Наваждение - Пола Волски

- Так эта тайна осталась неразгаданной?

- Да нет, госпожа, только говорить тяжко.

- Тяжко?

- Через какое-то время, - продолжала Карт, - из тюрьмы вышел солдат и прибил к стене объявление. Кто-то прочел его вслух. Там говорилось, что четверо предателей-нирьенистов будут приведены во двор в три часа пополудни. Так что все догадались, зачем эта штука там стоит.

- И ты ждала так долго, чтобы посмотреть на публичную казнь? дрогнувшим от гнева голосом спросила Элистэ. Она была потрясена и одновременно чувствовала отвращение, однако против воли заинтересовалась рассказом.

- Что ж, мне выбирать не приходилось, госпожа. - Круглое лицо Кэрт вспыхнуло. - К тому времени я уже не могла бы оттуда выбраться. Я стояла у самых ворот, с прижатым к решетке носом, а толпа сзади меня становилась все больше, и я там застряла без движения.

- Вот как?

- Правда, госпожа. А еще - как я узнала, что будет, так почему-то не могла отвернуться.

Элистэ кивнула, молча и пристыженно признавая, что понимает.

- Должно быть, слухи пошли по всему городу, - продолжала Кэрт, потому что люди шли и шли, и площадка перед воротами была такой забитой, что не проехала бы ни карета, ни даже портшез. Кто-то там выпивал, кто-то буянил, некоторые смеялись, перешучивались. А некоторые стали ну прямо мерзкие. Но большинство стояли тихо и ожидали. Ровно в три они вышли из "Гробницы" - солдаты, охрана и все такое. И один там был - говорили, что это главный начальник "Гробницы" Довель Эгюр. И еще палач - такой огромный, - Борло сын-Бюни, тот, что у нас жил, помните? - рядом с ним просто щенок, и говорили, что это Бирс, родственник Уисса в'Алёра, но точно не поручусь И четыре пленника, - чтоб мне лопнуть, если они не были раздеты догола! Госпожа, вот ей-ей, они были голые, как цыплята, которых сейчас бросят в кастрюлю.

- Как это гнусно! - вспыхнула Элистэ. - Какие скоты эти экспры! К чему им такая мелкая бессмысленная жестокость?

- Точно не скажу, госпожа, но я прямо еле на ногах устояла. Не знала, куда смотреть, да и другие тоже. Некоторые захихикали - знаете, как вот ежели человек сбит с толку, но не хочет показать. Но смеялись недолго, и, я думаю, пленники даже не услышали - такие они были убитые, что ничего не замечали. Мне стало жалко их, госпожа, и не только мне. Я слышала, кто-то шепнул, что они хорошие депутаты и хорошие люди и так с ними поступать негоже. Но кругом рыскали народогвардейцы, и вслух говорить было страшно. Ну, выстроили всех четверых перед этой штуковиной, - продолжала Кэрт, - и они там стояли, пока читались обвинения. Но если они и вправду во всем этом повинны, тогда они, само собой, заслуживали смерти.

- А они виновны на самом деле? - спросила Элистэ.

- Не могу сказать, госпожа, да или нет, а только разговоры закончились, и перешли к делу. Палач схватил первого пленника и зашвырнул его прямо в этот шкаф. И тут вышло, что вроде как эта штука живая. Двери захлопнулись сами по себе, а огни делались все ярче и ярче, а шум громче и громче, а потом большая вспышка - прямо больно глядеть, и все было кончено. Двери сами открылись - и, госпожа, там внутри ничего не было. Только кусок веревки. Я не могла глазам своим поверить. Да и никто не мог - слышали бы вы, какие начались вопли и крики! А палачу словно и дела нет. Он взял вилы и, как ни в чем не бывало, вытащил веревку наружу. А потом остановился и будто погладил этот шкаф - провел по нему рукой, даже по шипам, и, клянусь, он разговаривал с этой штукой. Я не слышала, но видела, как у него губы двигались. И выражение у него было такое, словно он с родственником разговаривает. Чудно это мне. А потом три остальных пленника - бум, бум, бум - один за другим, как и первый. Все заняло несколько минут, вы не поверите, до чего все это быстро, и как... как чисто там после этого, ни кусочка не остается, словно никого и не было.

- В некотором смысле это даже хуже, чем... - Элистэ, вздрогнув, замолчала.

- Ну, тем и кончилось, - заключила Кэрт. - Солдаты, начальник тюрьмы и палач, сделав свое дело, ушли, а шкаф так и оставили во дворе. Мы потолкались еще на улице, посмотреть, что будет, но больше ничего не было, и я пошла домой. Вот почему я так поздно, госпожа.

Элистэ молчала, не зная, что сказать.

- Да, и вот еще что, - припомнила Кэрт. - Пока все это происходило, из окна тюремной башни глядели два каких-то человека, и люди в толпе говорили, что один из них - это сам Уисс в'Алёр.

Со своего наблюдательного поста у окна в верхнем этаже центральной башни "Гробницы" Уисс в'Алёр - или просто Валёр, как он недавно переименовал себя из соображений скромности - видел все происходившее. Он отметил превосходную работоспособность Кокотты, несгибаемость народогвардейцев, похожих на автоматы, извращенное поклонение кузена Бирса.

А публика? Чародейные пассы, неохотно произведенные его отцом, позволили с одного взгляда оценить реакцию зрителей. Уисс увидел, что горожане были напуганы, сбиты с толку и взволнованы. Первозданная жестокость Кокотты казалась им отталкивающей и приятно возбуждающей. Многие были довольны зрелищем, но боялись признать это, некоторыми владели смешанные чувства, а кое-кто испытывал подлинное отвращение. Ну, это, разумеется, пустяки. Удовольствие можно усилить, тошноту подавить - по поле Уисса. Его собственные таланты, при поддержке чар отца, давали достаточно власти для этого, даже больше, чем нужно.

Разве нет?

Но сомнения оставались, подрывая его уверенность в себе и расшатывая нервы Ему необходимо избавиться от них ради себя самого и блага страны. Он обязан защитить себя Это его долг перед Вонаром.

К счастью для страны, Уисс мог положиться на преданность и сотрудничество Народного Трибунала, где ведущие юристы с готовностью подчинялись мудрым решениям Комитета Народного Благоденствия. Кого порицал Комитет, тех приговаривал Трибунал, а сам Комитет состоял из преданных экспроприационистов, истинных патриотов, хороших людей (была, правда, парочка исключений, которыми стоило заняться), и Уисс всегда мог на них рассчитывать.

Он возвратился в свой кабинет в Комитете Народного Благоденствия и отдал соответствующие приказы, после чего Трибунал оказался завален делами. Самые глубокие и сырые казематы старой "Гробницы" впервые за века увидели людей, потом оказались заполнены до отказа, а затем чуть не треснули от количества обитателей. Избыток арестованных распределялся по двум тюрьмам поменьше - в "Остроге" и "Сундуке", находившихся в противоположных концах города. Скоро были заполнены и они, и тогда начали использовать не слишком надежные камеры в окружных жандармских участках. Задействованными оказались также некоторые погреба и склады, а в одном примечательном случае - даже пересохший колодец. Это было просто постыдно. Требовалось или больше места, или меньше арестованных. С точки зрения Уисса, решение этой задачи сомнений не вызывало.