Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник) - Джон ле Карре

«Выдай это дважды, Фред, и выходи из эфира». Он переключился на прием, отодвинул листок бумаги со своим текстом чуть дальше и вдруг понял, что ему нечем и не на что записать сообщение Джека, когда он выйдет на связь.

Он вскочил на ноги и стал лихорадочно искать глазами блокнот и карандаш. Пот мгновенно выступил на спине. Их нигде не было видно. Опустившись на четвереньки, он принялся шарить рукой по толстому слою пыли под кроватью. Нащупал карандаш, но блокнота там не оказалось. Поднимаясь, он уже слышал потрескивания в наушниках. Бросился к столу и прижал один из наушников к виску, в то же время подтягивая к себе прежний лист бумаги, чтобы в крайнем случае записать сообщение на полях собственного текста.

«QSA3: слышим вас хорошо» – это все, что они ему передали.

– Успокойся, парень, успокойся, – пробормотал он сам себе вслух, сел на стул, переключился на передачу, посмотрел на свое кодированное сообщение и выстучал цифру сорок два по числу получившихся у него групп. Его ладонь была покрыта пылью и потом, правая рука болела, видимо, от тяжести чемодана. Или от удара, нанесенного тому юнцу.

Времени у тебя будет более чем достаточно, говорил Джонсон. Мы будем слушать, а тебе уже не экзамен на скорость сдавать придется. Он достал из кармана носовой платок и стер грязь с ладоней. Им овладела невыносимая усталость – форма физического отчаяния с оттенком того чувства вины, когда собираешься заняться любовью, но едва способен на это. Группы по четыре буквы, сказал Джонсон. Думай о словах из четырех букв, понял, Фред? (Здесь Джонсон снова прибегнул к вульгарному намеку на самое распространенное английское ругательство.) Не нужно выдавать все сразу, Фред, делай остановки посередине, если понадобится. Две с половиной минуты на первой частоте – вот как мы будем действовать. Две с половиной минуты с точностью до секунды. «Миссис Хартбек» подождет, я уверен. Он провел карандашом жирную линию под девятым словом, потому что именно в нем располагалась метка безопасности. Хотя это было последнее, что тревожило его сейчас.

Лейсер прижал руки к лицу, собрал остатки воли в кулак, а потом взялся за ключ и начал передачу. «Держи кисть расслабленной, указательный и средний пальцы поверх ключа, большой под его головкой. Кисть не должна касаться стола, Фред. Дыши размеренно, Фред, и сам убедишься, как это важно».

Боже, почему его рука двигалась так медленно? Лейсер снял пальцы с ключа и беспомощно осмотрел свою ладонь. Левой рукой провел по лбу, чтобы пот не заливал глаза, и сразу почувствовал, как ключ пополз по столу. Его кисть была слишком напряжена – кисть той руки, которой он убил паренька. Он все время повторял это про себя: точка, точка, тире, а потом «К». Это он помнил всегда – просто точка между двумя тире. Его губы проговаривали слова по буквам, но рука не слушалась. Он чувствовал себя заикой, который заикался тем сильнее, чем больше хотел сказать. А в голове был только образ того юного солдатика, того мальчишки. Возможно, он передавал все же быстрее, чем ему казалось. Он утратил ощущение времени. Пот попадал в глаза, и он больше не успевал стирать его. Он продолжал проговаривать губами точки и тире, хотя знал, что Джонсон был бы недоволен. Джонсон хотел, чтобы он озвучивал не точки и тире, а музыкальное «ди-даа-даа», как поступали профессионалы. Но ведь это не Джонсон убил того юношу. Сердце его стучало намного быстрее, чем работал ключ. Рука, казалось, отяжелела, но он продолжал посылать сигналы, потому что ничего другого ему не оставалось, он мог делать только это, до тех пор пока его тело откажется ему служить. Он уже ждал их прихода, почти хотел, чтобы они схватили его – ну, возьмите же меня! – ждал топота сапог в коридоре. Помоги мне, Джон, помоги же мне!

Завершив наконец передачу, он вернулся к кровати. И почти с полным безразличием увидел нетронутый ряд кристаллов на одеяле, неподвижных, но готовых к работе, выложенных в нужном порядке и пронумерованных. Они лежали на боку, как мертвые пограничники.

Эвери посмотрел на часы. Четверть одиннадцатого.

– Он должен начать передавать через пять минут, – сказал он.

Внезапно заговорил Леклерк:

– Гортон только что позвонил. Он получил телеграмму из министерства. Очевидно, у них для нас есть какие-то новости. Они отправляют сюда курьера.

– Что это может быть? – спросил Эвери.

– Думаю, все дело в Венгрии. Как-то связано с докладом Филдена. Возможно, мне придется вернуться в Лондон. – Он довольно улыбнулся. – Но, думаю, вы, парни, здесь и без меня управитесь.

Джонсон сидел в наушниках, подавшись вперед на принесенном из кухни деревянном стуле с высокой спинкой. Темно-зеленый передатчик стоял рядом с издававшим негромкий гул сетевым трансформатором, подсвеченный изнутри диск настройки бледно мерцал в полумраке чердака сеновала.

Холдейн и Эвери расположились на жесткой неудобной скамье. Джонсон положил перед собой блокнот и карандаш. Он чуть приподнял наушники и сказал стоявшему рядом Леклерку:

– Я проведу его через все положенные операции, сэр. По возможности буду информировать вас о том, что происходит. На всякий случай его передача будет записываться еще и на магнитофон.

– Это я уже понял.

Они ждали в молчании. И внезапно – для них это стало мгновением чистейшей магии – Джонсон резко выпрямился, бросил в сторону остальных резкий кивок и включил магнитофон. Он улыбнулся, быстро переключился на передачу и стал выстукивать ключом, произнося вслух:

– Давай же, Фред. Слышу тебя прекрасно.

– Он сумел! – прошипел Леклерк. – Он уже у цели! – Его глазки сияли от возбуждения.

– Ты слышишь, Джон? Ты действительно его слышишь?

– Нам лучше соблюдать тишину, – напомнил Холдейн.

– Вот, начинается, – сказал Джонсон. Он говорил ровным спокойным тоном. – У него сорок две группы.

– Сорок две! – повторил Леклерк.

Тело Джонсона замерло в полной неподвижности с чуть склоненной набок головой. Все его внимание теперь сосредоточилось на наушниках, лицо в тусклом свете казалось бесстрастным.

– Мне сейчас нужна полная тишина, сделайте одолжение.

Примерно две минуты его хорошо поставленная рука быстро водила карандашом по блокноту. Время от времени он бормотал что-то чуть слышно, шептал или покачивал головой, пока передача на глазах не сделалась более медленной. Его карандаш то и дело замирал, хотя он продолжал слушать, а потом стал лишь выводить каждую букву с выматывающей душу тщательностью. Он посмотрел на часы.

– Все, Фред, довольно, – вслух произнес он. – Давай, меняй частоту. Уже почти три минуты.

Но передача продолжалась, буква за буквой, и на невзрачном лице Джонсона появилось выражение неподдельной тревоги.

– Что происходит? – громко спросил Леклерк. – Почему он не поменял частоту?

Но Джонсон лишь продолжал твердить:

– Уходи из эфира, ради бога, Фред, отключайся.

Леклерк в нетерпении коснулся его руки. Джонсон приподнял один из наушников.

– Почему он не меняет частоту? Почему продолжает передавать?

– Не иначе, как он забыл! Во время тренировок никогда не забывал. Я знал, что он будет работать медленно, но чтобы так! Господи! – Он машинально продолжал записывать. – Пять минут, – пробормотал он потом. – Пять треклятых минут. Да замени же ты этот паршивый кристалл!

– Вы можете напомнить ему? – спросил Леклерк взволнованно.

– Конечно же, нет. Как? Он не способен передавать и принимать одновременно!

Теперь они сидели или стояли, парализованные страхом. Джонсон повернулся к ним и произнес с жалобой и отчаянием в голосе:

– Я же повторял ему, я беспрестанно вдалбливал ему это в башку. То, что он сейчас делает, – чистой воды самоубийство! – Он посмотрел на часы. – Он передает непрерывно уже почти шесть минут. Вот ведь идиот, идиот, идиот!

– Что они предпримут? – спросил Холдейн.

– Если засекут передачу? Подключат к перехвату вторую радиостанцию. Зафиксируют линии, а потом это вопрос элементарной тригонометрии, если он будет торчать в эфире так долго. – От беспомощности Джонсон застучал ладонью по поверхности стола, глядя на передатчик, словно именно он стал источником всех проблем. – Даже дети смогут его вычислить, имея два компаса. Боже всемогущий! Прекрати, Фред. Господом молю! Прекрати!

Он записал еще несколько букв, а потом отшвырнул карандаш.

– Все это и так будет на пленке!

Леклерк повернулся к Холдейну.

– Но мы же наверняка можем что-то сделать.

– Хранить тишину, – отозвался Холдейн.

Передача прекратилась. Джонсон отстучал подтверждение приема со злостью, почти ненавистью. Потом отмотал назад магнитофонную ленту и взялся за расшифровку. Положив перед собой листок с кодами, он работал без перерыва минут около пятнадцати, по временам делая какие-то вычисления на клочке оберточной бумаги, подвернувшемся под руку. Все молчали. Закончив, Джонсон поднялся на ноги, машинально демонстрируя уважение к начальству.