Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин

Теперь никаких пророков и даже советчиков не нужно: истина есть некое данное (известное в ЦК), а писатели – это работники в области агитации и пропаганды.

И нравственность теперь не есть личное достоинство, а деловая необходимость.

* Et tutti quanti (лат.) - и все прочие. 

414

Воровство, например, оно не наказывается само по себе: сделай одолжение, воруй сколько угодно для себя, но не переходи черту, когда воровство твое вредит производству.

Нет ничего абсолютного в области нравственности: можешь и лгать сколько угодно, если ложь твоя имеет рабочую ценность в деле пропаганды <2 вымарано>.

Все директоры, инженеры, рабочие на производстве откровенно воруют, но автоматический процесс производства в грубых чертах контролирует и держит воровство в границах дозволенного. Эта прагматическая мораль, независимая от личной нравственности, охватывает весь народ, и голод уничтожает всюду личную нравственность как пережиток.

Вот это, наверно, и отделяет меня от таких товарищей, как Фадеев, Симонов, Маршак, Горбатов, и я им так же неприятен, как неприятны мне самому отсталые представители нашей прежней интеллигенции, упрямо считающие, что прежнее абсолютно хорошо, новое – плохо.

Надо до конца изгнать из себя остатки мечты о том, что я, более талантливый и умный, могу их обмануть: их не обманешь. Брось это! работай, как лучший ремесленник, сохраняя личные мотивы в глубочайшей тайне в ожидании того времени, когда «абсолютная истина» станет на свои ноги, т. е. сделается всеобщим достоянием.

24 Января. Злая метель.

Вчера начал писать сценарий.

Ходили в МХАТ на «Идеального мужа» Уайльда. Думал о времени в художественном произведении, что без времени нет искусства. В «Идеальном муже» дается то время, когда о серьезной «высокой нравственности» можно было говорить не всерьез, а сквозь шутку. Это время отлично дано у Уайльда. Но это уже не наше время серьезное. И понятно, почему эту пьесу Уайльда у нас только что терпят, как вкусное блюдо для живущих в Совете несоветских людей.

415

25 Января. Морозный солнечный день. Великолепно сообразил материал сценария, ввел в «Кладовую» детей и чувство родины. Почувствовал всей душой: – Сделаю! – и радостный пошел покупать шомпол и пироль*. Возле охотничьего магазина некий охотник рассказывал, как упустили волка. Не забыть лицо охотника поэта-маньяка в переходах к жизни через плутовство.

Охота, природа, врожденное чувство поэзии, наивная семья законсервировали мою единственную любовь, и так я сохранялся до прихода Ляли. Все последующие вскрытые недостатки моей семьи истекали из моей поразительной наивности. С приходом Ляли я впервые почувствовал ту любовь, которой все люди живут и о которой только и написаны все трагедии и драмы, от классической древности до Шекспира и до нас, любовь как двигатель человеческой нравственности, поведения.

Странно, как я мог, ничего не понимая в человеческой жизни, писать, и с успехом? Вероятно, поэзия может обходиться без морали, если поэт безотчетно содержит ее в себе.

Думаю, что после «Царя» душа моя выльется в драму. Сценарий будет к этому подготовкой.

26 Января. Морозно-солнечный день. У Ляли вечером t 40°. Я в тревоге носился по городу, доставая лекарства. Но в глубине души даже тревога о Ляле мне хороша: эта тревога настоящая и свидетельствует о том, что и любовь моя настоящая, и что живу я по-настоящему. Даже если бы она умерла, и то – хорошо: это будет тоже по-настоящему и во свидетельство того, что в руках людей есть великая сила любви и добра.

* Пироль – универсальная смазка для огнестрельного оружия.

416

Вечером у постели Ляли говорил с 3. Барютиной и слушал ее рассказ о том, как она работает в кабинете методистов и в то же время не упускает из виду внутреннего человека, что внешний человек (новый человек), которого мы строим все, похож на врага внутреннего человека. – Не о нем ли сказано, что его надо любить? Не надо ли понимать это «любить» как наполнять содержанием жизни этого внешнего человека, «врага»?

NB. В этом смысле «любить» значит и делать. Эта любовь есть созидание церкви. И вот чего не может учесть политика, для которой довольно того, что церковь не бунтует и молится за правительство. Она не понимает, что в этой молитве вовсе нет двоедушия: эта молитва есть выражение любви к врагу.

Категории человеческой нравственности очень немногочисленны, но они движутся во времени и пространстве, постоянно тем самым изменяя свое выражение, свою форму. Вот почему художнику надо понимать свое время, надо быть современным. Вот почему нельзя механически перенести форму эпохи Антигоны в эпоху «Идеального мужа» Уайльда.

<Зачеркнуто: Человек вышел из зверя от жалости.> То ли какой-то самец, видя что-нибудь страшное, о себе подумал: что, может быть, и ему так скоро придется. И пожалел соперника своего. То ли самка, потеряв своего ребенка, пожалела чужого? Да, скорее всего, на путь жалости первая вышла самка, и она влияла на жестокость своего льва, образуя в нем царственное милосердие.

Так от жалости начинается в мире природы человек, и мало-помалу он отделяется от своих предков и начинает сознательную борьбу за любовь.

Один человек рисовал неприличные формы и, устыдившись, заделал, думая, что нет на свете другого человека с таким помыслом и таким способом запутывания линий. Но пришел другой человек, имевший такие же помыслы, и разгадал.

417

27 Января. Оттого мы стремимся к дикой «девственной» и нерукотворной природе, что утомляемся от своего дела, оттого, что хочется выйти из-за кулис своего дела и сесть в публику.

Человек делает, как и природа, создает лучшее, но посмотреть на дела свои из публики не может, как смотрит он на дела природы. Весь вопрос сводится к тому, чтобы получить настоящий выходной день от участия в человеческих делах и забраться в такое далекое место, где человеческое дело соединяется с делом природы как неразрывное целое, как Ветхий и Новый Завет соединяются в одном переплете под золотым крестом.

Вот и будет весь успех моего «Царя» зависеть от того, сумею ли я найти такую точку зрения.

28 Января. Ночью застала меня мысль, что наше Хочется (свобода личности), конечно, вышло как победа девушки, перешагнувшей свое родовое Надо, и что это Надо, брошенное родом, попало в руки нации и так возвратилось к носителю