Твердь небесная - Юрий Рябинин

Но старый Годар недаром взял у своего знакомого владельца каретного сарая фиакр, запряженный парой. Он уже тогда подумал, что на всякий случай им нужно иметь превосходство в скорости над обычными экипажами – вдруг как-нибудь пригодится? И вот теперь его предосторожность очень приходилась кстати.

Они миновали Шарантон, вырвались на проселок и увидели в четверти лье к востоку клубящийся шлейф пыли, оставляемый быстро двигающимся экипажем. Но не настолько быстро, чтобы его не могла нагнать годаровская пара. Подполковник подстегнул лошадей. По абсолютно пустынной сельской дороге лошадки летели уже совсем как птицы. Справа от них в лучах позднего солнца розовела Марна, слева – нескончаемою стеной тянулся Венсенский лес. Расстояние между двумя экипажами быстро сокращалось. Уже, несмотря на пыльную завесу, можно было разглядеть, что в коляске, помимо кучера, находится единственный пассажир на заднем сиденье и то и дело оглядывается на преследователей.

Старый Годар несколько раз прокричал Дрягалову: «Tirez sur l’air! Tirez!» [28]. Но Дрягалов не понимал, что от него требуется. Тогда подполковник догадался выкрикнуть не нуждающееся в переводе: «Pistolet!» Тут уже Дрягалов сообразил, что ему нужно делать. Он выхватил браунинг, тот самый, что когда-то подарил Машеньке, и несколько раз выстрелил вслед коляске, но все-таки чуть в сторону от нее.

Коляска стала замедлять ход. Подполковник обогнал ее и перекрыл своим фиакром ей путь. Это оказался обычный извозчичий экипаж с тощею, ребристою кобылой. Кучер соскочил на землю и с трясущимся от страха подбородком стоял возле своей кормилицы, прощаясь, по всей видимости, мысленно с жизнью. Но Годар и Дрягалов на него даже не посмотрели. С пистолетами в руках они быстро подошли к пассажиру на заднем сиденье.

– Без глупостей! – крикнул подполковник, направляя на него оружие. – Я буду стрелять!

Но пассажир в коляске, видимо, и не собирался как-то сопротивляться. Он так и продолжал сидеть, как ни в чем не бывало, и грустно, но без тени страха, смотрел на своих победителей. На коленях у него, закутанный в одеяло, лежал младенец и отчаянно голосил.

– Вот ваша дочь, господин Дрягалов, – сказал Годар. Но, видя, что Дрягалов его не понимает, он обратился уже к пассажиру в коляске: – Скажите моему другу, что это его дочь. Да и отдайте же наконец ему ребенка…

Но Дрягалов и сам уже вполне догадался, каков вышел финал всей этой истории. Он молча, исподлобья и, как ни странно, вовсе без злобы смотрел на человека, который, представляясь его доброжелателем, доставил ему столько бедствий, не останавливаясь ни перед самыми бессовестными приемами.

– Как же это, ваше благородие? – промолвил Дрягалов. – Вы же благородным считаетесь… православным зоветесь… А сами с вором заодно, с нехристем… Дите украли!..

Старый дрягаловский знакомый, чиновник московской охранки Викентий Викентиевич шумно выдохнул через нос и довольно высокомерно, показывая, как он далек от забот этих невеликих людей, ответил:

– Есть в жизни такие высокие цели, для достижения которых средств не выбирают. Впрочем, вряд ли вы поймете…

– А свое дите отдали бы таким вот, как этот? – кивнул Дрягалов головой назад – в сторону Шарантона. – А, ваше благородие? ради целей-то высоких не пожалели бы свое дите? – спросил он, принимая от Викентия Викентиевича всхлипывающего в одеяле младенца.

Ответа не было.

– Вы, сударь, вполне изобличены, – сказал подполковник. – Вам грозит каторга.

– Почему вы думает, что мое правительство это допустит? – усмехнулся Викентий Викентиевич.

– Вы правы, – согласился Годар, – любое правительство обыкновенно покровительствует своим жандармам, полагая, что все их действия, даже и не согласные с законом, в конечном счете полезны для государства. Только вы забываете, что Франция – демократическая республика. И наше правительство очень дорожит общественным мнением. Я знаком с несколькими депутатами, в том числе и с оппозиционными, и, думаю, они обрадуются сделать сенсационный запрос – каким это образом русский полицейский чин осуществляет интересы своего правительства во Франции, нарушая при этом французские законы? Это чревато большим общеевропейским скандалом. Понимаете, какой ущерб может понести ваша страна в результате?

Викентий Викентиевич ничего ему не ответил, но спеси у него заметно поубавилось.

– Нам удалось захватить вашего главного пособника и тех людей, у кого вы прятали дочку господина Дрягалова, – продолжал подполковник. – Да вы это и без меня знаете. Сегодня же они все будут сданы полиции. А завтра, по их показаниям, полицейские начнут искать по всему Парижу некоего главаря этой банды вымогателей… понимаете – кого? Поэтому, если не хотите отправиться в Кайенну за компанию с сообщниками, у вас остается лишь ночь до завтра, чтобы убраться из Франции. Но, прежде чем сдавать Руткина и других полиции, мы возьмем у них письменные свидетельства против вас. И если вам вздумается когда-нибудь хоть как-то побеспокоить господина Дрягалова и его семью, эти свидетельства будут обнародованы, и тогда вселенского скандала, уверяю вас, не миновать. И жаркая Кайенна вам покажется желанным райским уголком по сравнению с ожидающею вас ледяною Сибирью.

Эпилогом этого дела стал суд над Руткиным и еще тремя французами, действовавшими с ним заодно. Старый Годар научил Руткина не говорить о том, кто руководил их бандой, а если он хочет получить наказание не слишком суровое, показывать следствию, будто его самого неволил какой-то крупный проходимец из России – грозился за непослушание извести его родню в Киеве. А кто он такой? – бог весть. Темная личность, одним словом. Подполковнику хотелось сделать этого русского жандармского начальника верным обязанным Дрягалову. Осудить его на каторгу было несложно. Но какая и кому от этого выходила польза? Вот он Руткину и внушил не раскрывать главаря. Тот, думая, что ему это выгодно, так и стоял на своем: не знаю, кто таков, документов его не читал, на именинах не гостил, не кумился… И получил, в результате, Руткин за все двенадцать лет каторги.

После суда Машенька призналась Дрягалову, что ей жаль Руткина – больно велик срок ему положили присяжные. Василий Никифорович и сам был того же мнения. Он сказал, что и вправду крест маломувыпал нелегок: пусть бы себе сидел в пивной, пиво пил, раз ни на что доброе не сгодился, – какой от него вред? – один дух смрадный.

Дрягалов никаких таких шумных торжеств с фанфарами и фейерверками по случаю счастливого избавления от бедствия не устраивал. Ну, банкет в русском вкусе – само собою, подарки для Годаров – тоже дело обычное. Но Василий Никифорович придумал забавное развлечение совсем другого рода: он предложил им всем поехать в путешествие в Америку. На его счет, разумеется. Ему давно уже хотелось взглянуть на эту Америку, – что за страна за чудесная, о которой столько говорят? Но из всех Годаров к предложению Дрягалова восторженно отнеслись лишь Паскаль с Клодеттой, подполковник же и его сын, адвокат Терри Годар, с супругой под разными предлогами отказались от дальнего вояжа. Впрочем, с Америкой у них ничего не вышло. Вдруг появились такие новые обстоятельства, что им всем пришлось ехать совсем в другую сторону.