносно разделился на две части и бросился в разные стороны за укрепления.
Выстрелы пушек и пищалей слились в один страшный звук – казалось, именно с таким грохотом раскалывается земля. Гром этот заглушил жалобное, испуганное ржание лошадей, крики ужасов толпы татарских
