Дымная река - Амитав Гош

Хотелось бы сказать, что капитан выступил с вдохновенной речью, однако это была обычная начальственная тягомотина. Он ни словом не обмолвился о том, что его правительство потворствует контрабанде опия, и даже не помянул обвинения, выдвинутые против Дента и ему подобных. Зато объявил, что немедленно потребует выездные пропуска для всех иностранцев и отказ сочтет недружественным актом (знаешь, у меня перед глазами возникла картина: главарь банды врывается в судебный зал и требует, чтобы его головорезов освободили из-под стражи тотчас и без всяких условий). Наиболее тревожным моментом в выступлении капитана стал его настоятельный совет здешним обитателям перевезти свои пожитки на английские корабли, стоящие у Вампоа. Все мгновенно поняли, что дело пахнет эвакуацией. Я думаю, ты представляешь, милая Пагли, всю степень моего огорчения. Что тут говорить, возможная разлука с Джаквой и расставание с единственным местом на земле, оделившим меня крохой счастья, просто убивает…

Погруженный в глубокую печаль, я сидел в своем номере и раздумывал, что теперь делать, как вдруг появился Бабурао.

Конечно, я чрезвычайно обрадовался, что твои растения благополучно прибыли в Кантон, однако (скажу честно, надеясь не уронить себя в твоих глазах) мне было совсем не до них. И потом, я не имел представления, что с ними делать. Как без сопровождения А-Меда доставить их в питомник «Жемчужная река»? Я даже не знал, где сейчас господин Чан, поскольку с нашей последней встречи не видел ни его самого, ни его помощника.

Однако я понимал: уж если заниматься обменом, то прямо сейчас, ибо чужеземные торговцы бросили перчатку властям, отказавшись не только сдать опий, но и подвергнуться допросам. Яснее ясного, без последствий это не обойдется.

Бабурао был вполне согласен со мной: комиссар так легко не уступит, он наверняка перекроет реку, и потому важно провести обмен, пока этого не произошло.

Уже смеркалось, отправляться в Фа-Ти было поздно, и мы условились о поездке завтра рано утром. И вот нынче спозаранку я пошел к реке, где в сампане меня ждал Бабурао, заботливо устроивший шесть горшков с твоими растениями в теньке под навесом (последние дни здесь стоит невыносимая жара). Мы тотчас отплыли, и я горжусь тем, что оказался не таким уж бестолковым проводником, ибо смог указать протоку, ведущую к питомнику.

Но только мы в нее свернули, как впереди замаячили сторожевые лодки, а на берегах возникли военные отряды.

Наверное, ты, дорогая Пагли, не удивишься, что Бабурао проявил большую сообразительность, нежели твой бедолага Дрозд: он толкнул меня в бамбуковую конуру, велев спрятаться за растениями. Я весьма проворно исполнил приказ и, точно котенок, свернулся меж горшков (скажу, там было не очень уютно, ибо дугласова пихта ничуть не обрадовалась моему появлению, а я уразумел, что ее ветви не зря называют «игольчатыми»).

Меж тем Бабурао уверенно правил лодкой, готовый, если что, назвать иной пункт назначения. Разумеется, на подъезде к питомнику его остановили и подвергли долгому допросу. Попробуй представить мое состояние, милая Пагли: меня жутко трясло от страха, и к тому еще добавились неописуемые страдания, ибо твоя маленькая злыдня смородина исхитрилась засунуть свой листок мне в нос и я еле сдерживался, чтоб не расчихаться.

К счастью, самообладание не изменило моему кормчему; я, конечно, не понимал его слов, но, видимо, он был убедителен, поскольку нас пропустили, не обыскивая лодку.

Мы поплыли дальше, и я осмелился приникнуть к щели в моем бамбуковом укрытии. Увы, я был совсем не готов к тому, что увидел, и прямо-таки весь похолодел. Вообрази, усадьба была разрушена! Ворота снесены, сады уничтожены! На берегу стояли работники Чана со связанными за спиной руками; страшно и подумать, какая судьба им была уготована.

Ни Чана, ни А-Меда я не увидел, но, честно сказать, не особо приглядывался, ибо в голове моей роились ужасные картины, представлявшие, что стало бы со мной, окажись я в питомнике.

Прости, дорогая, сводит живот, и если я продолжу воображать ожидавший меня кошмар, мне придется переменить штаны.

Я давно подозревал, что господин Чан, он же Линьчон, он же А-Фей, скажем так, многолик. И только мое неистребимое любопытство не позволило удержаться от общения с ним. Не скрою, интригующая история его жизни разожгла мой интерес: необычайно странно, что человек в равной степени увлечен цветами и опием. Хотя теперь я понимаю, что в этом нет никакого противоречия, ибо и то, и другое пьянит. Можно ли сказать, что одно неизбежно приводит к другому? Ведь опий — порождение цветов, а в видениях опийных пристрастников возникают сады неземной красоты.

В общем, нам с Бабурао очень повезло, что мы так легко отделались от неприятностей. На обратной дороге мы решили, что растения нужно вернуть тебе немедленно, поскольку дорогие твоему сердцу питомцы, проделавшие столь дальний путь, требуют надлежащего ухода, какой мы обеспечить не можем. Наверное, милая Пагли, сейчас лучше посадить их в твоем островном питомнике — пусть себе растут и множатся в ожидании благоприятных времен. Я понимаю, вы с мистером Пенроузом сильно огорчитесь, но, возможно, вас утешит мысль, что до поры до времени растения останутся с вами. Еще не все потеряно, дорогая Пагли, и я прошу тебя в минуту печали поразмыслить над китайским афоризмом, который я почерпнул от Джаквы во время нашего совместного изучения «Пути кисти»: «Чтобы обрести, нужно уступить, чтобы ухватить — выпустить, чтобы победить — проиграть»…

Ах, я опять наворотил кучу слов (как видишь, давешнее потрясение не избавило меня от болтливости)! Тем временем тучи сгущаются — грохот на крыше стал еще громче. По словам мистера Марквика, местные власти сооружают переходные мостки, которые соединят дома, стоящие по разные стороны улицы Тринадцати факторий. Это облегчит властям доступ в анклав и позволит расставить наблюдателей на крышах…

Вот сейчас я глянул в окно и увидел людской поток, хлынувший из факторий. Это китайцы, служившие у иноземцев уборщиками, поварами и прочими. На головах они несут тюки, баулы и бегут, как от чумы…

Стучат в дверь… наверное, Бабурао пришел за письмом… больше ни слова… заканчиваю…

Спасаясь от несносной жары, Нил и прочая челядь сидели в самом прохладном помещении — смежном с кухней пустующем складе, куда вдруг вбежал слуга-подавальщик:

— Вы только гляньте, что творится!

Отставив стаканы с водой и шербетом, все поспешили к дверям: в крытом пассаже китайцы, нагруженные узлами с матрасами, одеждой и кухонной утварью, потоком устремлялись к выходу из фактории.

В ряду чужеземцев,