Сага о викинге: Викинг. Белый волк. Кровь Севера - Александр Мазин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чудесное спокойствие наполнило меня. Я перестал трястись, мускулы расслабились, улыбка стала еще шире и…
…Чудовище с огненными глазами глядело на меня. Уродливая морда дракона проступала сквозь мужеественные черты Ивара Рагнарсона… Мерзкий ящер, не мигая, глядел на меня и решал, стоит ли меня кушать…
Но я всё равно не боялся.
Белый Волк, спящий у моих ног, дернул ухом, поднял голову, потянулся, зевнул, разинув широченную пасть… Чихал он на всех демонов скандинавского пантеона! И я – тоже! Хотите меня жрать – жрите. Авось подавитесь.
Воистину Стенульф сделал мне бесценный подарок. Пусть я не стал берсерком, но для меня открылись двери в… Не знаю, куда. В бесконечность, наверное. Но в этом чудесном состоянии я не боялся никого и ничего. Тело бренно, но душа – бессмертна. И ее у меня не отнять. Потому что она и так не моя…
Знаешь, отец, а ведь мне хочется ему поверить! – неожиданно произнес Ивар.
– Этот хускарл всегда тебе нравился, – проворчал Рагнар Волосатые Штаны.
– Он – наш! – подал голос Хрёрек. – Видел ли ты, Рагнар, такого франка, что смеялся бы при виде каленого железа?
– Видел, и не раз, – пробасил конунг. – Каждый третий монах почитает за счастье умереть в муках.
Это любо их Христу. Они так думают. Но почти все начинают визжать, едва огонь поджарит их шкурку.
– Мой человек не будет визжать!
– Да. Я вижу. Но я сказал: не все, а почти все. Уберите это, – конунг кивнул на калившееся в огне железо. – Огня он не боится, и ни к чему тратить время впустую. Мы, Инглинги, уважаем мужество. Даже мужество врагов. Поэтому, если ты не против, Ивар, я хочу, чтобы сюда привели сына франкского ярла. Пусть повторит то, что сказал, а я послушаю.
– Франк пьян, – напомнил Ивар. – Может, завтра, когда он проспится…
– Сейчас! – отрезал конунг.
И двое данов тут же подорвались на поиски графеныша.
Пока его искали, Рагнар обратился к Хрёреку:
– Давно ли ты знаешь этого человека, брат?
– Половину года. Но я верю ему!
– Это я уже слышал. А знаешь ли ты, где и с кем он был до того, как пришел к тебе?
Хрёрек не стал лгать.
– Он пришел ко мне в рваных штанах, снятых с пугала. Это было в Гардарике. Он сказал, что его зовут Ульф и его оружие неправдой отнял ярл из словен.
– И ты ему поверил?
– Мои люди видели, как он входил в город. И тогда у него был меч и хорошая кольчуга.
– Я не о том спрашиваю.
– Да, Рагнар, я ему поверил. Он доказал, что заслуживает доверия. И делал это не раз. Ты видел, как он дрался за меня с Торсоном-ярлом. Могу ли я ему не верить?
– Понимаю тебя, – после паузы произнес Рагнар. – Если бы он сказал тебе, что он – франк, ты принял бы его в хирд?
– Да. Из него получился хороший викинг, а коли так, то какая разница, какого он племени был прежде. Теперь-то он – мой.
– Однако он не признался, – проворчал Рагнар. – Скрыл… Почему? – И поглядел на меня.
Я улыбался. Я слышал их разговор… Но мое состояние оставалось неизменным. И я не собирался доказывать, что я – не верблюд. Захотят – сами увидят.
Тут привели Жерара, и я понял, почему Ивар предложил перенести опрос свидетеля на завтра. Молодой франк действительно не вязал лыка. Висел на дюжих плечах своих подчиненных и бормотал что-то невнятное.
– Отпустите его! – прорычал Рагнар. – И отойдите!
Франки заколебались было, но у Рагнара Лотброка была такая репутация, что ослушаться его парни не рискнули.
Конунг навис над послом короля Пипина и рявкнул совсем уж по-медвежьи, показав на меня пальцем:
– Кто этот человек?
По-франкски, кстати, рявкнул. Вот, значит, как. А прикидывался, что без толмача не разумеет. Ой, непрост Рагнар-конунг! Ой, непрост!
Графеныш стоял, покачиваясь, напротив меня и пытался навести резкость.
Получалось у него плохо.
Тогда Рагнар сгреб паренька за волосы и пододвинул личиком ко мне вплотную.
– Кто это? Говори!
Взгляд графеныша чуть прояснился.
– Жофруа! – воскликнул он. – А почему ты голый?
Он был искренен. Я на него не обижался.
– Я не Жофруа, – произнес я мягко. – Ты обознался, малыш.
– А-а-а! – радостно воскликнул Жерар, взмахнул рукой, зацепив мою щеку перстнем, потерял равновесие и ухватился за мое плечо. Хотя он всё равно не упал бы: Рагнар так и не отпустил его патлы. – Я знаю, почему ты не признаешься! Не хочешь возвращать моего сокола! Я так и знал, что ты отыскал его, когда он улетел! А соврал, что не нашел! За это я буду биться с тобой… на ристалище! Вот!
– Толмач! – гаркнул конунг. – Что он говорит?
Переводчик тут же подскочил и принялся за дело.
– Что за сокол? – заинтересовался Рагнар.
Этот интерес не имел ничего общего с нашим нынешним делом. Здесь соколиная охота – как футбол в наше время. Фанаты готовы были болтать о хищных птичках даже у смертного одра. А то и на самом одре. Конунг Рагнар был ярым фанатом этого дела. И не любителем – профессионалом высшего класса.
Жерар начал рассказывать. В подробностях. Рагнару было очень интересно. Забыв обо мне, они с удовольствием общались. Франк так воодушевился, что даже немного протрезвел.
Я перестал слушать, поскольку все равно ничего не понимал.
Но слушали другие.
– Он сказал: «Лошадь осеклась на жнивье»? – внезапно перебил беседу фанатов Ивар.
– Да, – подтвердил толмач. – Так и есть.
– Спроси его, когда это было?
Толмач спросил. С опаской. Косясь на недовольного вмешательством Рагнара.
Жерар ответил.
Выяснилось, что дело было осенью. В септембре. В сентябре, то есть.
– Всё! – решительно объявил Ивар. – Я снимаю все обвинения с этого человека. Развяжите его!
– Это почему? – Рагнар уставил на сына маленькие медвежьи глазки.
– Потому что у меня нет оснований не доверять нашему брату Хрёреку, а он сказал, что Ульф Черноголовый с ранней осени – в его хирде. А это значит, что наш друг Ульф не может быть франком, потому что, когда этот сынок франкского ярла (кивок на Жерара) бил цапель с упомянутым им франком Жофруа, Ульф Черноголовый уже был в хирде Хрёрека-ярла.
Рагнар насупил брови, потом медленно кивнул, соглашаясь.
– Прости, хускарл, – жизнерадостно сказал Бескостный. – Прости, что заподозрил в тебе лазутчика! Рад, что ошибся!
– А уж я как рад! – пробормотал я, разминая затекшие кисти. – И неплохо бы узнать, где моя одежда!
Глава сороковая,
в которой идея духа-покровителя героя приобретает материальное воплощение
Так всё и закончилось. Графеныш, протрезвев, приходил ко мне извиняться. Заколку для плаща подарил. Сказал, что я поразительно похож на этого Жофруа де Мота. Так что нас и на трезвую голову можно перепутать.
Я его простил. С кем не бывает. Я, пожалуй, был даже рад тому, что произошло. Потому что понял кое-что важное. О себе. Но не просите объяснить, что. Такое словами не объясняется.
Заколку я подарил Гудрун. Мне украшения по барабану, а ей – приятно. Потом мы с ней съездили ко мне, где я торжественно сообщил Хавчику, что в случае моей смерти мое маленькое поместье перейдет в собственность семьи моего побратима Свартхёвди, но самому Хавчику выделяется доля и даруется свобода.
Хавчик ответил, что в гробу он видел эту свободу, а вместо глупых слов я бы лучше подумал, как из вика пару франкских лошадок привезти. Хорошие у франков лошадки…
По тому, как благосклонно отреагировала на реплику Гудрун, я понял, что они с Хавчиком неплохо сработаются.
Спали жених с невестой (то бишь мы с Гудрун) на господском месте, но – вполне целомудренно. Так, поласкались немного. Но больше – говорили. О будущем. И о ней, Гудрун. Я узнал много полезного. Например, что в детстве Гудрун приходилось не очень сладко. Всё внимание матери было обращено на Свартхёвди (естественно: сын, наследник), а она была так… Бегает тут что-то, с косичками. Вдобавок она – посмертная дочь, что тоже было поводом для унижений. Словом, лет до десяти жизнь маленькой датчанки была не очень-то радостной. Потом стало полегче: Свартхёвди вырос и стал ходить в вики, и мать наконец-то обратила внимание, что у нее есть еще один ребенок. Кроме того стало понятно, что Гудрун обещает вырасти красавицей…
Но всё равно она чувствовала себя не слишком уверенно (мало ли кому отдадут?), пока не увидела меня. И тогда… Ну просто любовь с первого взгляда!
Не то чтобы я поверил в эту любовь. Но уже как-то ориентировался в местных понятиях и легко мог увидеть себя со стороны – глазами юной девушки. Вокруг трутся женихи-деревенщина. Сыночки бондов, щенки при богатеньких папашах… А тут – храбрый викинг, весь в белом, со шлейфом из неупокоенных душ убитых врагов. Да еще надменная матушка явно демонстрирует гостю уважуху, что на памяти Гудрун случилось всего однажды – по отношению к посетившему усадьбу несколько лет назад Хрёреку-ярлу.
Словом, влюбилась. Раз и навсегда.