Паноптикум. Книга первая. Крах - Александр Гракх

Томас ДиАнжело испытывал мучительные страдания, находясь в подвешенном состоянии уже третьи сутки. Стальные цепи, привязанные к его рукам, уходили вверх по каменной стене, создавая на посиневших и окровавленных запястьях Томаса напряжение, которое тот, впрочем, уже не чувствовал.

Онемевшие руки дополнялись различными симптомами обезвоживания, отчего ДиАнжело, пребывая в обмороке, безвольно свесил голову на грудь.

Внезапно в потухшем сознании Томаса возник образ его покойной мачехи, которая сначала долго смотрела на него, после чего подошла и ударила его ладонью по щеке. Это виденье, порождённое серьёзным нарушением водного баланса в организме, заставило Томаса приоткрыть ссохшиеся веки.

Будучи высоко подвешенным над уровнем дна карьера, Томас вяло посмотрел вниз на пустые прогулочные боксы и посадочную площадку, огороженную множеством контейнеров, расставленных в определенном порядке. Но с возвращением сознания вернулись и физические страдания. Солнце, стоящее в зените, нещадно обжигало тело Томаса.

— А — а — а… — чуть слышно выговорил обреченный на смерть, приоткрыв пересохший рот.

Собрав силы, он приподнял голову и уже заорал настолько громко, насколько смог.

— А — а — а — а — а — а — а…

Этот жест отчаяния заставил его посмотреть вверх и увидеть маленькую чёрную точку. Но он даже не придал этому значения, так как в тот же миг провалился в небытие…

Феликс Грув, расхаживая по кабинету, был полностью погружен в свои мысли. Неожиданная смерть Эсмонда Мортиса, который был ключевым элементом в теневых схемах начальника «Социального лепрозория», принесла последнему кучу проблем. Перебирая в голове варианты дальнейших действий, Феликс пребывал в довольно скверном настроении. Поэтому, когда в кабинет влетел запыхавшийся главный надзиратель, Грув, недовольно стучавший пальцами по столу, грубо произнёс:

— Вышел обратно и зашел как следует…

Но Рыло не подчинился. Вместо этого он затараторил про какой-то корабль, стремительно приближавшийся к тюремному комплексу, что очень насторожило Грува. Полеты над Хребтом Брукса были разрешены только для конвойного и грузового транспорта, обслуживающих «Социальный лепрозорий».

— Может, это внеплановый конвой, о чем нас забыли предупредить? — немного подумав, произнес Феликс.

— Нет, — замотал головой Рыло, — корабль явно военный. Похож на имперский тяжелый крейсер «Гиперион Прайм»…

— «Гиперион Прайм»? — с удивлением спросил Грув, усмехнувшись. — Где ты его видел, если не выходишь из этого учреждения много лет?

— Я видел его, когда по т-визору транслировали военный парад, — ответил Рыло. — Это было года три тому назад. Тогда он мне запомнился тем, что с земли были заметны два серебристых цилиндра, расположенных у него под брюхом. У этого всё в точности так же…

Когда Феликс услышал о характерной черте флагмана метрополии — двух плазменных орудиях колоссальной мощи, он перестал улыбаться. Решив всё увидеть собственными глазами, он вышел из кабинета и быстрым шагом направился в левое крыло административного корпуса, где располагался пост наблюдения за периметром.

— Что говорит центральное управление на Акрите? — спросил Феликс, не поворачивая головы. — Вы ведь уже сообщили туда об этом ЧП?

— Пока ещё нет, — произнес Рыло, следуя за начальником, — мы не смогли с ними связаться…

Грув, почувствовав неладное, ускорил шаг, держа руки за спиной.

Ворвавшись в зал наблюдения, он, молча, остановился, взирая на большой экран, расположенный по центру зала. С камеры, расположенной на поверхности земли, было отчетливо видно, как тяжелый крейсер «Гиперион Прайм», сбрасывая скорость, надвигается над жерлом карьера, закрывая собой солнце. Тормозные двигатели, чьи яркие белые сопла расплывались в раскаленном до крайних температур воздухе, рождали небольшие вихри на земле, поднимая пыль.

Наблюдая, как «летающая крепость» акритской армии замедлила свой ход, Груву пришла в голову мысль, что это не сулит ничего хорошего, о чем он, впрочем, сразу же высказался вслух.

— Может, это какая — то тайная операция военных? — неуверенно предположил Рыло.

Грув, закинув рукою челку набок, гневно обернулся, посмотрев на своего подчиненного.

— Сэр, корабль подаёт входящий сигнал, — произнес один из охранников, присутствующих на посту.

— Соединяйте, — коротко ответил директор тюрьмы.

Через некоторое время в верхнем правом углу экрана возникло изображение Альберта Прайса, развалившегося в кресле капитана. Одетый в парадный генеральский китель, он, держа в одной руке сигару, а в другой что-то, что напоминало самодельную пепельницу, пускал клубы дыма в воздух. Черные очки Альберта отражали всполохи экранов, окружавших его на капитанском мостике.

— Феликс, вы меня слышите? — внезапно промолвил Альберт Прайс, постукивая кончиком сигары по гарнитуре.

— Да, я слышу вас…

— Так чего вы молчите? — Альберт улыбнулся, обнажив искусственные зубы. — Я думаю, вам стоить начать разговор со мной, тем более что у меня под задницей две плазменные пушки, способные превратить камень в облако пара…

— Мистер Прайс, — произнес Грув, немного приподняв голову, — вы находитесь на территории моего учреждения, поэтому я хочу знать…

— Стоп… — Альберт поднял сигару в останавливающем жесте. — Выражусь яснее…

Прайс отвлекся, при этом выкрикнув куда-то в зал:

— Артур, подсвети мою мысль…

Спустя мгновение, с грозными орудиями «Гипериона Прайма», изображение которого транслировалось на главный экран, начали происходить заметные невооруженным глазом трансформации. Задние цилиндрические части плазменных пушек, ощетинившись лопастями, начали вращаться вокруг своей оси, равномерно ускоряясь, в то время как передние части орудий обнажили нечто, похожее на гигантские вилки. Вилки, вращаясь вокруг своей оси, начали создавать в окружностях, описываемых «зубцами», небольшое свечение, превратившееся через мгновение в два больших белых шара, чей диаметр не превышал расстояние от одного зубца вилки до другого. На экранах поста наблюдения появились помехи, вызванные электромагнитным возмущением.

— Феликс, буду краток… — произнесло изображение Альберта Прайса. — У тебя есть возможность принять историческое решение. Либо ты перейдешь на сторону Революции, либо история запомнит тебя как проклятого мытаря Императора, если последует иное…

— Революция? — с удивлением переспросил Грув. — Мистер Прайс, я не знаком с вами лично, но…

— Послушай, Феликс, — перебил его Альберт, — у меня нет времени заниматься словоблудием. Я поставлю перед тобой ультиматум: если ты вздумаешь играть в героя, то орудия «Гипериона Прайма» превратят административный корпус тюрьмы в дымящуюся воронку, а мои ребята, высадившись в яму, проведут жесткую зачистку комплекса от обрюзгшей от безделья охраны…

Альберт стряхнул пепел в баночку и, приподняв её выше головы, продолжил:

— А этот пепел, Грув, я пошлю твоей семье, чтобы она посыпала им головы в знак скорби по безвременно покинувшем их кормильце… В том случае, если в твоей голове всё же победит здравый смысл, ты откроешь засовы «Социального лепрозория», после чего твои люди, все кроме одного, покинут это место беспрепятственно…

— И кто этот «один»? — поинтересовался Грув, успев подумать о том, что роль героя ему действительно ни к чему.

— Главный надзиратель… — ответил Альберт. — Не знаю, кто это, но к нему у одного из твоих подопечных личные счеты…

Услышав это, Рыло, стоящий позади Феликса, нервно сглотнул.

— Хорошо, мистер Прайс, — ответил начальник тюрьмы, — я принимаю условия капитуляции… Надеюсь, ваше слово здесь уважа…

— Феликс! — неожиданно выкрикнул главный надзиратель, схватив за плечо начальника тюрьмы. — Ты не можешь так поступить…

Но Грув, резко обернувшись назад, надменно посмотрел на Рыло, после чего обратился к присутствующей на посту охране:

— Именем Революции… — Феликс ухмыльнулся, услышав себя. — Скрутите этого негодяя…

Охранники подбежали к Рыло и, уронив того на пол, попытались скрутить ему руки. Коренастый надзиратель, предчувствуя скорую расправу, сопротивлялся как мог, выкрикивая в адрес Грува грубые ругательства. Но когда за его спиной захлопнулись наручники, Рыло, немного переведя дух, уже более сдержанным тоном промолвил:

— Феликс… — одышка мешала ему говорить, — Феликс, мы же одна команда…

— Нет, мы не одна команда, — ответил Грув, посмотрев главному надзирателю в глаза. — В твоей команде только мертвецы…

Патрик Мендоза отжимался от пола, закинув ноги на железную столешницу. Прерывистое дыхание заключенного вырывалось из — под железной маски, надетой на его голову. Уже около часа Патрик повторял одно и то же движение, подвергая своё тело изнуряющей нагрузке. Он всегда занимался до полного изнеможения и никогда не ориентировался по времени, тем более что часы в карцере были запрещены местными инструкциями, регулирующими жизнь заключенных в месте, где двадцать четыре часа в сутки камеру освещал тусклый красный свет.