Лекции по патрологии I—IV века - Н. И. Сагарда

Сведения о личности апологета Аристида

Апология Аристида дает возможность уловить хоть некоторые черты личной жизни автора. Если в апологии видеть свидетельство автора о том внутреннем процессе, который привел его к христианству, то обнаружится явная параллель с тем, что рассказывает о своем обращении св. Иустин (Dial. 1—8). Оба мужа исходят из горячей жажды к истине; оба искали удовлетворения этому стремлению в современной философии, оба уразумели, что истинная философия — в христианстве, занялись изучением Священного Писания и навсегда были приобретены для христианства, видя, как христиане живут (Аристид) и умирают (Иустин — Apol. И, 12). Можно сказать с уверенностью, что в то время многие искатели истины шли тем же путем и таким же образом приходили к христианству (ср. также: Tatian., Orat. ad Graecos 42; 29; 35; 1; Pantaen. apud Euseb., Hist, eccl. V, 10.1).

Аристид называется афинским философом. Но из апологии его видно, что он был просто образованный человек. Он свободно пользуется философской терминологией, но ничто в его произведении не указывает на то, что он владел глубоким и самостоятельным знанием греческой философии: приводимые им общие места и фразы были доступны всякому образованному человеку того времени. Его знание религий и учений Востока не выходит за пределы общеизвестных положений. Поэтому должно сказать, что ученость афинского философа не возвышалась над уровнем общего многим христианам образования;[345] он не был и бесспорным талантом. Но, располагая и такими сравнительно скромными данными, впрочем, весьма ценными для христианского общества в то время, Аристид, в сознании важности тех результатов, каких он достиг, может быть, после многолетней и напряженной внутренней работы и борьбы, решил представить свою книжечку главе мировой империи, и с ним — образованному римскому обществу. Его заслуга заключается в стремлении в общераспространенных философских взглядах, в философском представлении о Божестве, в критике нравственных воззрений, обусловленных языческой мифологией, найти почву, на которой возможно было установить взаимное понимание между образованными язычниками и исповедниками новой религии. Позднейшее христианство не забыло этой заслуги Аристида: σώζεται δέ γ€ €ΐς δϋρο παρά πλείστοις καΐ ή τούτου γραφή («это сочинение его сохраняется доныне у очень многих»), — говорит Евсевий (Hist. eccl. IV, 3.3), и еще в VII в. автор повести о Варлааме и Иоасафе воспользовался сжато написанной апологией Аристида как самой удобной формой для опровержения язычников и обращения врагов христианства.

Вопрос о подлинности беседы и отрывка послания Аристида

Армянское предание о литературной деятельности Аристида приписывает ему еще беседу и отрывок послания.

Беседа издана в первый раз мехитаристами в 1878 г. по венецианской рукописи XII или XIII в.; затем она оказалась и в эчмиадзинской рукописи. Она носит заглавие Aristidis philosophi Atheniensis de latronis clamore et crucifixi responsione (sermo [слово]) (Аристида, философа афинского, о возгласе разбойника и ответе Распятого). Частые обращения к слушателям (1.2; 7.1—2) ясно показывают, что это — беседа; не подлежит сомнению и то, что она произнесена была непосредственно после чтения библейского текста (1.1; 2.2; 7.3—4), в котором заключалась молитва разбойника: «Помяни меня, Господи, когда приидешь во Царствие Твое», и ответ Спасителя: «Ныне будешь со Мною в раю» (ср. Лк. 23: 42—43). Проповедник призывает слушателей быть внимательными к тайне этих слов. Изобразив событие, он останавливается на выяснении религиозного и догматического значения молитвы разбойника и ответа Спасителя и в заключение увещает следовать примеру покаявшегося разбойника в его вере в животворящую и благодатную силу слова Христова; судьба же другого разбойника должна служить предостережением. В ответе Спасителя разбойнику проповедник видит доказательство истинного божества Спасителя: «Обыкновенному человеку, которого природа смертна, невозможно другой, равным образом смертной природе даровать бессмертие» (4.2). «Кто из людей мог открыть двери рая, которые Бог заключил для первозданного человека, причем повелел херувиму с пламенным мечом охранять вход в рай?» (4.3). И раньше уже Распятый показал Свое слово как животворящее, когда воскресил Лазаря, исцелил слепорожденного, и всякий раз именно вера в Его божество была награждаема чудесной помощью (cap. 6). Поэтому необходимо остерегаться смотреть на Господа иудейскими ослепленными глазами, как на простого человека (5.1); «Будьте по вере учениками распятого одесную и в своем исповедании согласуйтесь с ним; от распятого же ошуюю отстранитесь, а равно и от разделяющих его исповедание» (7.1–2); должно быть твердым в убеждении, что «Распятый есть Бог и Сын Божий» (7.4).

Беседа — довольно краткоопо объему и простое по изложению произведение — написана с большим воодушевлением; мысли развиваются последовательно и стройно. Она вполне заслуживает быть поставленной во главе дошедшей до нас древнехристианской проповеднической письменности, и это положение вполне приличествует ей, если она была произнесена в Афинах в половине II в. По времени происхождения с ней может спорить беседа, дошедшая до нас под именем «Второго послания Климента Римского», но последняя значительно уступает первой по внутренним достоинствам.

Фрагмент послания, найденный в позднейшей армянской рукописи (1704 г.), надписывается: «Из послания ко всем философам философа Аристида». Из него сохранилось только несколько строк, а именно: «Все скорби (страдания) претерпел истинный[346] (Сын Божий) в Своем теле, которое Он по воле Отца и Святого Духа воспринял от еврейской Девы, от Святой Мариами, и соединил в Себе в неизреченном и нераздельном единстве».

Послание, очевидно, было апологетического характера, и отрывок его сохранился потому, что он отвечал целям и потребностям православного богословия V в.: когда с V в. началось собирание изречений древнецерковных писателей в догматико–полемических интересах, то и рассматриваемый отрывок был взят как «свидетельство» в пользу православного учения против несторианского.

Но действительно ли беседа и отрывок из послания принадлежат апологету Аристиду? Вопрос о подлинности того и другого должен быть разрешаем для каждого произведения отдельно.

Когда беседа была обнародована мехитаристами одновременно с отрывком апологии Аристида, то на первых порах на нее не обратили особенного внимания, и хотя большинство высказались против подлинности ее, однако никто не подвергал ее тщательному и всестороннему исследованию. И только когда, после издания полного текста апологии, выяснены были существенные вопросы, вызванные ее опубликованием, тогда поставлен был на правильную научную почву и вопрос о беседе. Но результаты исследования оказались настолько противоположными, что и до настоящего времени не представляется возможным привести их в согласие. Th. Zahn[347] самым решительным образом утверждает подлинность гомилии; с ним согласен и R. Seeberg, который[348] подробнее раскрывает существенные положения Th. Zahn'а. В то же время Ad. Harnack[349]признал гомилию антинесторианской[350]. Его взгляд раскрыл и старался защитить Р. Pape[351], который тоже относит происхождение ее к V в.

Трудно найти почву для такого решения, которое не вызывало бы справедливых возражений. Внешние свидетельства не отличаются безусловным авторитетом: армянские рукописи, в которых сохранилась гомилия, принадлежат слишком позднему времени. С другой стороны, необходимо считаться с тем, что надпись гомилии в этих рукописях именем Аристида естественно предполагает более древнее предание, на которое должно обратить внимание уже потому, что Аристид не был знаменитостью древнецерковной литературы; незначительные известия о нем, которые переданы Евсевием, не давали никакого основания приписать ему безымянную беседу, если бы она каким–либо образом не была связана с именем Аристида. Самый текст гомилии также не дает возможности прийти к определенному заключению. Если признать, что нынешний текст гомилии представляет собой перевод с греческого, то остается еще неизвестным, насколько верно в данном случае переводчиком передан подлинник. Армянский текст во многих местах напоминает христологические споры V в., в частности, полемику между православными и несторианами; эти черты позднейшего богословия настолько определенны, что и защитник подлинности гомилии R. Neeberg вынужден согласиться, что армянский переводчик истолковал и расширил греческий оригинал в антинесторианском смысле. Вместе с этим защита подлинности гомилии переводится на довольно скользкую почву и открывает широкое поле для всякого рода возможностей, которые, однако, не могут привести даже к вероятности. Сопоставление гомилии с апологией Аристида по мыслям и выражениям также не представляет убедительных данных.