Слепой боец - Юлия Горишняя

Прежде чем въезжать во двор, Рият попросила змей освободить дорогу, пристукивая по земле носком башмачка. И служка, отворивший ворота, одобрительно улыбнулся колдунье за то, что она сделала это сама как полагается. Тем более что Рият тут же вложила ему в руку монету, как если бы это он сделал прошение о входе за нее.

В квартале Кэммона было не так уж и мало народу, но по сравнению с тем, что снаружи, казалось почти пустынно. Посторонние сюда не очень-то старались попасть. Змеи здесь чересчур по-хозяйски скользили под ногами.

Однако любопытных глаз всюду предостаточно. Рият знала, что успокоится только тогда, когда загонит свой фургон в один из внутренних двориков, который она собиралась попросить в свое единоличное распоряжение на ночь или две.

Настоятель был еще не старый человек, но с серебром, чуть заметно сквозящим в бронзовой великолепно-пышной бороде, и очень прямой, несмотря на бремя бесчисленных забот, — обычно мало имеющих отношение к Кэммону и сделавших его служителя похожим больше на энергичного кормщика или купца, мерятеля дальних стран. В своей узкой одежде — так полузабыто, по-родному не похожей на хиджарскую и здешнюю моды — он был как черная свеча на ступенях настоятельского дома. Говорят, мол, под черной дистолой лицемерие может скрываться не хуже, чем под всякой другой; но Рият не хотелось сейчас помнить об этом.

Настоятель не мог спуститься со ступеней, куда он вышел встречать Рнят, ради сановника чужого государства — всего лишь Кайяны; но с другой стороны, и Рият, уж конечно, не стала бы ронять свое достоинство Прибрежной Колдуньи, опускаясь на колени прямо на землю перед настоятелем всего лишь небогатого заморского храма в Тель-Претве. Приятно иметь дело с умным человеком. Рият преклонила колени на первой ступеньке, опустив почтительно голову, в то время как настоятель ожидал на второй; ему пришлось слегка наклониться, чтобы поднять ее — а точнее, прикоснуться к ее плечам, точно помогая ей подняться, — а уж что-что, но подняться Рият могла и сама. Настоятель оказался даже достаточно любезен, чтобы отвечать ей шутливым комплиментом — мол, красавицы и колдуньи живут здесь бесплатно, однако же согласившись принять от Рият пожертвования на обновление Храма, и даже много большие, нежели обычная плата за ночлег, отдаваемая тоже как пожертвования.

— Эти стены рады твоему пребыванию здесь, — добавил он. — Но мне будет приятней, если ты отдашь ему это сама, как сама открыла себе вход.

— Я женщина, — возразила Рият, — и я слаба. У меня не хватает сил смотреть на Светила.

— Ты можешь поговорить с ним через занавеси, — сказал настоятель, а Рият, помолчав, кивнула головой.

Доготранский жест.

— Хорошо, — сказала она.

Она вошла в Храм Утренней Звезды через западные двери. Внутри было почти темно — горели ароматические черные свечи, а окон здесь не было ни в стенах, ни в потолке; пышные люстры разжигали лишь в дни особых праздников, а сейчас казалось, что их вовсе нет, и в квадратном зале с бархатным пламенем свечей потолок навис почти над головой. Рият вошла в одну из ниш вдоль стен, задернув за собою черные шелковые занавеси; шелк был староват и местами протерся, хотя в свои времена крашен был тою же самой дорогой и прочной, красивою краской, что и дистола настоятеля, и верхнее широкое платье, надетое нынче на самой Рият. Должно быть, щедрые пожертвователи последний раз проезжали здесь, увы, давно. В то время, когда она входила, можно было разглядеть в глубине ниши еще одну занавесь, плотно задернутую над углублением в стене; потом черный шелк, колыхнувшись, закрыл ее от посторонних глаз. Мы не будем раздвигать его снова.

Наша повесть, отважно заглядывая в души людей и лики богов, и даже в тени столь темные, что живому солнцу вовек не рассеять их, останавливается перед маленькой нишей в стене Храма Кэммона — ибо самонадеянным и глупым показал бы себя человек, без должной подготовки решившийся судить звезды и их дела, или хотя бы судачить о них.

Рият торопилась, но пробыла там не менее времени, чем нужно, чтобы в водяных часах набежало на полпальца воды. И выходя из Храма (в темноте она едва не налетела на небольшую компанию матросов, пришедших поговорить с Исчисляющим Пути), она положила в кедровый ларец у дверей не только мешочек с пятью золотыми, о котором договорилась с настоятелем, но и еще свою шпильку для волос — шпилька была очень дорогая и искусно сделанная, в ладонь длиной и с тремя красивыми прозрачными камнями. Кроме всего прочего, она была так сделана, что при нужде могла пригодиться и как оружие.

Сложная прическа, и без того порядком истрепанная дорогой, сразу развалилась, и, когда Рият вышла из портала, заостренного вверху как луковица, встряхнув головой и зажмурясь от солнца, — ее бронзовые кудри, пышные и упругие, точно проволока, рассыпались по плечам — она не стала снова их собирать. Так и ходила — как ходят обычно доготранки, как ходила бы сама Рият, если бы все-таки стала женой горшечника.

В конце концов, это ей шло, а служанку, умеющую сооружать модные прически, она с собой не взяла. Лучше уж вовсе без прически, чем с плохой.

Тем временем двое ее слуг уже должны были добраться с поручениями — один до управляющего портом, а второй — до распорядителя в конторе Претави, если, конечно, тот получил известие, которое она выслала раньше с еще одним гонцом, и ожидает в конторе, а не уехал в гавань, или к агентам в близлежащих поселениях, или в другое место куда-нибудь, не оставив в конторе толкового приказчика, который мог бы его заменить. «Самое главное, Рият, — сказала она себе, — помни: ты предусматривала, что все это еще и как возможно».

Сама она отправилась в гавань на этот раз пешком. И гавань, нельзя не сказать, вовсе не показалась ей переполненной. В порту Претва после штормов начинается пренеприятная волна-тягун, и, отлично зная, как умеет она бить корабли о причалы и друг о друга, благоразумные люди заранее вывели свои суда на незащищенный внешний рейд; неблагоразумные могли сейчас наблюдать, как от равномерно проходящего влево-вправо тягуна их корабли каждые полчаса прыгают, как разгоряченные кони, норовя оборвать свои канаты или обмакнуть мачты в волну; те же, кому с самого начала не повезло с местом на внутреннем рейде, имели теперь возможность немного позлорадствовать, и, может быть, они и делали это. Рият злорадствовать не могла: военные галеры помещались здесь же, на внутреннем рейде, и подвергались опасности, стоя у причала.

Патрульным кораблям полагалось содержаться в таком порядке, чтобы в любое время в течение часа они могли выйти в море. Приказ Прибрежной Колдуньи должен был прийти более часа назад — но эти четыре галеры не были еще и близко готовы. Там еще только загоняли гребцов в трюмы, что же до солдат, то их, как подумала Рият, наверняка надобно было еще найти, и ведь четыре дня назад эти корабли уже готовы были к выходу, наполнены боевыми припасами и чуть ли не ждали только окончательного решения портового консула, в какую же сторону будут они сопровождать отправляющихся купцов. Начался шторм, и солдат отпустили в казармы, а попросту говоря, на берег. Сейчас их, должно быть, извлекали из каких-нибудь кабаков, а ведь хорошо известно, как не любит этот народ из подобных мест извлекаться.