Необыкновенные приключения юных кубанцев - Ольга Репьева

— Валела, не малай станиски, — сделал замечание Колек, когда сверстник, угостив курицу обрубком червя, вытер пальцы об одёжку. — Они зе класивые!

Штанишки у него и впрямь были красивы: из чёрного блестящего шёлка, с накладным кармашком, с помочами крест-накрест и прорезью сзади (дабы садиться на горшок не снимая). В таких же, только коричневого цвета, щеголял и другой; рубашки, тоже шёлковые, у обоих были одинаковые — светложёлтые.

— Может, сделаем перекур? — предложил Федя. — Часа два уже трудимся без передыху.

— Давайте, если заморились, — откликнулся Ванько. — Лично я токо разохотился.

— А у меня уже две водянки на ладонях, — сообщил Рудик, втыкая штыковку.

— Ну-ка, покажь, — засомневался Федя. — Э, да ты белоручка! У наших девчонок и то руки помозолистей.

— У каких это ваших?

— Ну, у Веры, у Клавы Лисицкой. Да и у твоей сестры Марты, когда была здесь с нами.

Уселись, свесив ноги, на ветку — толстую, шероховатую, отходившую от ствола почти под прямым углом. Малыши тут же по ступенькам спустились в яму, взялись за лопаты, подражая взрослым. Обследовав комья наверху, к ним спрыгнула и курица.

— Скоро дойдём до глины, — сказал Федя, с метровой высоты оглядывая сделанное.

— Землю придется вывезти, чтоб не было бугром, — поделился соображениями Ванько. — А на вскрышу, под дёрн, пойдёт глина — не так будет промокать.

— Пол и бока надо бы чем-то утеплить.

— Свяжем маты из камыша или куги. Будет годнецкий блиндажик!

Рудик участия в обсуждении предстоящего обустройства не принимал.

— А ты чё, никак нас стесняешься? — посмотрел ему в глаза Федя, ухмыльнувшись.

— Не по-онял…

— А чё тут понимать? Закуривай. Пока ухи не попухли.

— С чего ты взял, что я курю? — попытался было отвести подозрения тот, но при этом «ухи» предательски порозовели, как у нашкодившего шалуна.

Чтобы не конфузить ещё больше, Федя отвёл взгляд, пояснив: — Вчера в сенях от тебя несло никотином, как от козла.

Рудик не нашёлся, что сказать. Ванько делал вид, словно ничего особенного не произошло.

— Кури, — сказал, — если хочешь.

— А что, и закурю! — с вызовом воскликнул разоблаченный.

Достал из кармана штанов небольшой, ручной работы, алюминиевый портсигар, нажатием кнопки откинул крышку. Здесь приготовлено было на несколько закруток аккуратно нарезанного листового табаку, несколько бумажек и дощечка-спичечница в виде гребёнки. Свернув цигарку, прикурил от отломленной красноголовой спички, чиркнув ею о тёрку, нанесённую с двух сторон внизу.

— Дай-ка глянуть, — взял у него диковинку Федя. — Первый раз такие вижу. Где взял?

— У тёти. Фрицевские. Стырила несколько штук, а я у неё.

— И давно куришь?

— С неделю.

— Что за нужда заставила?

— Да никакой нужды… Просто ребята курили, ну, и я. Надоело выглядеть умником.

— Да, не зря говорится: с кем поведешься, от того и наберёшься… — В замечании угадывалось сожаление пополам с осуждением.

— А что в этом такого? Многие пацаны курят.

— Это ж где? Про хуторских, не говоря уже про нас, я бы этого не сказал.

— В Ивановке, например… Ничего страшного не вижу!

— Ну и дурак. Вань, а ты чего молчишь? — не стерпел Федя. — Одобряешь, что ли?

— Он, Хветь, теперь всё равно не бросит, одобряй не одобряй. Даже если б снова захотел выглядеть умником.

— Ты так думаешь? Захочу — и брошу! — заявил бывший «умник».

— Зарекалась свинья дерьмо жрать, да никто не верил… А вообще — твоё личное дело! — Ванько спрыгнул. — Схожу за возком, а то земля уже обратно в яму скатывается. Эй, клопики, кто со мной на тележке покататься? — Забрав малышат, ушёл.

— А я б советовал бросить, — опять взялся за Рудика Федя. — Хотя бы из-за спичек: такое добро переводишь зря! У людей по утрам нечем печку разжечь.

Рудик затянулся дважды кряду, закашлялся, на глазах выступили слёзы. Развернул цигарку и высыпал содержимое.

— Сильно крепкий, гад… — сказал с придыханием. — Самардак называется. Один курит — кхе, кхе! — двое в обморок падают.

— Смотри сам не свались, куряка!.. — Помолчав осуждающе, поинтересовался: — Чем в Ивановке прикуривал, тоже спички переводил?

— Откуда? Тоже кресалом огонь добывал.

Кресала прочно вошли в быт на хуторе. Ребята научились делать их сами. Надломленный в тисах сегмент от сенокосилки в домашних условиях нагревался докрасна, окунался в холодную воду — и вся недолга. Закалённая, пластинка высекала искры из особого вида кремня (находили в гравии железнодорожного полотна), называемого «мыльным» — по цветовому сходству с хозяйственным мылом. От искр легко затлевалась ватка, заготовленная из подсолнуховых корзинок.

— Ты что на кремень ложил? — поинтересовался Федя.

— Одно время пользовался ватой, смоченной в крутом растворе марганцовки. Но марганец большая редкость. Кто-то додумался прокипятить вату в подсолнуховой золе — это более доступно.

— И что, вата хорошо загорается? — Это для него была новость.

— А то! Как кресь, так и есть!

— Проверю, такой золы у нас навалом. А ты кончай вредительством заниматься — не трать больше спичек на курево. Если, конешно, есть.

— Несколько коробков есть. Тоже у тёти разжились. Могу пару штук уделить.

— Мы-то обходимся и без спичек. А вот у Веры, говорила, кончаются. Из экономии к соседям за угольком бегает.

— Отдай ей пока эти, — вернул он красноголовую гребёнку. — Потом ещё принесу. А я постараюсь завязать.

— Правильно! Пока не втянулся. Иначе поздно будет.

— А вы чем огня добываете?

— Есть и кресала, но пока — при помощи зажигательной пули. Как? Ванько как-то раздобыл две обоймы немецких винтовочных патронов, а Мишка обратил внимание на цветные метки. Предположил, что пули либо разрывные, либо трассирующие. А когда надпилил у одной кончик, оказалось — зажигательная. Оболочка начинена каким-то веществом, которое на воздухе слабо горит. Окисляется. Ну, мы это дело…

Досказать мысль помешало появление Володьки.

— Идите на зайцев смотреть! — крикнул он возбужденно и тут же убежал.

Ребята спрыгнули наземь и тоже заспешили во двор. Здесь, окруженные зрителями, горделиво позировали охотники. У Бориса через плечо, схваченные за лапы брючным ремнем, висело два здоровенных русака. У ног лежала рыжая, с длинным пушистым хвостом, лисица. Не спешил освобождаться от ноши и Михаил: его, усталого и взмокшего, отягощали три таких же зайца.

Затем добыча была представлена на разглядывание и ощупывание детворе, а сами добытчики стали отвечать на многочисленные вопросы. По их рассказам выходило, что из двадцати петель, установленных вчера между кладбищем и лиманом, только шесть оказались «нестронутыми». В такое же количество попались куцехвостые, причём, один был ещё живой. Он, или только-только попался, или оказался поумней других: не стал толочь бурьян вокруг колышка, как это сделали другие, и рваться из петли. Когда к нему подошли, сидел, прижав уши. Немного покричал, пока его освобождали, будто просил помиловать; пожалев, его отпустили на волю: живи! В одну из петель угодила лиса и хоть считается зверем хитрым, задушилась. Хотели не брать, но Борис передумал: если вычинить шкуру, то будет классный воротник для «пальта» — разумеется, Вере-Мегере. От одной петли осталось «токо кружало» — унесена вместе с колышком. Остальные просто сбиты в сторону.