Земля - Григол Самсонович Чиковани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Произошло это в канун Первомая и было как бы приурочено к празднику, хотя бригада и не брала на себя обязательство пройти Сатурию к столь знаменательной дате. Лонгиноз решил отпраздновать Учину победу концертом в коратском клубе, сразу после окончания первомайской демонстрации.
На концерт пришли рабочие и с других массивов. Веселье, радость, приподнятое настроение царили повсюду. Люди как бы отрешились от своих тревог, стряхнули усталость и тягостные думы. Вместе с рабочими пришли их жены и дети, близкие и друзья со своей провизией и музыкальными инструментами.
Лонгиноз с самого начала предполагал, что народу соберется много и в клубе они не поместятся. Поэтому он решил перенести торжество на свежий воздух. Перед клубом была широкая лужайка, покрытая зеленой травой. По замыслу Лонгиноза концерт должен был превратиться в массовое зрелище. Из клуба вынесли стулья, скамейки, столы для пиршества.
Программу Лонгиноз составил с большим старанием и выдумкой. Артисты, приглашенные из Поти, должны были читать стихи грузинских поэтов, посвященные Колхиде и Первомаю. Все присутствующие могли принять участие в народных играх, песнях и плясках. Украшением праздника должно было стать выступление ансамбля песни и пляски, в котором кроме рабочих стройки было немало сотрудников управления и опытной станции. Ция Цана и Цисана Цинцадзе оказались самыми яркими участницами самодеятельности.
Специально к концерту Лонгиноз подготовил старинную одишскую песню-пляску «Чагуна», которую обычно исполняли во время народных гуляний на открытом воздухе. Вместе с ансамблем в ней, как правило, участвовала и публика.
Лонгиноз несколько видоизменил «Чагуну», и теперь она должна была играться так: девушка в свадебном наряде ждет своего жениха — пастуха Чагу, но во время танца ее решает похитить другой юноша. Чагу в башлыке и бурке стремительно несется с горы, врезается в круг танцующих и выхватывает у соперника свою невесту.
Роль невесты Лонгиноз решил поручить Ции, юноши — Бондо Нодия и Чагу — Уче Шамугия. Откуда было знать снабженцу, что Бондо Нодия безнадежно влюблен в Цию. Ему долго пришлось уговаривать всех троих, но они категорически отказывались участвовать в этой пляске. Лонгиноз решил было узнать причину столь странного их поведения, но друзья, боясь обнаружить свои истинные чувства, неожиданно согласились с дотошным руководителем.
В самом неловком положении оказался Уча. Ведь ему предстояло еще раз отнять Цию у Бондо, вновь причинить боль своему другу. Но ничего не поделаешь, так уж случилось.
До начала концерта повсюду накрыли столы, и начался пир. Лонгиноз подготовился и к этому: он заблаговременно завез в столовку продуктов, и повара постарались на славу. Воздух пропитался запахами шашлыка и вареного мяса, весело позвякивала посуда, со всех сторон слышались тосты, гости переходили от стола к столу, посылали друг другу вино, снедь и фрукты. Люди ели, пили и веселились. Лишь Кириле Эбралидзе и Тенгиз Керкадзе не участвовали в общем пиршестве. К столам их не звали, вином не потчевали, а сами они не желали тратиться: были известными скрягами. Так и крутились они вокруг столов. Наконец они решили тряхнуть мошной и зашли в столовку. Но их решимости хватило лишь на солянку и бутылку лимонада. Не солоно хлебавши вышли они из столовки. Народ уже убирал столы, расчищая место для представления «Чагуны». Дружки не собирались присутствовать на концерте, организованном Лонгинозом Ломджария, которого они недолюбливали. Однако привлеченные азартными ритмами «Чагуны» они не утерпели и присоединились к публике.
Чагуния, Чагуна, ха,
Восарада, Чагуна, ха,
Чагу, Чагу, Чагу, Чагу,
Чагуния, Чагуна, ха, —
неслось из круга.
И стар и млад, и мужчины и женщины, став в круг, хлопали в такт песне. По Лонгинозову сценарию хлопать не полагалось, но люди настолько увлеклись зажигательной песней, что не желали подчиняться никаким запретам.
А в кругу подобно ветру кружилась Ция. За ней, сверкая глазами и раскинув руки, коршуном носился Бондо. Девушка всячески увертывалась от преследующего ее юноши: она ждала жениха и до его прихода старалась защититься от хищного коршуна, Чагу спешил с гор и с минуты на минуту должен был появиться.
Радости Бондо не было границ. Ведь он плясал с Цией, смотрел ей в глаза, полы его чохи касались Цииного платья, его руки касались Цииной руки, отсветы Цииной улыбки освещали его лицо, его дыхание смешивалось с нежным Цииным дыханием. Бондо едва сдерживался, чтобы не закричать во весь голос: «Ция, Ция, любимая!»
Ция плясала, боясь поднять глаза на Бондо, голову она склонила набок, тонкие гибкие руки скрывали пунцовое от смущения лицо.
Публика, возбужденная и взбудораженная нежной и вместе с тем огненной пляской девушки и юноши, не переставая хлопать, в полный голос подхватила песню:
Нынче ночью грядет к нам Чагу,
Нареченный зятем,
Избранный мною и пожалованный
В женихи Ции.
Ликом он вылитый Тариел,
Статью он не уступает Арам-Хуту,
Узкие бедра, широкие плечи,
А повадка оленья.
Показался жених в башлыке, запахнутый в огромную бурку.
Люди разомкнули круг, уступая дорогу суженому девушки.
Чагу стремительно преодолел луг, бурка как крылья неслась за ним. Он ворвался в круг, облетел его раз, два, три, потом вклинился между Цией и Бондо, выхватил свою невесту из широко распахнутых рук соперника и промчался с ней перед публикой.
Чагуния, Чагуна, ха,
Воделия, Чагуна, ха,
Чагу, Чагу, Чагу, Чагу,
Чагуния, Чагуна, ха.
Прикрыв Цию полой бурки, Уча орлом летал по кругу. Хор и публика, возбужденные вихревой пляской девушки и юноши, все убыстряли и без того головокружительный темп песни.
Бондо стоял отвергнутый и потрясенный. Чтобы Ция с Учей не увидели его настроения, он незаметно выскользнул из круга, скрылся за спинами зрителей, а потом и вовсе исчез с лужайки.
Ликом он вылитый Тариел,
Статью он не уступает Арам-Хуту, —
величали Учу певцы.
