Похищение Афины - Карин Эссекс

— Мы найдем способ справиться с этими неприятностями. Если мои враги думают, что, нападая на тебя, они расправятся со мной, они просчитаются.

— Но ты же отослал Фидия. Что, если они сумеют убедить тебя в том, что так же следует поступить и со мной?

— Если предпримут попытку разлучить нас, я возьму на себя роль Ахилла. И, начнись война со Спартой, буду оставаться у себя, пока мне не вернут мою женщину.

Франция и Англия, 1805–1806 годы

— Ангел ты мой дорогой, я прошу у тебя прощения, — говорил Элджин Мэри, когда они встретились в По.

Он взял сына из рук жены, расцеловал его лоб и щечки.

— Роберт Фергюсон — это самый преданный друг, которого можно только желать. Мне следует написать ему и поблагодарить за доброту по отношению к тебе. Я сделаю все возможное, чтобы загладить свою жестокость.

— Ты сильно обидел меня, — ответила Мэри. — Ведь я заботилась только о твоей свободе.

— Мэри, ты даже не можешь вообразить, с какой бесчеловечной жестокостью со мной обращались. И на какие только меры ни пускались французские тюремщики, чтоб заставить меня заявить, будто я явился во Францию в качестве английского шпиона.

Недостаток сна на протяжении многих недель, бесчеловечные условия заключения, отсутствие медицинского ухода при всех его немощах, жестокие письма от матери и английских сплетников, вмешивавшихся в их жизнь и сообщавших ему о том, что Мэри предается в Париже светским развлечениям, о том, что ее видят в обществе мужчин — свободных, красивых, оказывающих ей всевозможные знаки внимания, — все эти обстоятельства заставили его накинуться с упреками на свою драгоценную жену.

— Я словно был не в своем уме. Надеюсь, ты поймешь это и простишь меня.

Мэри растрогали его страдания и раскаяние. Она напоминала себе о чертах, которые так любила в муже и которыми восхищалась, но разжечь былую привязанность было нелегко. Она могла простить его обвинения сейчас, когда поняла глубину его физических и нравственных страданий, но до сих пор гневные слова, которыми он осыпал ее в своих длинных, бесконечных письмах, звучали в памяти. Для ее холодности была еще одна причина — Элджин словно превратился в другого человека. Его здоровье сильно пошатнулось, и теперь он чувствовал себя как никогда плохо. Мэри вспомнила прочитанное ею у Фукидида[61], древнего историка, описание страшных симптомов чумы и терзалась мыслью, что Элджин заразился ею в лурдской темнице. Все они были налицо: лихорадка, постоянная жажда, повышенная раздражительность, воспаленные нарывы, изъязвления, дурной запах изо рта, непереносимое зловоние его тела. И наряду с этими симптомами другие: жар в голове, лихорадочно блестевшие глаза, приступы кашля, спазмы, пустулы на теле и ощущение зуда такой интенсивности, что он не мог переносить даже прикосновения к коже одежды или постельного белья. Стыдясь собственных подозрений, она спросила все-таки у доктора, не мог ли муж заразиться чумой. Но тот заверил, что, хоть ее муж очень болен, причина его хворей кроется в другом.

Ужасное физическое состояние, в котором находился Элджин, отталкивало ее, но в то же время вызывало сочувствие. Избавившись от своих мучителей, он вновь обрел повадки джентльмена. Они вернулись в По, целительные источники которого так помогли ему в прошлом, и здоровье его постепенно стало улучшаться. Убедив себя в том, что внешний вид — это еще не весь человек, Мэри позволила мужу возобновить интимные отношения. Не его вина, в конце концов, что он страдает от болезни, так изуродовавшей его облик. Этого человека подвергли пыткам, по крайней мере нравственным, а он нашел в себе силы остаться настоящим патриотом. Когда его вид становился ей особенно неприятен, она напоминала себе о благородном характере мужа и это будило в ней сочувствие.

В их жизни наступили спокойные времена. Мэри целиком погрузилась в домашние заботы. Она научилась вышивать, чтобы занять себя в те часы, когда Уильям спал, все остальное время она отдавала заботам о ребенке. Малышу не исполнилось еще и года, но она была убеждена, что он понимает правила игры в покер. Благодаря ее стараниям он довольно быстро научился пользоваться собственной ложкой. В ходе этой учебы была пролита не одна тарелка супа, но Мэри это не тревожило. Его ежедневные успехи восхищали ее, но ничто не было для нее более приятным, чем кормление малыша грудью. Она прижимала к себе его и любовалась тем, как он ест. Почему женщины отказывают себе в этой радости? Почему эти восхитительные минуты подлинной близости между матерью и ребенком они отдают кормилицам, которым может быть глубоко безразлично здоровье малыша? Если б она знала, как приятно проявлять таким образом заботу о ребенке, она непременно выкормила бы самостоятельно всех своих детей.

Уильям казался сообразительнее, чем другие, благодаря вниманию, которое она уделяла ему. Задолго до того, как ему исполнился год, он уже топал по комнате и хлопал в ладоши в такт песне. Его первым словом было не «мама» и не «папа», а «ищи!», которое он произносил, вставая и поднимая вверх пальчик, чем сильно напоминал статую.

— Ты только посмотри! — однажды обратилась Мэри к Элджину, когда он возвратился домой после ванн.

Уильям сидел на высоком стульчике, перед ребенком были разложены кусочки яблока. Мэри наклонилась над сыном и заглянула ему в глаза.

— Embrassez-moi, monsieur[62], — произнесла она, и в ответ ребенок подставил ей для поцелуя свои красные губы.

— Ну разве он не совершенство?

— Если б это был не мой сын, я бы завидовал его способности привлечь внимание матери!

Элджин сел за стол и стал вскрывать доставленные в его отсутствие письма.

— Взгляни, Мэри! — неожиданно воскликнул он. — Господи, да он уже разделался со своим прежним статусом!

Элджин показал Мэри послание, отправленное из канцелярии Наполеона, украшенное теперь печатью с большой короной и гласившее «от Императора». Несколько месяцев назад Бонапарт — когда-то человек, преданный революции, — возложил на себя этот титул.

— Кажется, объявив себя императором, он стал и более великодушным. Наконец-то мною получено разрешение вернуться в Париж.

— Тебе не кажется, что это может оказаться шагом к нашему возвращению домой?

Мэри не хотела тешить себя несбыточными надеждами, ибо Наполеону случалось разочаровать их прежде, но мысль о возвращении нелегко было отбросить.

— Только подумай, Элджин. Наши старшие, турчата, будут играть с лягушонком.

— Пока рано судить о том, намерен ли он выдать нам дорожные паспорта. Но вернуться домой сейчас было б прекрасно, ведь как раз на днях должен прибыть первый груз из Греции. Корабль пришвартуется в доках Ост-Индийской компании в лондонском порту. Я уже неоднократно писал матери о том, что желательно устроить выставку мраморов, но она сочла это «недостойным предпринимательством». Об этих вещах мне следовало б заботиться самому.