Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

Короче говоря, если уж любопытно наблюдать за мухой, бьющейся о стекло, так тем более любопытно смотреть, как бьется существо с высшим образованием и с бородой. Пусть себе бьется, хе-хе-хе! Мы-то с вами знаем, что все равно ничего хорошего из этого не выйдет. Спешить нам некуда. Когда надоест глядеть, придавим, как муху, и скажем «конец».

Ревность

— Ты как будто кралю себе завел? — говорит Татьяна.

— Откуда это тебе известно? — удивляется МНС.

— Секрет. От женщины ничего не скроешь. Предупреждаю, пока ты со мной, никаких других баб не потерплю.

— В таком случае...

— Не выйдет! От меня ты так легко не отделаешься. Я буду сражаться. До последнего. Понял?

— Понял.

— Дурачок! Лучше меня ты все равно не найдешь.

— Почему?

— Потому что лучше не бывает. И потом, сильнее меня тебя все равно никто любить не будет.

— Почему?

— Потому что сильнее невозможно.

— Откуда это тебе известно?

— Из опыта. Я ведь много чего повидала. Рассказать — никто бы не поверил. Ты еще совсем мальчик. Если бы ты только знал:..

— Что?

— Так, ничего. Это я себе. Поплакать захотелось. Недавно я узнала, что у моего добропорядочного супруга есть любовница.

— Ну и что? Ты же сама...

— Я другое дело. Мне положено. Но знаешь, что меня обидело? Вовсе не то, что он завел любовницу, а то, какую любовницу.

— Какую же?

— Восемнадцатилетняя девочка. Устроилась в его отдел по блату для трудового стажа.

Из рукописи

Наша идеология сама по себе не есть наука, но сложилась она на базе науки и под ее влиянием. Но — науки прошлого и даже позапрошлого века. А доминирующими в той прошлой науке были идеи поверхностного опытного наблюдения, резюмировавшиеся в учении об изменяемости, взаимосвязи, причинности, историзме, развитии, эволюции, качественных скачках, борьбе противоположных сил и т.д. Диалектика прошлого века была той же наивной диалектикой греков, только на более широком материале. Успехи науки породили также идеи неограниченной познаваемости мира, предсказуемости последствий данных причин. Но идеология — на то она и идеология, что идет по сравнению со своими познавательными источниками с опозданием по крайней мере на полсотни лет. Обратите внимание, советские философы только в последние десятилетия начали причесывать под диалектический материализм идеи и результаты науки конца прошлого и начала нашего века, изображая их как новейшие открытия.

Что произошло за последнее столетие? Произошла грандиозная революция во всем комплексе явлений, связанных с наукой. Я не буду касаться социального аспекта дела — превращения науки в один из решающих факторов жизни современного общества, почти в самодовлеющую силу. Ограничусь лишь чисто идеологическими аспектами этой революции. Доминирующими в науке стали идеи и методы дедуктивного мышления. Не в том смысле, что доля дедуктивных наук возросла, — познание в конечном счете всегда есть опытное познание. А в том смысле, что само опытное (включая эксперимент) познание стало предваряться, освещаться, сопровождаться, корректироваться и т.д. дедукцией, рассуждением, расчетом, построением теорий и моделей. Иначе говоря, поверхностное наблюдение и наблюдение с простыми средствами видения и эксперимента, не меняющие видимой на первый же взгляд картины мироздания, уступили место наблюдению и опыту с грандиозно развитыми средствами наблюдения, с неслыханно разросшимся аппаратом науки, с невиданным доселе интеллектуальным уровнем решения даже сравнительно простых задач. Философские обобщения, выросшие на материале прошлой науки, стали выглядеть жалкими и достойными смеха. И в подавляющей своей части ошибочными. Выяснилось, что не все изменяется, не все связано друг с другом, не всегда качественные изменения суть продукт количественных накоплений. Обнаружение принципиально неразрешимых проблем нанесло удар по идее безграничной познаваемости мира. Обнаружение связей типа «соотношения неопределенностей» нанесло удар по прежнему детерминизму. Правда, наши философы пытаются спасти его, приписывая такого рода идеи именно диалектическому материализму, но их попытки смеха достойны, а их жульнический характер очевиден.

Но главное дело даже не в таких фактах, вступивших в вопиющее противоречие с марксистско-ленинской идеологией. Функции создания общей «научной» картины мира перешли от идеологов к огромной армии представителей конкретных наук, занятых популяризацией, пропагандой, «теоретической» обработкой достижений современной науки. Выяснилось, что общая философская картина мира, если она хочет выйти из состояния старческого маразма, не может быть ничем иным, как определением общих слов («развитие», «качество», «причина», «пространство» «время» и т.п.), да еще с использованием средств обработки языка, развитых современной логикой и математикой. А при этом тривиальностью становится крайне неприятная для марксистов-ленинцев истина, что «общие законы» суть лишь элементы соглашений о смысле слов или эвристические допущения чисто «инструментального» порядка. Что же касается проблем теории познания, то мощный процесс развития современной логики охватил их полностью и поднял их на неизмеримо более высокий уровень сравнительно со всем тем, что было здравого в марксизме (заимствованного, конечно, у других).

Их нравы

Они, сволочи, себя не обижают, говорит Глеб. Для Самого, например, существуют специальные хозяйства, выращивающие цыплят, поросят, клубнику и все такое прочее; специальные институты, изготовляющие всякие пилюльки. Но дело не в этом. Эти обслуживающие одного человека учреждения сами разрослись в грандиозные кормушки для многих тысяч паразитов. На каждого цыпленка — по меньшей мере с десяток работников. Ты представить себе не можешь, что там творится! Обсмеешься. За цыпленочком, которому предстоит попасть в пузо Самого, еще с яйца идет неусыпный надзор. На него даже анкеты (!) заполняются. И Боже упаси, чтобы он сожрал неподходящего червяка. Каждый червячок должен быть проверен и перепроверен. И разумеется, идеологически выдержан.

Предостережения

— Эта твоя новая девочка, конечно, ничего себе, — говорит Добронравов. — Сексуальная девочка. Фигурка ничего.

— Откуда тебе известно, что она сексуальная? — удивляется МНС. — Она же еще совсем девочка.

— Знаем мы этих девочек! Она по крайней мере уже трех любовников сменила.

— К чему ты так? Не бери грех на душу!

— За что купил, за то и продаю. Спроси у Тормошилкиной. Она знакома с ее родителями. У нее еще в школе была история. Замяли.

— Ну и пусть! Зачем мне-то ты об этом говоришь?

— Мы же все-таки как-никак друзья. Мой долг предупредить.

— Благодарю. Но лучше не надо больше на эту тему.

— Как хочешь. Заглянем?

— Я занят сегодня.

— Тебе к каким? К восьми? Так еще успеешь, времени навалом. Вот сюда! Какой настоящий мужчина в трезвом виде ходит на свидание с женщиной?! Сегодня у меня куча денег. Водочку, конечно? И пивка. Да брось ты эту Сикушку! Неужели тебе баб приличных не хватает? Хлопот не оберешься. Повторим?

— Мне пора.

— Успеешь. Возьмешь такси. В крайнем случае подождет. Подумаешь, птица какая! Хочешь анекдот? Картер спрашивает у Брежнева, как в Советском Союзе борются с пьяницами. А мы их лишили закуски, ответил Брежнев.

Голоса

У меня бывает иногда такое состояние, будто я нахожусь в гигантской непонятной машине, стремящейся к пропасти. Я стараюсь помешать этому стремлению, а оно усиливается. Тогда я хочу помочь ему, и оно усиливается в той же мере. И я чувствую, что есть единственный способ остановить движение машины: совсем перестать жить. Но ведь именно к этому она и стремится! Бывало с тобой нечто подобное?

Конечно. Я всю свою сознательную жизнь был в таком состоянии.

Но если не играет роли, за ты или против, добродетелен или грешен, как же в таком случае жить?

Каждый решает по-своему. Я, например, решил бегать в самоволку, хватать первых подвернувшихся баб, драться с танкистами просто за так, пить все, содержащее градусы, закладывать виражи под девяносто градусов вместо положенных шестидесяти, пикировать отвесно вместо положенных сорока пяти градусов, напрашиваться на самые опасные задания.

А какие были самые опасные?

Разведка. Летишь в одиночку или парой. Твое дело — смотреть, фотографировать, сообщать о виденном. И упаси Боже ошибиться! По твоим данным пойдут бомбардировщики и штурмовики, будет работать дальнобойная артиллерия. Потом Органы проверят, и, ежели что, капут. Летишь ты далеко в тыл врага. Обычно — в плохую погоду. И сбить тебя могут танки, зенитки, «мессера». Можешь сам напороться на электропровода, на какую-нибудь насыпь или вышку.