Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты бы не поступил так, Невский, не выдумывай! И там была я.
— Брось, Воробышек! — очень уверенной усмешкой стирает парень мое возражение. — В том состоянии, в котором я тебя оставил на койке, ты бы не стала для нас помехой.
— Дурак ты, Колька! — я отворачиваюсь от друга и приваливаюсь бедром к ближайшей парте, устало опуская сумку на стул. Вот такой — циничный и злой — он совсем не знаком мне. — Врун, пошляк и задавала! Хорошо, что тебя не слышит Танька.
— Знаю, Жень, — отвечает он тихо. — Но пусть лучше дурак и пошляк, чем видеть завтра, как тебе больно. Не хочу твоих слез, мне нравится твоя улыбка, я к ней привык. А Люков… Он привлекательная сволочь, и не из тех, кто отступает, не потешив интерес. Только лишь интерес, Жень, понимаешь? Не ведись на крючок. Ты хорошая девчонка, и я не прощу себе, если тебя обидят. Я ведь чувствую, что ты уже обжигалась когда-то, а теперь еще и знаю, какой можешь быть. И мне не нравятся догадки, из-за каких причин ты прячешь себя.
Права была Крюкова. Неужели на свете не осталось ни одного человека, для которого бы Женя Воробышек не казалась прозрачней и проще открытой страницы букваря?
Видимо, не осталось.
— Не стану, Коль, — я заставляю себя по-новому взглянуть на друга. Может быть куда серьезнее, чем он привык, но слова Кольки, до боли правдивые и жесткие, неожиданным уколом будоражат то, что спряталось ото всех в сердце. Вызвав отчаянное желание возразить парню, несмотря ни на что. — Но и в выводах насчет Люкова с тобой не соглашусь. Извини, если разочарую своей наивностью. Что думают о нем другие — мне нет дела. Я давно выросла из подобных советов и из чужих мнений. Понимаю, что беспокоишься ты по дружбе, по доброте душевной, но… До сегодняшнего дня у меня не было повода сомневаться в Илье. Думай, что хочешь — он куда лучше многих парней, которых я знала. И честнее. Спасибо за беспокойство, Невский, но не переживай за меня, хорошо? Полагаю, с крючком я справлюсь.
Ну вот, сказала. Теперь Кольке только и остается, что обреченно вздохнуть и покрутить у виска пальцем. Еще бы — глупая птичка. Простая и нехитрая, как детский букварь.
И он вздыхает — тяжело, с присвистом, — смотрит на меня с отеческим укором в глазах.
— Что-то сомневаюсь, — неохотно признается. — Легко сказать, Воробышек, сложнее выполнить. Ну, да ладно, разберемся без тебя, Женька, — вдруг улыбается, потирая синяк. — Жаль только, я жизни задолжал слегка, даже не знаю, как теперь быть?
— В смысле? — настораживаюсь я, почему-то отчаянно веселя парня.
— В Испанию вот к отцу не слетал в этом году, а он, между прочим, ждет. Сегодня уже второе января, Воробышек, а я до сих пор здесь! Торчу с тобой в чертовом универе, а там такая рыбалка на Коста-Брава! Закачаешься!
— Рыбалка? — удивляюсь я переменчивому настроению Невского, поднимая к нему лицо. — Ну и при чем здесь она? Что-то не пойму.
Колька садится рядом и обнимает за плечи, снимая своей близостью охватившее меня напряжение.
— Как это при чем, птичка? — искренне изумляется. — Я тебе кто? Друг? Или мимо проходил?
— Друг, — соглашаюсь я.
— Правильно, — кивает парень с одобрением. — Причем самый верный! И, как друг, буду вынужден вступиться за поруганную честь подруги. А еще лучше до того, как над ней надругаются! Вот тут-то Люков меня и укокошит, а значит, прощай Испания и потрясающий клев. Адьос, девочки! Поплачьте над хладным трупиком Невского!
Я подозрительно кошусь на парня, соображая, где в словах подвох, но глаза у него честные-честные.
— Ты шантажист, Колька! — не сдержавшись, толкаю его под ребро локтем.
— Есть такое, — не увиливает он. У Кольки странное чувство юмора, но я давно привыкла к нему.
— И почему сразу он? — бормочу, поправляя очки. — А вдруг ты? Вон у тебя какая лапища, Невский, — тычу указательным пальцем в крепкую мужскую ладонь, лежащую на моем плече. — Подумаешь, какой-то Люков.
— Исключено, — дергает подбородком Невский, не поддавшись на провокацию. — Даже вампиры, Воробышек, бессильны против терминатора, — замечает грустно, — а я слышал, парень отлично дерется. Вроде бы даже участвует в закрытых боях без правил, и ставки на него там не шуточные.
Я позволяю себе улыбнуться: да-а, фантазия у Кольки будь здоров!
— Колька, врешь ты все! Илья, конечно, бывает резок, но я никогда не замечала за ним заносчивости или излишней агрессии — той самой, что крушит все вокруг. Я знаю, что это такое, поверь, я бы почувствовала. Надо же было такое придумать: выдержанный, холодный Люков и драка! — искренне недоумеваю.
Не знаю, что поражает друга больше — упрямое неверие в моих глазах или слова, но он вновь серьезен. Смотрит в окно, словно раздумывая над чем-то.
— Воробышек, Люков далеко не прост даже на первый взгляд, а уж на второй… Год с лишним назад у него была серьезная разборка с серьезными людьми из-за брата. Эта информация из источника, которому я склонен верить, и я не шучу. Вроде бы брат продул в карты кучу денег и подставил Илью, выставив своим поручителем, а сам смотался. Но, думается мне, там сразу интерес был связан с подпольными боями и тотализатором, веришь ты или нет.
Стычку видели ребята из соседнего факультета: братва подъехала к универу на двух бэхах, вызвала Люкова на разговор, и парень устроил настоящую мясорубку прямо под окнами их учебного корпуса. Говорят, то ли убил, то ли покалечил кого-то, — не знаю точно. Короче, только чудом не сел и не вылетел из университета. Вроде бы сам Синицын за него перед учебным советом вступился, тогда как папаша остался в стороне. — Колька вновь смотрит на меня. — Ты ведь знаешь, кто у нас отец, Жень?
— Э-э, — оторопело киваю я, впитывая невероятную информацию. Вспоминая и привязывая к ней слова Ильи о том, что он кое-чем обязан Синицыну, — Р-роман Сергеевич, а что?
— Даже так? — заламывает бровь Колька. — А фамилия?
— Люков, наверное, — осторожно говорю.
— Градов, Воробышек. Роман Градов, — сообщает парень, присвистнув, — самый богатый человек в городе. Тебе это о чем-то говорит?
Еще как! Настроение почему-то неожиданно портится. Например, о том, что я работаю в его торговом центре. А еще о том, что кто-то не заплатил за Якова долг, предоставив Илье решать чужую проблему, не постеснявшись после слезно вымаливать у меня упущенное время общения с сыном и невысказанное прощение у последнего. В голове эхом отзывается голос Яшки, с ехидной хрипотцой заявляющий: «Зачем он тебе, детка? Ты же ничего о нем не знаешь. У него нет ни черта, все бабло у меня!». И недосказанное им же: «И отцовская любовь тоже. Во всяком случае, была до поры». И черно-белое фото серьезного не по годам белобрысого мальчишки на фоне длинной китайской фанзы, странно одинокого среди таких же неулыбчивых темноволосых товарищей. Случайно найденное Танькой в доме Люкова. Воспринятое нами как удачная шутка-фотошоп.