Четыре сестры - Малика Ферджух
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Последняя решетка. Звяканье. Ее провели в широкий коридор, вымощенный зеленой и серой плиткой, где сновали другие охранники с сардинками на поясе. Ввели в голую, зеленую, сырую комнату без окон.
– Присаживайтесь, – любезно предложил ее проводник.
Она села, подождала. Встала. Потерла руки. В конце коридора кто-то закричал. Потом где-то захохотали. Пахло здесь как в бассейне. И было так же жарко.
Женевьева снова села. Потом, услышав шаги по серо-зеленым плиткам у самой двери, опять встала. Надзиратель сообщил, что у них двадцать минут, и впустил Виго.
Она сразу посмотрела на руки Виго, на его запястья, и поняла, что ожидала увидеть на них наручники. Но их, конечно, не было. Она испытала невероятное облегчение. Одет он был почти нормально.
Он сел напротив нее, по другую сторону стола. Бросил взгляд на маленькое окошко в двери. Она заметила там козырек фуражки. Надзиратель стоял за дверью.
– Здравствуй, – сказала она.
Он не ответил.
– Я принесла тебе футболку. Так глупо, я упаковала ее в подарочный пакет. Надо было сообразить, что его откроют. Ничего не поделаешь.
Она положила футболку на стол. Взгляд надзирателя за окошком переместился. Виго оставил футболку там, где она была. Он забросил правую ногу на левую и слегка откинулся на стуле. Женевьева заговорила вполголоса:
– Я звонила твоему дяде Анжело. Так я узнала, где ты.
Он чмокнул губами, как будто заглотнул вонючий воздух и хотел скорее его выдохнуть.
– Почему ты не хочешь со мной поговорить? – спросила она.
Он уставился на зеленый ромб на полу. Она тоже помолчала, потом:
– Ты должен был сказать мне, что ты… здесь. Знаешь, это бы ничего не изменило. Совсем ничего.
Он резко встал с жутким скрежетом стула по плитке.
– Да какого черта ты сюда явилась? – рявкнул он. – Посмотреть на зверя в клетке? На Виго-вора?
Она встала и обошла стол, чтобы подойти ближе. Остановилась в двух шагах от него.
– Анжело сказал мне, что ты уже месяц на условном сроке. Что ты должен отмечаться каждый вечер в определенный час. Но однажды ты опоздал на шесть часов… А такое опоздание – это суперсерьезно, это все равно что побег.
Он улыбнулся, эту улыбку больно было видеть, сердце переполнялось слезами.
– Точно. Я получил неделю карцера.
Она уставилась на него.
– Карцер? Что это такое?
Он снова чмокнул губами. Она приблизилась на шаг.
– Я хочу знать… День, когда ты не отметился вовремя… это когда мы были в ресторане? Когда ты пришел в мою комнату?
Он не ответил. Она вытерла губы сжатым кулаком. Капля пота стекала из-за уха на шею.
– Скажи мне. Это было в тот раз? Это было… из-за меня?
Она не знала, она ли сделала шаг вперед или он… В следующее мгновение они обнялись. Губы Виго, у самого ее уха, прошептали его голосом:
– Мне было плевать. И сейчас плевать. Я этого хотел. Это было так хорошо. Я ни о чем не жалею. Я даже сделал бы это снова.
Она прижалась к нему, и они долго стояли так, не говоря ни слова. Потом он прошептал:
– Вот почему мы не смогли встретиться. Ты меня ждала?
– Немножко, – застеснялась она. – А что такое карцер?
У него вырвался смешок.
– Если я тебе скажу, ты будешь плакать.
– Я уже плачу.
– Неправда. Ты сильная.
– Не такая уж.
– Ты, во всяком случае, единственная, кто повалил меня на землю!
Она удивилась, подняла голову.
– Ты помнишь? Ты тоже? Рождество? У магазинов?
– Я вспомнил задолго до тебя. Забавно было смотреть, как ты мучаешься. Я тебя не забыл.
Женевьева привстала на цыпочки и прижалась щекой к его щеке.
– Поцелуй меня, – прошептала она.
Он поцеловал ее. И сразу после этого заплакал.
15
Летние каникулы подходят к концу…
…но не лето… которое здорово придумало закончиться в сентябре!
Базиль принес второй чемодан с одеждой. Ее было чуть больше, чем требовалось на каникулы.
В конце июля, как и было условлено, Женевьева закончила продавать мороженое на пляже. Месье Мепулед вручил ей чек, сказав, что готов нанять ее и на следующий год.
Что же до Виль-Эрве, его судьба решалась в августе, со всеми визитами, которых не ждали, всеми явлениями, появлениями и исчезновениями…
Однажды утром в воскресенье, когда Роберто и Гарри были единственными представителями мужского пола в доме – Базиль дежурил в больнице, – из Тупика вырулил мопед и остановился у крыльца.
С него спрыгнул парень и снял шлем, из-под которого тут же вылетел воробей. Он открыл багажник, выпустив белку, цыпленка, утенка и кота.
Беттина взвизгнула, вскочила, оставив чашку кофе с молоком, стремглав промчалась через террасу, сбежала с крыльца и, не обращая внимания на ошеломленные лица сестер и мужской части, встретила вновь прибывшего веселым смехом.
Остальные приблизились, осторожно, из-за всех этих крылатых, пернатых и мохнатых, разгулявшихся на свежем воздухе.
– Огюстен! Это Огюстен! – крикнула им Беттина. – С Гримасом! И Воробьем! И Утенком! И Цыпленком! И…
Гарри подоспел быстрее всех. Утенок? Воробей? Цыпленок? Он выронил свой очечник, откуда вылетели тридцать шесть мух. Беттина всех познакомила.
– Здравствуйте, – пробормотал Огюстен, краснея и стесняясь.
– Что ты здесь делаешь? – спросила его Беттина.
– Я уехал с фермы, – ответил он.
– Почему?
На Огюстена не стоило полагаться для подробных объяснений. Он пожал плечами, фыркнул – пффф – и договорил:
– Я получил твое письмо.
Беттина в свою очередь порозовела.
– Кофе с молоком? – спросила Шарли. – Чаю?
– Кофе без молока, – кивнул он.
Гарри, очень заинтересованный, вертелся около клювов, перьев и лап.
– Они твои?
– Нет, – ответил Огюстен. – Животное никогда не принадлежит человеку. Мы просто дружим.
Гарри пристально посмотрел на него.
– У меня были мухи, – сказал он. – Они улетели.
– Вот видишь.
Шарли переглянулась с Женевьевой. Гортензия принесла чашку, Беттина – кофейник.
– Ты еще побудешь здесь? – спросила она Огюстена. – Я позвоню Денизе, Бео. И даже Сюзи позову.
Огюстен обмакнул в чашку тост, который Энид
