Вольное царство. Государь всея Руси - Валерий Язвицкий

– Такие послы, государь, – усмехаясь, сказал князь Ноздреватый, – токмо волю им дай, всю казну твою разорят.

– А мы им руки отобьем, – весело продолжал Иван Васильевич. – Ты же не забудь, прикажи еще моим именем Хосе Асану и Кокосу, дабы купили мне лалы, да яхонты добрые, да и зерна жемчужные, какие наивеликие и баские у купцов есть. Прислал бы их мне, а цену яз заплачу да и сверх того своим жалованьем пожалую. – Обернувшись к сыну, он сказал с оживлением: – Ты помнишь, Иване, Гуил-Гурсиса, который письмо прислал по-латыни, а ты перевел его мне?

– Помню, батюшка, – ответил Иван Иванович, – купец наш Гаврила Петров письмо его привез. Баил он, что по-другому Гурсиса звать Захария или Скария, что евреин он…

– Хотел сей Скария на Москве у нас жить, и яз того хочу. Ну, читай, Андрей Федорыч, мою грамоту.

Дьяк Майко достал из ковчежца небольшой кусок пергамента и стал читать:

– «Божиею милостию, великий господарь Русской земли, великий князь Иван Василич, царь всея Руси, Володимерьский, и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Югорьский, и Вятский, и Пермяцкий и иных Скарие Евреину. Писал к нам еси с нашим гостем с Гаврилой с Петровым о том, чтобы тобе у нас быть. И ты бы к нам поехал. А будешь у нас, наше жалованье к собе увидишь. А похочешь нам служить, и мы тобя жаловать хотим. А не похочешь у нас быть, а всхочешь от нас опять в свою землю поехать, и мы тобя отпустим добровольно, не издержав».

– Добре, – сказал государь Иван Васильевич, выслушав всю грамоту.

Дьяк Майко, взяв хорошо очиненное гусиное перо, осторожно обмакнутое в чернила, на обороте грамоты написал: «По повелению государя грамоту от его имени подписал духовник государя Митрофан».

Просмотрев еще раз внимательно грамоту, Иван Васильевич возвратил ее дьяку, молвив:

– Скрепи моей золотой печатью.

Дьяк достал тонкий шелковый шнурок алого цвета, продел сквозь нижний конец пергамента, соединил оба конца его и обернул с обеих сторон тонкими золотыми пластинками.

Потом положил между двух створок стального чекана, сильно ударил по нему и выбил золотую печать государя с изображением Георгия-победоносца на коне, копьем поражающего дракона. По краю печати, вокруг этого нового герба московского, были выбиты все титулы Ивана Васильевича.

– Знатно изделана, – похвалил государь, любуясь печатью. – Ну, ныне все закончено. Ко времю успели. Вишь, солнце-то как весело встает, играет на морозе! Ну, давайте помолимся, потом посидим малость и проводим с Богом князя Василь Иваныча в путь-дорогу…

Московский посол Петр Федорович Заболотский вернулся из Твери в самое соловьиное время, мая второго, когда соловьи, угнездясь среди кустов боярышника, бузины и орешника, поют от зари до зари.

Весна началась сразу и прочно. Дни еще с конца апреля стоят погожие и теплые. Отцвели уж и осина и вяз. Теперь же, как зацвела береза, сразу, будто по волшебству какому, все кусты и деревья ласково зазеленели, покрываясь нежной, душистой листвой. Светло, тепло кругом и радостно. Окна в трапезной Ивана Васильевича растворены, и солнечные пятна от них ярко горят на стенных узорочьях и вспыхивают в поставцах на золотой, серебряной и хрустальной посуде. За окнами пролетают бабочки, жужжат пчелы и мухи.

Государь Иван Васильевич сидит, как всегда, около окна, Иван Иванович стоит возле него. Слуги убирают со стола после раннего завтрака. Вскоре должен прийти вместе с дьяком Майко и боярин Петр Заболотский, возивший от обоих государей московских свадебные поздравления и подарки великому князю тверскому Михаилу Борисовичу.

– Побыл он в Твери-то немало, – сказал Иван Иванович, – видать, было ему там на что глядеть и что слушать…

– Да, – усмехнувшись, заметил Иван Васильевич, – хочешь увидеть и услышать тайное – не бойся тратить время. Сие есть целая наука. Разумеет по-польски и по-литовски князь Михайла, как наш Заболотский?

– Разумеет и он оба сии языка, – ответил Иван Иванович. – Мыслю, не зря сидел он там…

– Послушаем – узнаем, – молвил старый государь и задумался, глядя в окно.

В сенцах послышались шаги, и дворецкий Петр Васильевич, постучавшись, отворил дверь, пропуская боярина и дьяка.

– Будьте здравы, государи, – приветствовал великих князей Заболотский, помолясь на образа.

Дьяк молча поклонился обоим государям; он был уже сегодня у них, докладывая о приезде посла из Твери.

– Будь здрав и ты, – сказал Иван Васильевич, протянув Заболотскому руку для поцелуя и, обратясь к дворецкому, приказал: – Вели-ка, Петр Василич, слугам небольшой стол к окну поставить, ближе к духу весеннему, который сюда к нам из сада доходит. Да медов и хмельных стоялых и сладких подай, а к ним нешто снедомое, по своему разумению…

За столом боярин Заболотский рассказывал о вельможных панах польских и литовских, бывших на свадьбе, и возмущался их надменностью и презрением ко всему русскому.

– Наших православных обычаев и духовенства нашего не чтили совсем, – говорил он с возмущением, – да и с великим князем тверским, и со внучкой своего круля были яко с ровней своей…

Иван Васильевич усмехнулся и молвил:

– Нет у них ни уваженья, ни послушанья к государям своим. Привыкли на сеймах королям приказывать, яко своим слугам. Всяк там пан-вотчинник собя государем мнит.

Иван Васильевич метнул острый взгляд на посла своего и спросил:

– А ты лучше скажи, куда дело-то зашло у Михайлы с Казимиром?

Заболотский покраснел и слегка заволновался.

– Далеко зашло, государь, – внешне спокойно ответил он. – Тайно видясь с самим владыкой тверским Вассианом и другими доброхотами нашими…

– С кем?

– С князьями Микулинским и Дорогобужским, – продолжал боярин. – Бают они, докончанье у князь Михайлы с королем уж подписано…

– В чем?

– Докончанье с тобой князь Михайла порушил, а круль за то ему крест целовал идти войной на тобя, ежели ты с Тверью заратишься… По обычаю-то епископ Вассиан за великого князя докончанье сие подписывал…

– Добре! – воскликнул Иван Васильевич, резко встал и зашагал вдоль покоя.

Заболотский тоже поднялся со своего места и стоял, тревожно следя за государем. Иван Васильевич неожиданно остановился против боярина и, пронизывая его взглядом, спросил:

– А из наших московских удельных кто к сему руку свою приложил?

Боярин Заболотский смутился и чуть замедлил с ответом. Глаза государя стали смотреть подозрительно.

– Из наших? – торопливо заговорил Петр Федорович. – Не ведаю. Все же нити есть, а из зарубежных дети князей Можайского Ивана, Димитрия Шемяки и Василья Боровского…

– А из наших, московских? – настойчиво повторил государь.

– Бают… от молодых верейских грек един, именем Петр, в Тверь ездит…

Иван Васильевич переглянулся с сыном. Это заметил Заболотский и, смутившись еще более, замолк в волнении.

– Пошто у тя язык-то отнялся? – подозрительно взглянув на боярина, резко спросил Иван Васильевич.

– Страшусь, государь, – бледнея, ответил Петр Федорович, – не смею близких тобе называть.

– Сказывай.

– Через Петра-грека князь Василь Михайлыч верейский сносится с великим князем тверским и с крулем Казимиром, а княгиня Марья Андревна, родная племянница супруги твоей, через круля вести от отца своего, Андрея Палеолога, из Рыма получает.

Иван Васильевич опять переглянулся с сыном, но суровый взгляд его заметно смягчился. Он понял, что Заболотский не скрывал ничего от государей своих, а только боялся обвинять родню их.

– Яз мыслю, государь, – добавил Заболотский, – что рымские и польско-литовские вести за Вереи и к московским грекам доходят…

На этом замолк Заболотский из почтения к государям, но меж слов его, по выражению его лица и голосу, можно было догадаться, кого бы он хотел назвать еще в Москве. Иван Васильевич на уточнении не настаивал и продолжал:

– А ты мне самое главное-то обскажи. Какие там у них в Твери трещины? Какие в Твери гости-купцы, черные и сельские люди?

– Как и у нас в московской земле, как и в новгородской и псковской, так и в тверской. В городах там черные люди кишмя кишат и все с лавок на площадях торгуют. В Твери их, пожалуй, столь же, как на Москве…

– На Москве-то не менее двух тысяч, – заметил дьяк Майко.

– Не ведаю числом-то, – продолжал боярин Заболотский, – но много их там. Более чем в Туле, чем в Коломне или Можайске. Бают, у них, как и у нас, с кажным годом более и более возле сел и деревень «рядки»[125] разные строятся. В тверской земле яз сам видал возле сел у торговых дорог такие торжки. Живут там кузнецы, сапожники, бондари, шубники, кожевники, ножовники, замочники, гончары, колесники и другие. А которые из них тароватей, то, как и у нас, в города идут, в посады, наймаясь в работники по рукомеслу или на промыслы.