Иван Грозный - Борис Флоря

Уже то, что он — великий государь, глава всего православного мира, выслушивал такие оскорбления от «бусурманского пса», было для Ивана IV глубочайшим унижением, забыть и простить которое он никак не мог.

Оскорбление ощущалось тем более сильно, что в сложившейся ситуации царь не мог позволить себе дать достойный ответ на вызывающие заявления хана. Необходимо было делать все, чтобы предотвратить войну или, по крайней мере, отсрочить ее. Поэтому приходилось звать крымских гонцов на обед и одаривать их шубами. Отпуская гонцов 17 июня в Крым, царь заявил: «Мы з братом своим з Девлет-Киреем царем в братстве и дружбе быти хотим и Асторохани для любви брату своему хотим поступитися». В грамоте, отправленной в Крым, царь писал, обращаясь к хану: «А ты б, брат наш, к нам прислал своего посла и с ним к нам приказал, как нам тебе, брату своему, Асторохани поступитись». Русскому послу в Крыму Афанасию Нагому были даны инструкции обсудить с ханом условия, на которых в Астрахани мог бы быть посажен один из ханских сыновей.

Готовность русской стороны обсуждать вопрос об уступке Астрахани показывает, что сложившееся положение в Москве оценивали как очень тяжелое. К потерям, понесенным страной в предшествующие годы от голода и эпидемий, добавилась гибель в московском пожаре почти всего населения столицы. Почти два месяца, до 20 июля, продолжалась очистка улиц и захоронение умерших жителей Москвы. Город пришлось практически заселять заново, принудительно переселяя в него купцов и ремесленников из городов по всей территории России.

Царь не мог не отдавать себе отчета, какой мощный удар по его престижу могущественного христианского государя, покорителя «мусульманских царств» нанесли эти события за пределами страны и в глазах его собственных подданных. Как лицо, избранное самим Богом для утверждения и распространения в мире истинной веры, царь мог требовать от своих подданных беспрекословного повиновения, но не оказывалось ли это право под сомнением, когда сам правитель явно изменял своему назначению?

Все это позволяет объяснить появление на свет одного из наиболее странных документов времени правления Ивана IV — поручных записей по князе Иване Федоровиче Мстиславском, составленных не позднее августа 1571 года. В главном из этих документов знатный вельможа, родственник царя, занявший первое место в земской Думе после смерти Ивана Дмитриевича Бельского, признавался в том, что «изменил, навел есми с моими товарищи безбожного крымского царя Девлет-Гирея»: «моею изменою и моих товарищев крестьянская кровь многая пролита, а крестьянство многое множество погребению не сподобилося». Таким образом, князь признавался в совершении самого тяжкого преступления — предательского сговора с татарами, который привел к массовой гибели населения Москвы. За это, однако, царь всего лишь наложил на Мстиславского свою «опалу», которая затем была с него снята по ходатайству митрополита Кирилла и освященного собора. После этого Иван Федорович Мстиславский был послан наместником в Новгород — город, который, как увидим далее, царь решил сделать своей укрепленной резиденцией на то время, пока страна будет отражать новое татарское нашествие. Все это заставляет согласиться с мнением исследователей, которые довольно единодушно полагали, что никакой «измены» Мстиславский не совершал, а его покаяние было услугой, оказанной царю. Подданные тем самым могли убедиться, что тяжелые несчастья, постигшие страну, произошли по вине одного из первых лиц государства, но не самого царя.

Понятно поэтому, что признания Мстиславского для царя вовсе не исключали необходимости поиска тех действительных изменников, которые «навели» хана на Москву. Как уже говорилось выше, с этой целью в Крым был отправлен гонец Севрюк Клавшов, который выяснил, что «навели» хана на Москву обездоленные опричным режимом и потому озлобленные дети боярские южных уездов. Но царь не мог поверить, чтобы люди столь низкого общественного положения могли поступить подобным образом, и видел в них лишь орудие в руках недовольной знати. «Брат наш Девлет-Гирей, — говорил он позднее крымскому послу, — сослався с нашими изменники з бояры, да пошел на нашю землю, а бояре наши еще на поле прислали к нему с вестью встречю разбойника Кудеяра Тишенкова».

В беседе с литовским гонцом Ворыпаем в конце 1572 года царь объяснял, что изменники «привели его на татарское войско», не вели разведки, не брали языков. «Передо мной, — говорил царь, — пошло семь воевод с многими людьми, и они мне о войске татарском знать не дали». В этих словах нельзя не видеть прямого указания на воевод сторожевого и передового полков опричного войска, которые шли перед царским полком во время похода к Серпухову. Эти слова дают объяснения серии убийств опричных приближенных царя, имевших место летом 1571 года, после возвращения царя в Москву. Так, были казнены один из воевод сторожевого полка в майском походе 1571 года Василий Петрович Яковлев, а также его брат земский боярин Иван Петрович Яковлев, очевидно признанный виновным в неудачной осаде Таллина. По свидетельству Таубе и Крузе, они были забиты насмерть палками. Тогда же был казнен и опричный боярин князь Василий Иванович Темкин, некогда собиравший улики против митрополита Филиппа (он вместе с Михаилом Темрюковичем был воеводой передового полка в майском походе), и некоторые другие приближенные царя, занимавшие высокое положение в его опричном дворе, — кравчий Федор Игнатьевич Салтыков, занявший место Федора Басманова, и думный дворянин и царский ясельничий Петр Васильевич Зайцев. Последнего повесили на воротах его собственного дома.

Итоги 1571 года оказались для Ивана IV плачевными во всех отношениях. Он понес жестокое поражение в борьбе с татарами, подвергся неслыханному унижению со стороны крымского хана. Наконец, его надежды найти покой и безопасность в кругу опричников оказались ложными: в рядах его ближайшего окружения обнаруживались все новые изменники.

КОНЕЦ ОПРИЧНИНЫ

У царя Ивана появились и новые важные причины для недовольства своими опричниками. Выше мы уже вспоминали слова Штадена о том, что царь «хотел искоренить неправду у правителей и приказных страны. Он хотел устроить так, чтобы новые правители, которых он посадит, судили бы по судебникам, без дач и приносов». Однако в действительности новый порядок, долженствующий устранить злоупотребления в деятельности управлявших страной знатных вельмож и «приказных» людей, породил такие злоупотребления, которые значительно превзошли все то, что имело место в предшествующие годы. Следует сразу сказать, что ничего подобного царь от своих действий не ожидал, но все эти чудовищные злоупотребления явились неизбежным следствием избранной им политики.