Повести Невериона - Сэмюэл Рэй Дилэни

– Видела заброшенные хижины у дороги? – осторожно спросила Браган внутри (Прин в это время складывала другую циновку). – Ты можешь выбрать одну и ночевать в ней, Карвен или Тратсин тебя отведут. Видишь, какая у нас теснота. Там, конечно, не больно уютно, зато ты будешь одна – еще несколько месяцев то есть. Обустроишься, и хорошо будет.

– Ну да… – Тут спорить не приходилось. Чувство отверженности боролось в Прин с благодарностью.

– Если останешься тут, будет трудно. Я не говорю, что от тебя пользы нет, – извинение в улыбке Браган сочеталось с облегчением, как будто она давно уже хотела это сказать, – но ты сама понимаешь.

– Да… конечно.

– Так лучше всего, и это недалеко. Мы поможем, не бойся. Енох – городок маленький, тут до всего близко. Древний, но маленький.

Прин впервые осознала, что это место и правда город, где есть мусорщик и речная пристань.

– Не хоромы, конечно, – Браган постелила циновку, чуть не накрыв ей младшенькую, сдвинула, засмеялась, – но крыша над головой будет. Лучше, чем ничего. Рядом дорога в каменоломню, что тоже неплохо.

Вошла Гутрид и сказала:

– Это правда, я и сама подумывала туда перебраться. Ты не тревожься. – Сестры, наверно, уже обсудили это. – Тебе, конечно, чудно́, но ты уже немножко привыкла к нашим порядкам, а мы скоро привыкнем к тебе.

Прин моргнула и улыбнулась.

– Ой, – спохватилась Браган, – надо ж Тратсину обед приготовить, он ни крошки с собой не взял. Похоже на него, да и на меня тоже.

Гутрид уже примостилась на чурбане и вычесывала шерсть двумя маленькими трезубцами, кидая в очаг то листок, то прутик.

– Всю корзину расчесать хочешь? – спросила Браган. – Давно пора, но потом это всё надо будет спрясть, не то детишки запутают.

Рядом лежал плоский камень с двумя дырками.

– Давайте я, – вызвалась Прин, не любившая прясть. – Я умею, если для меня нет другой работы… – Прясть она не любила, но получалось у нее хорошо. Другой работы для нее не нашлось; она села напротив Гутрид, взяла на колени охапку расчесанной шерсти, ссучила нитку, продела ее в отверстия веретена (не очень хорошо сбалансированного) и стала прясть, хлопая ладонью по неровной стороне камня.

– Да ты мастерица! – засмеялась Браган. – Прямо как будто сама додумалась веретено сделать. – Она взяла завернутый в тряпицу вчерашний хлеб, лежащий на плетенке с луком, и стала собирать мужу обед. – У меня-то одни узлы да огрехи выходят.

– Вот, кстати, похлебка… – думая об изобретениях, начала Прин. Оба горшка, пустые, висели на крючьях над присыпанными пеплом углями.

– Да? – встрепенулась Браган, обдирая стебель лука-порея. – Если б осталось что, я бы налила Тратсину в туесок, он бы и холодную съел – да Карвен метет за троих, всё подчищает…

– Дай же ей сказать, Браган, – вмешалась Гутрид. – Хуже Карвена, честное слово.

– У нас в горах, в Элламоне, где живет моя бабушка, – веретено наконец раскрутилось как надо, – всё очень похоже на ваше. Только края циновок мы по-другому заделываем и не выцарапываем на горшках такие рисунки, и еда у нас не такая. А так всё похоже, кроме похлебки, которую вы готовите в двух горшках.

– Выходит, у вас не едят похлебку? – спросила Гутрид.

– Едят, но не такую. Моя бабушка когда-то встретила одну странницу, угостила ее яблоками, разговорилась с ней. Бабушка раньше любила поговорить с незнакомыми. Та женщина и рассказала нам про вашу похлебку.

– Меня дядя учил готовить ее, – вставила Браган. – У Мордри, двоюродной сестры Тратсина, выходит куда вкуснее, но она не хочет сказать, что кладет туда. Колдовство, да и только!

– Вот-вот, – подхватила Прин. – Мне было тогда лет десять, мы сидели в тени у ларька красильщика, и солнце через дырку в тростнике светило мне прямо в глаза, а бабушка со странницей ели ломтики яблок с большого блюда. Со странницей был мальчик, ровесник мне – может, и раб, но вряд ли: он носил медные побрякушки на руках и ногах и выкладывал в пыли узоры из разноцветных камешков. Странница говорила так: «Если будешь когда на юге, на рубеже варварских земель, отведай тамошнюю двойную похлебку. В гостиницах ее не подают – считается, что это еда для простолюдинов, а не для заезжих гостей, – но в домах местных жителей порой делают. Это знаменитое южное блюдо. Овощи варят в одном горшке, мясо в другом, заправляя его козьими сливками…»

– Ага! – вскричала Браган. – Вот что кладет Мордри в свою похлебку! Мы-то мукой заправляем, но у Мордри в деревне разводят коз, а у нас нет. Послать бы Карвена в горы, чтоб пригнал дикую…

– Дай ей договорить, Браган, – с укором сказала Гутрид. – Может, она скажет что-то про колдовство.

– И с того самого дня, когда я слушала странницу в покрывале и серебряных кольцах, а ее мальчик играл со своими камешками, в меня словно что-то вселилось. Вселилось и росло в темных местах за стенами памяти; ее рассказ о вашей похлебке сперва выманил меня из дому, потом привел в Колхари, увел на юг, посадил в лодку Тратсина и привез сюда, в древний город Енох. Все это сделалось благодаря волшебной силе слов, которой обладала та женщина. Она продавала изображения звезд, оттиснутые на мокрой глине, а за лишнюю железную монетку говорила, что они сулят тебе в зависимости от дня твоего рождения. Если человек не знал, в какой день родился, она сама это угадывала по лицу и манере говорить. Это ее слова привели меня сюда и позволили отведать вашу похлебку…

– Ах! – что-то в ее рассказе – или в том, как она пряла, – зацепило Браган, и та перестала крошить зеленый перец и репу.

Прин и сама почувствовала, что здесь что-то не так – в письменном тексте читатель определил бы это как «ее мысли».

– Нет, я не то хотела сказать… – Прин остановила веретено.

Гутрид в растерянности отложила свои гребенки, а Браган – нож.

– Странница просто говорила – как и многие другие вокруг, – и вот много лет спустя, прошлой ночью, что-то случилось… Я отведала вашу похлебку, вспомнила, что она говорила, и ее слова обрели смысл.

– Волшебными стали? – Гутрид, видать, без волшебства и жизнь не в радость, подумала Прин. – Или это похлебка стала волшебной?

– Это стало сказкой, – внесла ясность Браган. – И ты нам рассказала ее.

– Верно. – Прин, удивляясь, что Браган поняла ее лучше Гутрид, засмеялась и опять запустила веретено. – Порой мне кажется, что на свете нет ничего, кроме сказок и