Одиссей покидает Итаку - Василий Звягинцев

Однако ни логических, ни моральных доводов его друзья сейчас слушать не станут, слишком они возбуждены. Поэтому Новиков привел довод неотразимый:

— Нечем воевать. Снарядов всего пять штук осталось, и все — картечь.

— Кстати, — неожиданно поддержал его Берестин, — враг бежит. Впервые, кажется, за всю эту бестолковую войну.

Действительно, видневшиеся вдали машины неприятеля исчезли. А когда Алексей, сменивший Шульгина за рычагами, вывел танк на вершину, они смогли увидеть, как укоротившаяся цепь бронеходов уплывает за южный горизонт.

— Тогда можно и по трофеи отправляться, — мечтательно сказал Шульгин, стирая платком с лица грязь и копоть.

Берестин с сомнением покрутил головой.

— Обождать надо. Врежет какой-нибудь недобитый, к чему тогда все?

— А что, так и бросать? Представляешь, там же чего только нет. И движки, и гравипушки. Да и раки в натуре…

— Оно конечно… — неуверенно сказал Берестин. Но что-то продолжало удерживать и его от опрометчивых шагов. Теперь их было двое с Новиковым, и они убедили Шульгина, что хоть до утра подождать надо.

— Если никакого шевеления не будет, тогда и сходим.

— Черт с вами. Тогда я спать полез, а вы сообразите, чего пожрать. Разбудите.

— Пойдет. Спи давай…

Глава 16

Шульгин появился на крыше Замка, словно видение из иного мира, потому что с райской обстановкой этого уголка совершенно не сочетался небритый, с рассеченной щекой и красными глазами человек в грязных джинсах и меховой кожанке, сжимающий в левой руке пулемет Калашникова.

Он постоял несколько секунд, обводя прищуренным взглядом овальный бассейн с изумрудной водой, тропическую зелень зимнего сада, загорелые тела женщин в шезлонгах, едва прикрытые ленточками бикини, словно выжидал, когда все здесь присутствующие заметят его прибытие, и только убедившись, что мизансцена по мотивам популярной картины Репина «Не ждали» выстроилась правильно, подрагивающим голосом спросил:

— Отдыхаете? Ну-ну… — и с грохотом бросил на узорчатый пол свое оружие.

Пошатываясь, он сделал три шага и почти упал в ближайшее плетеное кресло. За ним в проеме двери показались Левашов и Лариса.

Первой опомнилась Ирина. Вскочив, она подбежала к Шульгину.

— Что? Что там у вас случилось? Где Андрей? Алексей? Что с ними?

Сашка, подняв голову, скользнул взглядом по ее темно-бронзовому телу, провел ладонью по своему лицу, покрытому трехдневной щетиной, и отвернулся. Пробурчал что-то вроде: «Жарко тут у вас», — и начал стягивать куртку. При этом он морщился и шипел от боли.

Отстранив Ирину, к нему подошел Воронцов, тоже в одних плавках, помог вынуть руку из рукава.

— Что, ранен?

Шульгин отрицательно мотнул головой.

— Что вы все молчите? — неожиданно визгливо крикнула Ирина, обращаясь теперь уже к Левашову.

Вокруг уже столпились все — Наташа, Альба, Корнеев, Айер.

Лариса обняла Ирину за плечи.

— Успокойся, Ира, еще ничего не известно, главное, что они наверняка живы…

— Живы?! А где же они? Что там у вас произошло, можете вы наконец сказать? — И разрыдалась, уткнувшись лицом в грудь Ларисы. — Так я и знала… Я, я во всем виновата… из-за меня… и оба…

Женщины повели Ирину куда-то в угол, закрыв от мужчин и шепча успокаивающие слова.

— Ну так все-таки? В чем дело? — Воронцов обращался теперь только к Левашову.

— Конец Валгалле. Отвоевались… А ребята в плену. — Левашов отстегнул ремень с пистолетом, бросил его поверх Сашкиного пулемета, стянул через голову свитер, передернул плечами. Сел рядом с Шульгиным. — Попить чего-нибудь дайте.

— Коньяк, вино?

— Воды! А потом кофе. — И обращаясь к Воронцову, спросил: — Ты именно этого ждал? Потому и сорвался заблаговременно?

— Ты все же обрисуй сначала, что произошло. Пришельцы на форт напали?

— И это тоже. Но сначала был поход…

— Про поход я лучше доложу, — вмешался Шульгин. Губы у него неприятно кривились, а в голосе звучал непонятный сарказм, словно он испытывал злое удовлетворение от всего, что произошло.

Глазами он показал на столик с напитками, и Герард, с неожиданной для него самого предупредительностью, подкатил его к Шульгину. Выпив полный бокал сухого вермута, Сашка коротко, но вполне исчерпывающе описал все, вплоть до момента боя с машинами «ракообразных».

— С чего вы взяли, что они именно ракообразные? — перебил его Воронцов.

— Вот именно — с чего? Кванги нам мозги задолбали… — Шульгин изобразил жест, которым Сехмет сопровождал свои слова о «врагах». — А они такие же ракообразные, как и мы. Скафандры это у них. Если пуля попадает, он взрывается — и даже пара не остается… Когда утром ребята пошли посмотреть, что мы там настреляли, — продолжал он, — я остался в танке. Прикрыть, если что. Они дошли до свалки вторчермета — так это все выглядело, полазили там, собрались уже возвращаться, а потом р-раз — и исчезли. Только что были — и никого нет. Чистое поле…

— Как с моей квартирой в Москве, — вставил Левашов.

— Я было выскочил, метнулся туда, а потом думаю — стой! Если и меня прихватят — кому от этого польза? Вернулся в танк, люк задраил, жду… Часа два ждал — тихо. Или забыли про меня, или не заметили. Я по газам и в ставку главкома. У них там общий восторг — как же, впервые враг отброшен, наступать собираются. Но мне их игры уже… Я Сехмета за ворот: давай дирижабль! Вытряс, полетел в форт. Едва успел выгрузиться и все рассказать Олегу — прошу пана! Прямо перед фортом на поляне возникает такой же точно бронеход, с какими мы бились. Из него четверо в белых скафандрах — точно, издали на рака смахивают. А точнее — на глубоководный скафандр с манипуляторами. Я Олегу кричу — заводи машинку, пора на Землю линять! Танка-то у нас больше не было, на танке теперь кванги катаются, а тут со стороны реки еще один сундук подплывает… — Шульгин замолчал, закашлялся, начал прикуривать дрожащими руками.

Пока он наливал себе еще вермута, рассказ продолжил Левашов.

— Я включил канал — хорошо, что ты, Дим, оставил мне координаты; мы с Ларисой стали бегом собирать хоть что-то: видеокассеты, фотографии, записи наши; слышим — Сашка уже стреляет…

— Ага, — перебил его Шульгин. — Не зря я пулемет наверху приладил. Хоть придержу чуток, думаю. Тут они как дадут лучом. Крышу сразу снесло, как меня бревнами не поубивало, не знаю. Я вниз, к воротам, как рубану с рук, от пояса! В одного попал. Ты знаешь, словно в мыльный пузырь! Хлоп — и ничего нету… Они прицел не успели снизить, вторым залпом полдома снесло. Стою на карачках, а надо мной бревна порхают… Вижу, труба дело. Заскочил на веранду, а дальше не могу. Ноги отнялись. Хорошо, Олег меня за ворот втащил в подвал…

— В последнюю секунду выскочили, — подтвердил Левашов. — Я Сашку в «окно» просунул, Лариса с той стороны помогла. И вижу — перекрытия бетонные надо мною поднимаются. Медленно так, словно крышка гроба у панночки… — Он передернул плечами. — Лариска кричит от страха.

— Она не от страха, — вмешался Шульгин, — она такое крикнула, что я и не повторю… Олег схватил блок управления, прижал к животу, как регбист, и — на нашу сторону. Я успел увидеть, как потолок рухнул — и все. Кабель перерубило, «окно» исчезло. А мы стоим в каком-то коридоре. Осмотрелись, ощупали друг друга, руки-ноги целы, и пошли вас искать…

Рассказ Шульгина и Левашова произвел впечатление прежде всего на космонавтов. Они выглядели по меньшей мере ошарашенными. Двух дней на Валгалле и трех в Замке (а здесь прошло именно лишь три дня, пока длилась эпопея на Валгалле) им явно не хватило, чтобы полностью адаптироваться к иному времени и образу жизни.

Воронцов же выслушал все совершенно спокойно. Как будто просто выяснил для себя некоторые мелкие подробности.

Это заметил и Шульгин. И в глазах у него появился прежний блеск.

— Сдается мне, капитан, что дело здесь нечисто. Не нравишься мне ты… Знал, что так и будет?

— Откуда бы? Я, что ли, тебя под руку толкал, когда вы кордебаталию открыли? Или все же вы сами додумались? Но кое-какие соображения имелись, не скрою. Почему я от вас ушел? Вот как раз поэтому. Если ребят в плену сейчас на детекторах крутят, память им зондируют, они про меня ничего, кроме того, что был такой, сказать и вспомнить не смогут. А сейчас только мы с Антоном помочь сможем.

— Понял… Вы, значит, тоже гамбиты разыгрываете. Ясненько. Хочется мне с Антоном твоим повидаться, сказать, что я о нем думаю…

— Давай, говори. Внимательно выслушаю.

Шульгин и Левашов обернулись. Возле мохнатой веерной пальмы стоял широкоплечий парень лет тридцати, в безукоризненном светлом костюме при галстуке в тонкую красную полоску, похожий на американца с рекламного плаката сигарет «Лорд».