Княгиня Ольга. Истоки (СИ) - Отрадова Лада

Никакими несметными богатствами там и не пахло: все средства братства покойный супруг Ланы потратил на свои грязные противоестественные забавы.

* * * * *

Пусть дочь Эгиля и была пленницей, но по-прежнему оставалась княгиней, поэтому заговорщики в чёрном не только не тронули её, но и позволили увидеть сынишку посадника, что всё никак не мог успокоиться и которого хоть одно знакомое лицо могло бы утихомирить.

А уже через несколько часов постоялый двор захлестнули лязг мечей, треск дерева, громкие шаги и вопли раненых, однако Ольга, спрятавшаяся вместе с маленьким сыном Богуславы в кладовой, казалось, не обращала внимания на них. Единственным, что сейчас она слышала, было испуганное биение крохотного сердечка и всхлипы младшего Гостомысла.

— Тише.. — мягко касается она плеча малыша и, посмотрев на мальчугана одновременно взволнованным и полным нежности взглядом, шепчет. — Тише... Иначе найдут нас плохие люди и не увидим мы больше твою матушку.

Наследник градоначальника вмиг замолкает — похоже, эти слова его по-настоящему испугали — и лишь сильнее прижимается к тёплой груди девушки, которая кажется единственным островком безопасности в этом жутком месте.

С сорванными с петель дверьми за порогом виталища (5) появляется Бранимир, направо и налево рубит врагов; вверх, по лестнице, спешат Сверр и Свенельд, а Вещий Олег вместе со Щукой и ещё несколькими ратниками выводит из его убежища осунувшегося и побледневшего Всеволода.

— Ты, значит, всё устроил, — воевода толкает в спину с заведёнными за неё связанными руками ростовского князя. — Столько лет прошло, а всё не унялся, не смирился, не угомонил своего беспричинного гнева... Окаянный пёс.

— За годы померк для меня блеск золота, перестали привлекать драгоценности и яства, тронный зал превратился в тюрьму... Да только старая рана болит по-прежнему, сколько лет бы ни минуло, — качает он головой и на мгновение встречается взглядом с рыжеволосым юношей. — Сердце моё вырвали вы, когда забрали единственного сына — так отчего удивляетесь моей бессердечности? Давай, пронзи грудь мою клинком — всё равно пусто там, зияет только холодная мрачная дыра!

— О смерти ты будешь молить как об избавлении — и не заслужишь её, покуда не расскажешь всё, не выдашь своих сторонников и предавших государство перебежчиков... Покуда не останется живого места на теле твоём, — шепчет ему на ухо Вещий Олег. — Нам предстоят долгие беседы и столько времени наедине, что ты и представить не сможешь!

Щука невольно вздрагивает, но сразу же берёт себя в руки и продолжает шагать вместе с остальными: волнение выдают только потные, взмокшие ладони. Одного за другим предателей связывают и бросают на пол в центре зала, туда же, куда небрежно швыряют и тела тех, кому повезло куда меньше. В лицах отступников воевода узнаёт знатных бояр, уважаемых купцов, даже пару сотников; лишь одного уроженца Лыбуты среди них, исчез он, растворился дымкой во всём этом переполохе, словно и не было его здесь никогда.

Дверь в кладовую тем временем резко открывается, и Ольга, одной рукой прижимая к себе заплаканного мальчугана, второй хватается за какую-то склянку и угрожающе выставляет её перед собой — только рискни подойти!

Напрасно.

Напротив стоит Игорь, в глазах которого разливаются тёплые, золотисто-медового цвета искорки. С раненым плечом, прихрамывающий, в синяках и ссадинах — но живой и такой близкий. Значит, победили они на поле боя всех восставших... Значит, смогли подавить беспорядки и каким-то образом отыскать их в охваченном хаосом городе...

— Всё закончено, — устало улыбается князь и протягивает супруге свою длань с опухшими, разбитыми от поединка с Кулотой пальцами. — Мы возвращаемся домой.

* * * * *

1) Имеется в виду Ростов Великий.

" И принял всю власть один Рюрик, и стал раздавать мужам своим города — тому Полоцк, этому Ростов, другому Белоозеро. Варяги в этих городах — находники, а коренное население в Новгороде — словене, в Полоцке — кривичи, в Ростове — меря, в Белоозере — весь, в Муроме — мурома, и над теми всеми властвовал Рюрик." — Лаврентьевский список;

2) Меря — летописное племя, проживавшее в Верхнем Поволжье на территории современных Ярославской, Ивановской, Владимирской, северной и восточной частях Московской и западной части Костромской областей России. Одни исследователи считают мерю финно-угорским племенем, другие используют этноним «меря» для общего названия смешанного славянско-финского населения (мерянская культура), проживавшего на этой территории во второй половине 1-го тысячелетия нашей эры. После XI исчезают из летописных источников, ассимилированы восточными славянами, марийцами и мордвой;

3) Таль — слово, означавшее заложника для обеспечения точного выполнения договоров, заключённых преимущественно по окончании военных действий.

Побеждённая или подчинённая сторона давала победителю лучших людей; если она не выполняла условий договора, то заложники платили своей жизнью за неверность. Умерщвление талей безо всякой причины считалось самым гнусным делом; в случае нарушения договора заложник превращался в пленного. Поэтому в тали брали только тех лиц, свобода которых была дорога для их народов, например, нередко детей предводителей племенных союзов или же наследников покорённых князей.

4) Коцюба — то же, что и кочерга;

5) Виталище — приют, жилище; гостиница.

Глава XXXVIII: Уроборос

ГЛАВА XXXVIII: УРОБОРОС

Zmija sebi grize rep, čujem sada

Neće tako lako moja bol da umre mlada (1).

Со времён охватившего северные рубежи Руси ужаса минуло две недели, что по ощущениям длились будто бы в несколько раз дольше. Несмотря на середину липня (2) и жаркую, сухую погоду, весь Новгород словно окоченел в своём трауре и не смог согреться ни обжигающими вином да мёдом во время тризны, ни теплом очагов в опустевших жилищах. Как и желала того Лана, город потерял тысячи мужчин, не делая различия между старыми и молодыми, не разбирая, кто какого чина: сотник ли, ремесленник или же знатный боярин. Вокруг, куда ни глянь, царила смерть, что выкосила всех — и своих, и чужих.

Сотни из пылающих огненных цветков распустились на окраине города (3), и оставшиеся в живых со слезами на глазах и тревогой в душе проводили в последний путь тех своих родных и близких, что пали жертвами междоусобиц и распрей.

Усопшие новгородцы в белоснежных одеждах, накрытые такого же цвета покрывалами, один за другим превращались в прах на своих крадах (4), Свенельд же отправил в путешествие в далёкую Вальхаллу на остатках своего флота тех из преданного хирда (5), кто сложил головы во владениях князя Игоря. Как и было заведено у варягов, сгорели они как знатные воины, со всеми почестями, на длинных кораблях и от зажжённого ярлом пламени (6).

Впрочем, не все удостоились должного погребения. Отребье Инга, от которого остались кожа да кости, так и продолжило лежать в поле под стенами детинца, и лишь крики ссорящегося из-за падали воронья напоминали о бесславной кончине злодеев.

Отсечённую голову принесшего столько бед и боли трёхпалого бастарда Свенельд, как и клялся когда-то, отправил на родину в бочонке с мёдом. Пусть он и потратил несколько месяцев на поиски ублюдка, пусть и ввязался в очередную сомнительную авантюру... месть от этого не перестала быть сладкой.

Ульв, Йохан и большая часть верных ему воинов остались здесь, в Хольмгарде, дожидаться ответа великого князя из рода Рюрика на его просьбу; прочие же вместе с трофеем отплыли к скалистым солёным берегам родного Хордагарда.

Всеволод, которого ежедневно истязали пытками и морили голодом, стоически молчал и не проронил ни слова, зато остальные из уцелевших предателей оказались намного сговорчивее. Некрас со своими верными товарищами перевернули каждый дом в городе и его окрестностях, заглянули в каждую яругу, камня на камень не оставили — и отыскали почти всех из смутьянов, которым повезло сбежать и укрыться от государева правосудия на какое-то время. Сначала на городской площади вырос настоящий лес из виселиц с качающимися на них отступниками из знатных людей, спустя несколько дней же на смену им пришли установленные на столбах майдана деревянные таблички.