Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография - Виктор Конецкий

Неожиданно раньше срока Эдуард Львович возвращается, его вызвали из рейса для нового назначения.

У Пети возникает кошмарное предчувствие: ему кажется, что они опять окажутся на одном пароходе. Но Эдуард Львович не верит в предчувствие — через три дня он отбывает в новый рейс на только что вышедшем из дока «Профессоре Угрюмове», а у Ниточкина на носу выпускные экзамены в мореходке.

Но экспериментаторы задерживают отход судна, и Ниточкин вместе со штурманским дипломом получает назначение матросом на того же «Угрюмова».

В первые минуты по прибытии на борт он знакомится с молодым симпатичным судовым врачом Татьяной Васильевной Ивовой и новым камбузником, постоянно задающим странные вопросы, которого Петя тут же окрестил Диогеном. В Диогене мы узнаем одного из помощников Татьяны Васильевны, тоже кандидата наук, Всеволода Михайловича.

Эксперимент начался.

Первое время Татьяна Васильевна и Диоген работают просто методом скрытого наблюдения за подопытными. И недостатка в материале они не испытывают — почти каждый день с Ниточкиным и Саг-Сагайло что-нибудь да происходит: то Пете кажется, что старпом «погорит», и у того, действительно, при попытке высунуться в закрытое Ниточкиным окно рубки с горящей трубкой в зубах загораются волосы; то представится, что Саг перемажется в краске, простудится и потеряет фуражку — и старший помощник летит за борт от внезапно заработавшего в руках Ниточкина водонапорного шланга, а ошалевший от неожиданного совпадения Ниточкин бросит ему только что покрашенный суриком спасательный круг; то Саг-Сагайло лезет купаться в бассейн, куда тот же Ниточкин запустил живую акулу…

После каждой подобной истории Ивова тестирует старпома, а Диоген пристает с расспросами к Ниточкину и записывает на магнитофон его бред во сне. Спит же Петя очень неспокойно даже после валерьянки, ибо все происходящее кажется ему мистикой. Саг-Сагайло же видит во всем не мистику, а дурацкое стечение обстоятельств, и потому, к великому удивлению экспериментаторов, он постоянно гранитно-спокоен.

Тогда в поисках рубежа несовместимости Ивова и Всеволод Михайлович сами создают для своих объектов ситуации, которые, по их мнению, должны привести моряков в состояние белого каления.

Но это оказывается почти неразрешимой задачей: Сага спасает его огромная выдержка, а Петю — природный юмор.

«Железный моряк», «литовский князь», как зовет Саг-Сагайло команда, пробуждает в Татьяне Васильевне не просто научный интерес. Она влюбляется в старпома. Все ее попытки бороться с этим чувством, грозящим эксперименту, ни к чему не приводят.

И Саг-Сагайло, чувствуя в Татьяне Васильевне внутреннюю силу, целеустремленность, непохожесть ее на других женщин, начинает понемногу выходить из состояния внутреннего одиночества, оттаивать от своих семейных неудач — когда-то его оставила жена, не способная долго ждать моряка из рейса.

Во время вахты на капитанском мостике происходит сдержанное, только им двоим понятное объяснение. Но Петя Ниточкин чувствует все. Чувствует и, конечно, ревнует. Ему кажется, что Саг готов предать их мужскую дружбу.

Татьяне Васильевне все труднее обманывать Саг-Сагайло. Она по телефону просит у отца разрешение изменить методику наблюдения со скрытого на гласное.

Конечно, профессор Ивов категорически против. Его вообще не устраивает ни слишком спокойное течение опыта, ни странная, с его точки зрения, научная непоследовательность дочери. Он требует точного следования плану и графику эксперимента.

А влюбленная Татьяна боится потерять Эдуарда Львовича, потому что с каждым часом усугубляется и в конце концов может обнаружиться ее двойная игра. А она знает: больше всего Саг-Сагайло ненавидит в людях двуличие.

И Татьяна Васильевна решает как можно скорее закончить эксперимент.

По плану «подопытных» предстояло разлучить перед ледовой кромкой. Но Татьяна не может больше ждать и отваживается нарушить график, чтобы развести Ниточкина и Сагайло немного раньше.

Она приказывает Диогену симулировать острый приступ аппендицита для того, чтобы высадить его в ближайшем порту и вместе с ним отправить сопровождающим Ниточкина.

Может, все бы на этом и кончилось, если бы профессору Ивову как раз в это время не пришла в голову гениальная мысль: втайне от исполнителей до крайности обострить обстановку эксперимента, а заодно посадить на борт «Угрюмова» еще одного наблюдателя инкогнито.

И вот, когда Диоген по приказу Татьяны «заболевает», радист принимает спровоцированный сигнал бедствия от иностранного коллеги Ивова, сэра Дрейка, изобразившего из себя яхтсмена-одиночку, которых так много развелось сейчас в океанах.

Перед Кукуем встает дилемма: спасать тонущего или высаживать на берег умирающего.

Мало того, Саг-Сагайло, думая, что Диоген отравился испорченной пищей, идет в холодильник, чтобы проверить мясо, а Ниточкин случайно запирает артелку.

Кукуй решает, что Саг упал за борт, и разворачивает корабль на поиски старпома.

Татьяна не знает о пропаже Эдуарда Львовича, потому что по просьбе Кукуя она под конвоем двух ассистентов — буфетчицы и Ниточкина — готовится вырезать Диогену вполне здоровый аппендикс. Но на его, Диогена, счастье, Татьяне Васильевне сообщают об исчезновении Сага. И конечно, ей не до операции, не до инсценировок.

Когда же наконец полузамершего Сагайло находят, Кукуя хватает сердечный приступ, а потрясенная «гибелью» и воскресением любимого Татьяна признается Эдуарду Львовичу и в тайном наблюдении, и в провоцировании конфликтных ситуаций, то есть в своем двуличии. Это тяжкий удар для влюбленного в нее честного человека.

Одновременно по приказу пароходства Сагайло принимает командование судном. Происходит должностная передвижка штурманов. Ниточкин, у которого в кармане диплом судоводителя, становится третьим помощником.

Уже под новым командованием «Профессор Угрюмов» спасает спортсмена-одиночку. Сэр Дрейк оказался плохим яхтсменом и из отчаянного экспериментатора перешел на положение пациента Татьяны на борту «Профессора Угрюмова».

Старый капитан Кукуй, полный тяжких предчувствий, вынужден покинуть судно в первом же порту.

А рейс продолжается.

Все попытки Татьяны хоть как-то оправдаться перед Сагом, наталкиваются на его глубокое отчуждение.

Но хуже всего то, что братские отношения между Сагайло и Петей начинают в результате всех экспериментов и случайностей рейса утрачиваться. Находясь в новом служебном положении — не «старпом — матрос», а «капитан — помощник капитана», — они теряют особую доверительность, пропадает Петин «телепатический талант». Им тяжело друг с другом на мостике.