Принцесса викингов - Симона Вилар

Эмма пряталась за спиной Ролло.

— Пусть он выйдет!

Ролло отчаянно чесался спросонья.

— Знаешь, Серебряный Плащ, на этой лежанке на нас набросилось целое воинство блох. Ты бы вышел, пока пяток их отрядов не занялся твоей особой.

Бьерн без улыбки покинул хижину. Однако когда Ролло через какое-то время показался в дверях, скальд уже пребывал в приподнятом настроении, оглашая тут же сложенную вису о том, как боги хранят своего избранника. Херлауг и сопровождавшие его люди не дали ее окончить, приветственно загремев оружием, словно конунг только что вернулся с поля битвы.

Ролло велел им доставить в монастырь на Мон-Томб Эмму, а сам ускакал с Бьерном в усадьбу. Скальд не догадывался, отчего столь суров конунг, пока тот не осведомился о Снэфрид:

— Была ли она обеспокоена моим отсутствием? Бьерн натянул повод, заставляя лошадь перейти с рыси на шаг, Ролло тоже придержал Глада.

— В чем дело?

— Рольв, ей было не до того.

Это было странно, но Ролло испытал облегчение.

— У меня с ней будет нелегкий разговор — да пошлет мне Один мудрости и красноречия.

— Ты хочешь сказать, что прилив вымыл ил из твоей головы и ты принял какое-то решение?

Ролло рассмеялся:

— Почти то же самое сказала мне и Эмма. Бьерн, однако, остался серьезен.

— Клянусь богами, я никогда не был недругом Снэфрид, но Эмма сразу пришлась мне по сердцу, хоть она и христианка. И все же, если ты пойдешь на разрыв с Лебяжьебелой, ты приобретешь в ее лице заклятого врага.

Ролло кивнул:

— Да, она всегда была воительницей, и ее стоит за это уважать.

— Не об этом веду я речь.

И Бьерн поведал конунгу о странном поведении Снэфрид вчерашним вечером и о том, как она твердила, что ни Ролло, ни рыжая больше никогда не вернутся. Не позабыл он и о том, что вчера пастухи долго не могли отыскать Глада и были так этим напуганы, что пригнали коней позже обычного. Один из них утверждает, что видел закутанную в плащ фигуру вблизи пастбища и решил было, что это конокрад, но тут же заметил и самого Глада, а загадочная фигура исчезла в тумане, и он решил, что ему все это померещилось.

Ролло выслушал его в полном молчании. Итак, рыжая Птичка не ошиблась, как не ошибалась она и ранее.

Он же упрямо не желал в это верить. И знал причину. Тот день, когда он поверит, станет последним для них со Снэфрид. Ему придется взглянуть в ее прекрасные колдовские глаза и сказать, что между ними все кончено. Что ж, она была ему хорошей женой. Снэфрид Сванхвит, королева, бежавшая из Норвегии… Она умна, но опасна и кровожадна. Однако, испытывая гнев на нее за то, что она намеревалась сделать с Эммой и его сыном, Ролло странным образом понимал эту женщину и, пожалуй, жалел. Снэфрид боролась до конца, даже осознав, что после смерти Атли ему придется взять другую жену. Таков закон — правитель должен оставить наследника. И хоть у него и были другие дети и он мог указать на любого из них — его ярлы, у каждого из которых была своя дружина, вовсе не поторопились бы принести присягу бастарду. Ролло подчинил их, но он король по праву силы, и ему необходимо продлить свой род. Кровь Локи! Он вдруг понял, что убеждает самого себя. Разве он все не решил уже тогда, когда бросился навстречу приливу? В тот момент он рисковал не только жизнью, но и делом всей этой жизни, королевством и людьми, с чистым сердцем присягнувшими ему. Но что значила для него в тот миг Нормандия? Глупец он или его вели сами боги, позволив спасти его избранницу и дитя? Почему он колеблется, разве не было в его жизни задач посложнее, чем начистоту поговорить с женщиной? В то же время он знал, как трудно будет взглянуть ей в лицо и сказать, что она совершила ошибку, отказавшись много лет назад от короны Норвегии ради него, Ролло, сына Ролло.

Он нашел Снэфрид там, где ее запер Бьерн. Неласково покосившись на скальда, Ролло отпер дверь и окликнул ее, но женщина даже не пошевелилась. Она стояла, прислонившись к бревенчатой стене в темном углу, где были развешаны сети, переметы и прочие рыбацкие снасти. Тогда Ролло вошел, придвинул ногой обрубок бревна и прочно уселся на нем.

— Ты знала, Сванхвит, что рано или поздно это должно было произойти. Я старался оставаться верным своему слову столько, сколько это было возможно.

Она не отвечала. Ролло не мог разглядеть ее лица в полумраке, но, возможно, это было и к лучшему, ибо в нем боролись два чувства — сострадание и гнев.

— В Норвегии принято, если роду грозит угасание, чтобы мужчина брал в дом новую жену. Прежде я не хотел этого делать, но теперь время пришло. Ты всегда была мудрой женщиной, Сванхвит, и должна понять меня.

По-прежнему ответом ему служило молчание. Это становилось невыносимым, но Ролло заставил себя говорить, хотя и не был уверен, что слова его возымеют желаемое действие. Он заявил, что оставляет Снэфрид ее владения, изрядно увеличив их. Она по-прежнему будет богатой и могущественной. Она несказанно красива, и если захочет, то всегда найдет себе мужа. Если же она пожелает покинуть эту землю, которая столь нелюбезна ее сердцу, он даст ей людей и кораблей столько, сколько она пожелает.

— А если я останусь, кем я буду для тебя? — наконец выговорила она, с трудом шевеля губами.

Ролло откинул упавшие на глаза волосы.

— Я буду навещать тебя, но ты будешь мне только добрым другом.

Снэфрид вдруг пронзительно рассмеялась и сейчас же умолкла.

— Неужели ты думаешь, что я соглашусь на крохи после того, как владела пиршественным столом?

— Но разве ты можешь предложить мне что-то иное? Снэфрид вновь промолчала.

— Клянусь Одином, тебе все ведомо и без моих слов. И не моя вина, что у нас нет детей, ибо я всегда любил тебя и исполнял все, что надлежит супругу.

— Ты любил меня? Не стоит унижать себя ложью, Рольв! Ты любил меня только однажды, много лет назад, когда в ночь Йоля я покинула с тобой усадьбу Харальда, моего мужа. Я навеки запомнила, как ты смотрел на меня тогда. Но вся твоя любовь и нежность покоились на желании отомстить твоему врагу, конунгу Харальду.

Ролло напряженно глядел прямо перед собой.

— Плохо же ты знаешь меня, Лебяжьебелая. Если я завладел тобой только ради мести, вряд ли бы ты так долго оставалась моей королевой. Мы давно уже стали чужими, и ни одного из нас не занимало, что на душе у другого. Я не знал, чем ты живешь в своей башне, а ты была чужда всем моим делам в Нормандии. Мы сходились, как волки по весне, — ради случки. Однако ты не права, когда говоришь, что я не любил тебя. Ибо если в моем сердце и сейчас нет чувства к тебе, разве стал бы я говорить с тобой после того, как ты попыталась погубить женщину, которая дорога мне и носит мое дитя?